Сам был разодет в новенький кожаный панцирь, в кожаные ордынские штаны в обтяжку, заправленные в короткие сапожки, где из каждого голенища торчал за сапожный нож, с резной рукояткой. Опоясан был золотым поясом, с ладно пристроенным мечом акинаком в кожаных ножнах, а с другой стороны, поблёскивал большой кинжал, в красивом узорном окладе, явно иноземной работы.
В поводу, Кайсай, вёл коня попроще, гружёного через седло мешками с поклажей, там же был странной конструкции лук и наглухо закрытый колчан, довольно внушительной вместимости. На голове колпак, с длинным острым концом, свисающим на спину, в который была спрятана его рыжая коса.
Шёл он медленно, шагом, как на показ. Народ на него со всех щелей выползал посмотреть. Воина, в полном боевом обвесе, приходилось видеть не многим, да, и сам по себе, был он мужчиной молодым, красивым, было на что девкам глаз положить.
Вот тогда-то мать Кулика и бросилась пред ним в пыль придорожную на колени и взмолилась, чтоб взял с собой её сына, тоже собравшегося в касаки податься, что, мол, боязно одного отпускать по пути отца погибшего, да, к делу ратному совсем не готовому. Почему-то, она уверенно решила, что Кайсай, не простой молодец и не то, что про него бабы судачили, а особенный.
Скорей всего, вид его её впечатлил, хотя старше он был Кулика, всего на год. Но то, как он был одет, как вооружён и как при этом держался, ненадменно, а как-то просто и уверенно, как будто всю жизнь так ездил. Создавалось впечатление, что не игрушками увешан, а необходимым и нужным и явно пользоваться этим всем обучен, не понаслышке.
Кайсай остановился. Посмотрел на бабу. Послушал её мольбу и тихо ответствовал:
— Ждать не буду. До развилки, что за лесом, пойду шагом. Догонит, пусть пристраивается, не догонит, значит так надо.
После чего, так же шагом, обошёл стоящую на коленях бабу и пошёл своей дорогой, под восхищёнными взглядами, всех, кто на него смотрел.
Кулик догнал его ещё до леса. Но видно было, что собирался впопыхах, не так, как следует собираться в дальнюю дорогу. И упряжь на коня одел не аккуратно, сикось-накось и сам оделся, видать в то, что успел схватить, и с оружием у него было явно слабовато. Пики не было, лука не было, ничего не было, зато за простым матерчатым поясом, за спиной, торчал обычный плотницкий топор. Зачем он его с собой прихватил? Кто его знает?
Да, и с провизией он явно погорячился, лишь небольшой заплечный мешок. И всё. Коня заводного, тоже не было. В общем, видно — не воин, а так себе, мясо убойное. Только надо отдать должное, что, догнав и вежливо поздоровавшись, приставать с разговорами и расспросами не стал, а пристроившись следом, поехал молча.
За лесом была развилка, эдакий перекрёсток. Две дороги уходили по краям леса вправо, влево и одна уходила прямо. На этой-то развилке, их поджидал сюрприз, в виде двух оболтусов, Шушпана и Морши. Они развели там костёр и основательно устроившись возле него, похоже, дальше никуда ехать и не собираясь.
Кони их, спутанные, паслись невдалеке, сами же они трапезничали. Увидев воина, выезжающего из леса, поначалу притихли, прижались, присматриваясь, а как признали Кулика рядом, разом по вскакивали и направились навстречу.
— Опаньки, кого я вижу, — пробасил Шушпан, утирая жирный рот рукавом, — ты глянь, Морша, ржавый то, как приоделся.
С этими словами он подошёл вплотную к коню Кайсая и схватил его за повод.
— Слазь, недоносок, приехал, — рявкнул он грозно, ни капли, не сомневаясь в своём превосходстве, стараясь наглостью и нахрапом, повергнуть молодого в состояние замешательства и страха.
Но, тут же получив ударом ноги в челюсть, отлетел и с грохотом брякнулся со всего маха на землю. Вскочил, разрывая на себе рубаху и встав в бойцовскую позу, заголосил обиженным голосом:
— А, ну, давай, кто кого. Что ссышь?
Кайсай, неожиданно для Кулика, который с перепуга, уже собрался тикать, куда глаза глядят, спокойно стёк с коня, хлопнув его по крупу, пуская побегать, отстегнул застёжку пояса, сбросив его на землю и плавно, бесшумно, пошёл на извергающего искры Шушпана.
И тут началась драка, если это можно было так назвать. Шушпан махал ручищами и толстыми ножищами, сотрясая воздух и нагоняя ветер, но так ни разу и не попал по обидчику. Кайсай, юркий и проворный, то и дело ускользал от его замахов, всякий раз оказываясь позади него, пиная толстого борова под зад и обрывая с него остатки разорванной рубахи.
Всё происходило быстро, в какой-то единой круговерти, прямо на пыльном перекрёстке и вскоре, в безветренном воздухе, стояла пылевая туча, из которой раздавались отчаянные вопли и ругань Шушпана и глухие поджопники, которыми его награждал Кайсай.
В один момент Шушпану показалось, что он поймал в захват обидчика и даже успел возрадоваться, но тут же в руках опять оказалась пустота, а по заднице прилетел очередной унизительный пинок. Кайсай, просто развлекался от всей души. Так радостно, он давно себя не ощущал.
Поначалу, восприняв Шушпана за серьёзного противника, он вёл себя осторожно и взвешено, но поняв, что это просто мешок с дерьмом, к тому же глупый и неумелый, рассчитывающий лишь на свою огромную силу, стал откровенно изгаляться.
Даже в порыве азарта начал поддаваться, чтоб у противника, появился хоть какой-нибудь интерес к происходящему издевательству. Он давал себя захватить, или почти захватить, тут же ускользая и увёртываясь из медвежьих лап, нанося, до слёз обидные пинки.
Вдруг, откуда не возьмись, в толчее среди пыли, нарисовался щупленький старикашка. Маленький такой, плюгавенький, с жидкой бородёнкой, в старой замызганной рубашонке. Этот дедок, проявляя нешуточный азарт заядлого болельщика, начал визжать, подбадривая Кайсая: «В глаз ему дай. В глаз!».
Кайсай, в принципе, калечить Шушпана не хотел. Так, лишь проучить, да, оставить валяться в пыли, измотав до изнеможения, но азартный дедок, пагубно повлиял на его настрой, передавая толику, притом изрядную, своего буйного азарта.
И Кайсай, войдя в кураж и поддавшись на его азартные уговоры, врезал Шушпану в глаз, да, так, что тот резко перестав крутиться и махать руками, срубленным деревом рухнул мордой в пыль и затих. Кайсай тоже остановился и видя, что противник не шевелится, нагнулся, чтоб перевернуть его на спину и оценить результат своего удара, но тут, резкая боль пронзила спину и больше он, из этой драки, ничего не помнил…
Первый раз, он очнулся в полузабытьи и не понял где. Рыжий воин, даже не задался этим вопросом. Понял только, что ему совсем хреново и успел лишь, стиснув зубы, заставить себя бороться за жизнь, чего бы это не стоило, после чего, опять впал с беспамятство. Потом, ещё несколько раз вываливался в этот мир и вновь уходил обратно.
Наконец, в один прекрасный день, он пришёл в себя полностью. Вроде, как проснулся и при этом хорошо выспался, только шевелиться не мог. Не то, что было больно или ещё что-то там, просто, тело его не слушалось. Совсем. Одни глаза открылись и то кое как, и притом, даже не полностью, хотя в голове было светло и чисто.
Ощущение было такое, что он такой молодой и здоровый, сидит в каком-то чужом, дряхлом теле, как в скорлупе, из которой вылезти не может. Вот чувствует, что он это он, а тело, в котором он сидит, не он. Голову повернуть не может, а глаза всё же из стороны в сторону двигаются.
Стал вглядываться в сумрак и понял, что находится, в каком-то странном жилище. Ему поначалу показалось, что оно нечеловеческое. Все стены, потолок, всё докуда дотягивался его взгляд, было увешано пучками разных трав, букетами давно завядших и засохших цветов.
Тут промелькнуло светлое пятно. Он не смог, сначала, поймать его взглядом и не понял, что это, но, когда пятно скользнуло обратно, Кайсай отчётливо разглядел зад голой бабы. Не старухи, но и не девки. Так, где-то, средне между ими.
Подобное видение, с одной стороны, его насторожило, но с другой, как-то, оживило, и он, даже почувствовал свои руки, пальцами которых, хоть немного, но смог пошевелить. Голая баба опять прошла мимо него, теперь передом и он, почти, смог различить черты её лица. Она, действительно, была не так стара и где-то, местами, даже симпатична, но особо разглядеть лицо ему не удалось, так как он, почти сразу, уверенно зацепился взглядом за её красивые груди, ну, красивыми, они ему, по крайней мере, показались.
