этот путь. Но я путешествовал на индийском корабле, а мы не используем гвоздей. Не смеем. Это смертельно опасно.
— Почему?
— Магнитные скалы.
На круглом черном лице был написан искренний испуг. У Караки был приплюснутый нос и толстые губы исконного индийца — их иногда называют нагами, иногда дравидами. Этот темнокожий народ до сих пор преобладает на юге Индии, их язык и обычаи сильно отличаются от языка и обычаев высоких светлокожих ариев, в незапамятные времена захвативших северные индийские царства и республики.
— Что еще за магнитные скалы? — спросил я, искренне заинтересованный, если не встревоженный.
— Там! — Карака махнул рукой в сторону голых, отшлифованных ветром береговых холмов. — Эти холмы сложены из камней, имеющих силу притягивать металл. Если корабль подойдет слишком близко, гвозди вылетят из корпуса, притянутые скалами, корабль развалится и все мы утонем.
Хотя я не видел причин не доверять ему, но послал за Сцилаксом и спросил его насчет опасности. Сцилакс успокоил нас:
— Да, есть такие скалы, способные притягивать металл, но если железо замазать дегтем, то магнитная скала на него не действует. Поскольку наши гвозди надежно защищены, опасаться нечего. Да и потом, это мое третье плавание вдоль здешнего берега, и я обещаю, что по прибытии в Индию все гвозди останутся на месте.
Позже я спросил его, правду ли говорил Карака. Сцилакс пожал плечами:
— Кто знает? Возможно, другие скалы, на других берегах действительно вытягивают гвозди из кораблей, но не на этом побережье. Это я знаю.
— Тогда зачем же ты замазал гвозди дегтем?
— Я и не замазывал. Но я всегда так говорю индийцам, иначе они сбегут с корабля. Между прочим, я заметил странную вещь: никто ни разу не проверил, действительно гвозди замазаны или нет.
Мне до сих пор любопытно узнать, существуют ли такие магнитные камни. Но я не встречал ни одного индийского моряка, который бы не был убежден, что, если при постройке корабля использовать хоть один гвоздь, его вытащит демоническая сила и корабль пойдет ко дну. Индийцы скрепляют свои корабли канатами.
— Это не худший способ кораблестроения, — признался Сцилакс. — Какие бы ни были волны и ветер, все равно не утонешь, потому что вода свободно входит и уходит через щели.
От дельты Тигра и Евфрата до дельты Инда около девятисот миль. Полоса пустыни между морем и персидскими горами, наверное, самое суровое место на земле. Из-за нехватки пресной воды на берегу горстка рыбаков, соледобытчиков, ловцов жемчуга и пиратов кое-как сводит концы с концами.
На исходе третьего дня за группкой коралловых островков я увидел огненный алтарь Бактры, увидел моего деда, нападение туранцев, резню. Это волшебное видение длилось всего минуту, но оно пригвоздило меня к месту, как послание Зороастра. Он лично напомнил мне, что все люди должны следовать Истине, и я почувствовал себя виноватым, потому что пустился в путешествие, не следуя Истине, а как посланец беркута Ахеменида. Потом, в Индии, мне приходилось и более серьезно нарушать заветы Зороастра. Хоть я и никогда не терял веры в его учение, индийские мудрецы вызвали во мне тревожное ощущение, что теорий сотворения мира не меньше, чем вавилонских богов, и многие из этих теорий показались мне весьма захватывающими, если не истинными. Или самой Истиной?
Демокрит хочет узнать самую нелепую из теорий. Могу рассказать. Она гласит, что никакого сотворения мира не было, что мы не существуем, что все это лишь сон. Кому же все снится? Тому, кто проснулся и вспоминает.
За несколько недель пути к реке Инд мы то попадали в штиль и прибегали к помощи гребцов, которые под палящим солнцем слабели с каждым днем, то ветер относил нас на северо-восток. Под наполненными ветром парусами наша жизнь постоянно находилась в опасности: от скалистого кораллового берега мы не удалялись, и внезапный порыв ветра мог разбить корабль. Но Сцилакс был опытным моряком, за свою жизнь он не потерял ни одного судна. Или только так говорил, и это вызывало у меня беспокойство. Тем, кто не перенес мелких несчастий, обычно судьба припасает большое.
И все же я смог обернуть эти недели на море к своей пользе. В юности я быстро схватывал новое, а Карака оказался превосходным учителем. Когда вдали показалась сине-черная муть дельты Инда, я уже освоил основы индийского языка или так мне казалось. Потом выяснилось, что Карака учил меня дравидскому диалекту, который ариям шестнадцати государств почти так же непонятен, как и персидский.
К счастью, Карака знал достаточно арийских слов, чтобы помочь мне понять не только новый язык, но и новый мир — ведь язык народа говорит нам очень много о том, каким богам этот народ поклоняется и что за люди его составляют или какими они хотели бы быть. Хотя язык индоариев совсем не похож на речь дравидов, но в чем-то схож с персидским, что подтверждает древнюю теорию, что-де некогда все мы принадлежали к одному северному племени и поклонялись — до Зороастра — одним богам. Теперь же арийские боги стали для нас демонами.
Сцилакс много рассказывал мне о своем первом путешествии по Инду.
— Сначала Дарий хотел овладеть всей Индией. Он и сейчас хочет, конечно, хотя, между нами, он уже слишком стар для длительного похода. Ему бы следовало отправиться на восток сразу, как только я разведал для него долину Инда.
— Но он не мог. Восстание в Вавилоне. И потом…
— Дела всегда найдутся. Но если хочешь овладеть миром, нужно забыть о всяких незначительных местечках вроде Вавилона.
Я рассмеялся. От двора удалиться всегда приятно.
Как и на Сцилаксе, на мне была одна набедренная повязка и индийская хлопчатая накидка от солнца. Мы ничем не отличались от гребцов. Хотя Сцилаксу к тому времени было уже за пятьдесят, тело его оставалось крепким и жилистым, как у молодого. Соль сохраняет человека, как и рыбу. Моряки всегда кажутся моложе своих лет.
— Вавилон — величайший город в мире, — сказал я.
— Может быть, когда-то и был, — возразил Сцилакс. — Но индийские города богаче и производят большее впечатление.
— Ты разве их видел?
— Только Таксилу. И Таксила больше Сард и гораздо богаче. Но индийцы скажут тебе, что это всего лишь приграничный городок.
— Почему же тогда Дарий так долго ждал?
Сцилакс пожал плечами:
— Как фараоны со своими гробницами, я думаю. Он считает, что когда завладеет Индией, то умрет, потому что в мире будет нечего завоевывать.
— А Китай?
— Разве это часть мира?
Для профессионального моряка Сцилакс иногда казался слишком рассудительным, не хватало тяги к приключениям. И все же
