с чайное блюдце. Беседка краснела листьями винограда, и в голубом свете утра поблескивали капельки росы, густо усеивавшие каждую травинку. Этот сентябрь как бы соединял пышность осени и свежесть запоздалой весны…
Гортензия и Фелисия шли по центральной аллее к реке. Гортензии хотелось показать подруге свои владения.
Они молча шли, наслаждаясь утренней свежестью и стараясь запечатлеть в памяти эти последние мгновения перед расставанием, не зная, смогут ли они еще увидеться в этой жизни. Но, подойдя к старому колодцу, Гортензия не выдержала и заговорила:
– Вы огорчаете меня, что уезжаете так скоро, Фелисия. Почему бы вам не побыть здесь еще? Провести со мной зиму? Ведь мы только что приехали…
Действительно, две молодые дамы прибыли в Комбер лишь накануне после обеда, внеся в этот тихий мирок много беспокойства и любопытства. Клеманс заплакала при виде Гортензии, уткнувшись в фартук; Жанетта, забыв о сдержанности, бросилась на шею хозяйке. Что касается Франсуа, который узнал о приезде лишь вечером, вернувшись с поля, он молча поклонился, но весь его вид выражал такую радость, что Гортензии стало немного стыдно. Как могла она так надолго бросить этих добрых людей, почти не получая отсюда весточки? Они ничего не могли понять в ее похождениях в Австрии и начали думать, что она просто их бросила, что и выразила по-своему Клеманс:
– Нам подумалось, что вы уехали от нас навсегда, как когда-то мадемуазель Виктория де Лозарг, ваша бедная матушка.
– Вот тоже придумали! Матушка уехала отсюда, чтобы выйти замуж. А у меня здесь сын…
– А все-таки поговаривали… Вы же знаете, что такое люди… Люди сами стараются ответить на вопросы, которые у них возникают… Есть такие, что говорят, что вы собрались выйти замуж…
– Какая чепуха! У меня были серьезные причины для отъезда, это может подтвердить и графиня Морозини. И ведь я несколько раз писала вам.
– Из-за границы! А поскольку Франсуа не мог читать ваши письма на рыночной площади, вот все и думали кто что горазд…
Гортензия решила отложить на время разговор о деле. Жанетта привела маленького Этьена, и молодая мать растаяла от счастья. Она опустилась на колени, чтобы взять его на руки, и страстно целовала мальчугана. И плакала от счастья…
– Маленький мой! Моя крошечка! Мой Тьену!.. Какой ты красивый и как ты вырос!..
– И какой невыносимый! – добавила Жанетта. – Только дядя Франсуа и может с ним справиться…
– Ему нужен отец, – заключила Клеманс, направляясь на кухню к своим кастрюлям. – А вам надо хорошенько поесть с дороги…
Остальное время она показывала Фелисии свой дом, потом они сели ужинать. Клеманс пожертвовала ради этого чуть не половиной птичника, замесила гору теста с помощью Тимура, чья представительная фигура произвела на нее огромное впечатление, достала из погреба несколько бутылок вина.
На этот раз в карете прибыло пятеро путешественников. В Париже они пробыли три дня, и Фелисия сдала свой особняк хозяину, высвободив от дальнейших забот о доме Ливию и Гаэтано, которые ожидали там прибытия хозяйки. Но поскольку мечты о восстановлении Империи рухнули, Фелисии больше не нужен был этот особняк в городе, куда она не собиралась отныне возвращаться.
– Здесь я нужна была только Делакруа, но он тоже уехал.
Действительно, на набережной Вольтера дамы узнали, что художник уехал со своим другом графом Шарлем де Морнэ в Марокко. Они узнали, что его картина «Свобода» не имела ожидаемого успеха, хотя и была куплена королем. Его тянуло уехать из этого слишком обывательского Парижа в более романтические места.
Поэтому она без всякого сожаления покидала столицу Луи-Филиппа ради солнца Италии.
А сейчас все эти люди внесли радость и необычайное оживление в дом Гортензии. К сожалению, Фелисия стремилась как можно скорее уехать к себе.
– Ваш дом полон очарования, ваш сад великолепен, – сказала она подруге. – Здесь было бы так приятно жить и, может быть, обо всем забыть… Слишком просто! А я ничего не хочу забывать. Мне надо, чтобы моя жизнь служила какому-то делу.
– Мне бы так хотелось, чтобы вы остались. Хоть ненадолго. Мне будет трудно без вас…
Фелисия улыбнулась и взяла ее под руку, входя в дом, где Клеманс уже приготовила завтрак.
– Мне тоже. Но вам надо здесь решить кое-какие дела, о которых вы мне даже и не говорили. Но я знаю, в каком вы нетерпении. Мое присутствие будет вас стеснять, да и мне самой хотелось бы поскорей вернуться в родные места…
– Чтобы встретиться с Мармоном? – улыбнувшись, спросила Гортензия.
– С нашим старым противником? Он достаточно умен, чтобы понимать, что я мало что могу. Нет. Мне хочется найти смысл жизни…
Гортензия остановилась и с некоторой тревогой посмотрела на подругу:
– Вы уверены, Фелисия, что не подумываете о смерти? Я вас очень люблю, больше, чем сестру. Мне бы хотелось снова встретиться с вами…
– Не волнуйтесь! Мне тоже хочется с вами встретиться… И увидеть вас счастливой, если это возможно. Вы должны к этому стремиться. Помните только одно: любовь – слишком прекрасная и редкая вещь, и не следует рисковать ею ради бог знает каких социальных предрассудков. Она заслуживает того, чтобы ради нее жертвовали всем…
Час спустя на повороте дороги, где кончались владения Гортензии, она стояла, держа за руку сына и глядя вслед тяжелой карете черно-желтого цвета, в которой она проделала такой длинный путь по дорогам Европы. На этот раз карета уезжала без нее, и хотя это был ее собственный выбор, сердце все равно сжималось. Когда ей снова доведется встретиться со своей подругой, которая стала для нее почти сестрой?
Вдали поднимался столб пыли, и все еще слышны были топот копыт и звон уздечек. Вскоре Гортензия видела лишь пыль на дороге, которая опустела. Она вытерла слезу и сильнее сжала ручонку ребенка. Он взглянул на мать.
– Уехала? – спросил он.
– Да, мой дорогой! Тетя Фелисия уехала. Но она еще приедет.
Ребенок уже хорошо говорил, и это умиляло Гортензию. Теперь было так приятно болтать с сынишкой… Они медленно, в ритм маленьких шажков Этьена, вернулись к дому, где его подхватила на руки Жанетта.
– Мне бы хотелось увидеть вашего дядю, – сказала Гортензия. – Вы не знаете, где он?
– Дома, госпожа графиня. Он, наверное, занимается счетами. Он говорил, что все утро будет ждать вас…
Действительно, Франсуа Деве ждал Гортензию. Он стоял в дверях, скрестив руки на груди, глядя на дорогу, идущую к дому. При виде молодой женщины он снял свою черную шляпу, которую, как и все овернцы, почти никогда не снимал, и стоял с непокрытой головой.
– Вы знали, что я
