— Панер![29]
— Пошел бом-кливер! Пошел кливер!
Оба треугольных паруса поползли вверх по штагу. Фьете подскочил к юнгам, чтобы закрепить снасть.
— Оба кливера налево! Выбрать якорь!
Оба паруса заполоскали на ветру, который дул теперь прямо нам в лоб. Парни из вахты правого борта выбрали втугую шкоты с наветренной стороны. И сейчас же «Дора» покатилась под ветер, разворачиваясь вдоль Эльбы и чуть пятясь назад.
«Клик-клик-клик», — пощелкивало с бака.
— Якорь чист!
— Пошел бизань!
Я тянул что есть силы. Ай да бизань-гафель! Куда тяжелее, чем на наших эверах. А сосед мой успел уже закрепить свою снасть и теперь обтягивал вместе со мной дирик-фал.
— На бизань-шкотах!
Парус наполнился ветром. Теперь бизань давал ход вперед, компенсируя задний ход, созданный кливерами, а разворачиваться «Дора» стала еще круче. Вот уже нос корабля смотрит на норд.
— Оба кливера, травить шкоты слева! Выбрать шкоты справа!
Тотчас же «Дора» обретает ход вперед и начинает медленно двигаться параллельно берегу. Вульф сам стоит у штурвала: людей у нас, увы, маловато.
«Дора» шла в крутой бакштаг вдоль по Эльбе. Спереди, сзади и рядом с нами плыли чужие паруса, белые — у морских судов и серые с рыжинкой — у прибрежных и речных. В сторонке от фарватера становились парусники, направлявшиеся в Гамбург. Они ожидали прилива.
В этом всеобщем движении «Дора» чувствовала себя равной среди равных. Порывистый ветер слегка кренил ее на правый борт, Вульф стоял возле штурвала, не давая рулевому ни минуты покоя. Каким-то особым чутьем он не то чтобы улавливал, а прямо-таки предугадывал малейший поворот ветра.
— Право полрумба!
— Есть, право полрумба, — флегматично отвечал рулевой.
Капитан стремился как можно плотнее прижаться к западному берегу. Это открывало ему свободу маневра.
Страсть ходить как можно круче к ветру становится второй натурой каждого, кто водит парусные корабли. Для парусника с прямым вооружением почти половина розы ветров — зона недоступности. Много круче 80ь на каждый борт ни один океанский парусник против ветра идти не может. Поэтому тут уж нельзя упускать ни единого румба. По ветру и деревянный башмак поплывет, а вот против ветра каждую милю берут с боем.
Позже, когда я плавал на малых судах с косыми парусами, прежде всего на «Ксоре» и «Тиликуме», я мог, конечно, ходить и круче. Но в открытом море я не мог извлечь из этого никаких преимуществ. Предположим даже, судно и сможет долгое время выдерживать удары встречных волн, но экипаж-то этак долго не продержится. На «Ксоре», к примеру, мы в подобной ситуации все время были как под душем. Да и сама она жалобно стонала и скрипела всеми своими связями. Движения ее становились столь резкими, что мы валились с ног. Поэтому на море мы не могли держать курс намного круче, чем капитан Вульф на своей «Доре». Но я-то в ту пору и представить себе даже не мог, что буду когда-нибудь ходить на малых судах. Первые часы на Эльбе были для меня и самыми волнующими во всей моей морской карьере. Я ощущал под собой «Дору» как живую. Корабль на верфи — произведение искусства, корабль под парусами — живое существо.
Идя на обгон, нам приходилось надолго отворачивать с курса. Подходя поближе к головному судну, капитан Вульф бросал оценивающий взгляд на флюгарку на грот-мачте. Кивок рулевому, знак рукой на бак — и «Дора» послушно катится с прежнего курса, а мы вытравливаем шкоты и брасы, потому что ветер теперь дует нам почти в корму. «Дора» реагирует на новый курс, как скаковая лошадь, подстегнутая плетью. Она бросается вперед, в обход чужого корабля. Оттуда на нас с любопытством глазеет команда. Офицеры на шканцах глядят довольно сумрачно и на приветствия Вульфа отвечают скупо и сдержанно. Какому кэпу приятно, когда его обгоняют!
«Дора» жмет вперед и вперед, покуда чужой не останется далеко за кормой. Тогда Вульф снова начинает приводиться. С каждым шквалом рулевой забирает все круче и круче, пока мы вновь не оказываемся на краю фарватера под западным берегом.
— Не приводитесь дальше, капитан Вульф, — предостерегает лоцман.
Дальше к весту — песчаные банки. С началом прилива совпали и сумерки. Вульф приказал убрать все паруса и встал на якорь у самой вестовой кромки фарватера.
— Плотник, я зачисляю вас в вахту правого борта, — сказал мне Янсен. — Вместе с Томсеном, — он показал на одного из матросов, — до полуночи будете стоять якорную вахту. Потом разбудите Бойка. Поставьте якорный огонь.
С помощью Томсена я вытащил из боцманской баталерки большой керосиновый фонарь, зажег его и закрепил на фор-штаге примерно на высоте своего роста. Янсен, а позднее и Вульф приходили нас контролировать. Оба ушли с палубы, не сделав нам замечаний.
Вода прибывала. Слышно было, как она воркует о чем-то со штевнем. Ветер притих, будто уснул. Эльба мерцала десятками огоньков — это стояли на якоре другие корабли. Порой мимо нас проскальзывал, как призрак, парус прибрежного судна, идущего с приливом в Гамбург. Каждые полчаса Томсен отбивал склянки на баке.
Гордый, как испанский гранд, я прохаживался взад-вперед по палубе. Еще сегодня утром я был всего-навсего молодым плотницким подмастерьем, вчерашним учеником, а вечером капитан уже доверил мне вахту на своем корабле.
Со временем этот ритм — четыре часа вахты, четыре часа сна — вошел мне в плоть и кровь. Даже теперь, в Виктории, я все равно обязательно на минутку просыпаюсь в полночь и в четыре утра. Но, не услышав привычного: «Вахта, подъем!», переворачиваюсь на другой бок и сплю дальше сном владельца автобуса. А вот в первую мою вахту я никак не мог дождаться, когда она кончится. С Томсеном разговаривать мне не хотелось, и я начал декламировать школьное стихотворение «Замурованные в землю…». Нет, это не подходит. Мы ведь не на суше, а почти в открытом море. «Будь преданным и честь храни, — это уже несколько лучше, — до врат могилы хладной». Нет, хладная могила — это тоже плохо, лучше бы что-нибудь потеплее. Скажем, «Взвейся, пламя» или, еще лучше, «Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой…»[30] Тому ныряльщику тоже приходилось иметь дело с водой, и сыро ему было, и холодно. Но сердце ему грела любовь. Ради прекрасной девушки я и сам был готов — со скалы да в море. Или с нока марса-рея. Скажи мне, например, капитан Вульф: «Плотник, у меня компас упал в воду. Достаньте мне его обратно поскорее», я бы сразу — прыг в море. Вот он, сияет надраенной латунью. Я его хвать — и наверх, выныриваю у самою шторм-трапа, лезу на борт с компасом в руке. У релинга стоит кэптен Вульф: «Герр Фосс, как офицеру вам положен трап с правого борта. Герр Фосс…»
