на Мотьку, сказав: —Можешь сейчас уходить, если не нравится тебе...
Мотька посмотрел в свою очередь на хозяина, взял фуражку: — «до свидания! » и направился домой.
Приказчика в магазине не было, иначе он задержал бы Мотьку пока не нашел бы на место него другого мальчика.
VI. НА НОВЫХ РЕЛЬСАХ.
Вдова стрелочника была очень озабочена, стараясь выполнить одну из своих материнских обязанностей. Как только Нюре исполнилось шестнадцать лет и Максимовна определила Мотьку в магазин Закса, центром ее внимания сделалась дочь; ей нужно было справлять приданое. Теперь с каждым месяцем приближалось время, когда Нюра должна была выйти замуж. Максимовна прикинула в уме, как это может совершиться, сообразила, что девушка не будет даже знать женихов, если будет работать с нею дома на стирке и краске, и решила предоставить дочери возможность показаться где-нибудь людям.
Нюрочка пошла туда, куда шли все девушки пригородной бедноты — на табачную фабрику в качестве одной из помощниц мастериц. Пока Мотька служил у Закса, дело его сестры подвинулось настолько, что в квартире матери уже появилась часть приданого для Нюры — кровать, шкап и гардероб, новенький самовар, комплект постельного белья в гардеробе. По настроению Максимовны видно было, что она «черного дня» не боится. Нюра относилась ко всем вновь появляющимся в доме вещам, как к совершенно естественному делу, и не представляла себе, чтобы ее судьба могла сложиться как-нибудь иначе, вне зависимости от этих уже собранных для нее вещей. За полгода она сделалась папиросницей, приобрела подруг и раза два-три Мотька был свидетелем тех девичьих вечеринок, которые устраивала
Нюра при участии гнилрвских и городских кавалеров и своих ближайших подруг.
Нюра переросла не только Мотьку, но и всех его сверстников. Так как компания Мотькина по мере того, как дети подростали, временно расстроилась, то, вообще, Мотька оказался теперь одиноким.
То обстоятельство, что Мотька однажды совершенно неожиданно явился домой и сказал, что он не хочет больше работать у Закса, грозило нарушить все расчеты Максимовны. Мать пробовала воздействовать на сына причитаниями, пыталась его ругать, но Мотька отпарировал ее упреки тем, что, мол, «Баронет» надул их, пообещав после года работы большое жалованье, которого Закс не думает давать; Мотька потребовал у матери, чтобы она устроила его в железнодорожные мастерские.
Максимовна подумала и решила, что мастерские тоже выход не плохой.
От покойного отца Мотьки в семье оставалась одна наследственная ценность — казенный кожух стрелочника, полученный им незадолго пред смертью.
Отнесла этот кожух Максимовна одному нескладному мастеровому железнодорожных мастерских — рессорщику Моргаю, или иначе — Евдокиму Моргаю, договорилась с ним о хлопотах насчет сына и, получивши у него обещание устроить мальчугана, сообщила об этом Мотьке.
Мотька поднял голову вверх.
Через несколько дней после этого прибежал во двор Максимовны, запыхавшись, сам Моргай, чумазый здоровяк. Он явился в замусоленной одежде, сорвавшись, должно-быть, прямо с работы. Увидев Максимовну, он воскликнул: «готово! » И после этого объяснил, что его протежэ требуют с паспортом в контору мастерских.
Мотька разыскал паспорт, пока Моргай наскоро выпивал стакан чаю, и затем устремился с рессорщиком к мастерским. Сам себе не верил Мотька, что он поступает в мастерские, когда, очутившись в конторе кузнечного отделения, он отвечал высокому мастеру инженеру Стразову, что фамилия его Юсаков, что он грамотен, что в феврале ему исполнилось 16 лет.
Ответы и внешний вид Мотьки удовлетворили мастера, но Мотьке еще нужно было на следующий день пройти медицинский осмотр в отделении железнодорожного приемного покоя. Ему выписали бюллетень и сказали куда итти.
Здесь тоже все сошло благополучно и после этого Мотьке дали рабочий номер.
И вот наступил день, когда Мотька, поднявшись в пять часов утра, направился в Кавалерку к Евдокиму Моргаю, а оттуда с ним в мастерские. Взяв медные номерки в проходной будке, через которую уже вливались лентами тянувшиеся на работу группы мастеровых, Моргай и Мотька прошли в кузницу.
Они проходили по насыпи искусственной, мощеной площадки, между закопчеными складочными заводскими зданиями. Тут лежали кучи железного лома и нового железа. Рядом с бортом площадки, которая вела к входу в кузницу, пересекался десяток подъездных рельсовых линий, по которым маневрировали пара „кукушек“ и паровоз.
За линиями возвышались здания других цехов. По самой площадке шла колейка линии для подвоза груза ручным способом. От проходной будки по разным направлениям в здания двигались группы рабочих, казавшихся козявками среди кранов, проводов и корпусов, поднимавшихся и распространявшихся так, что домики поселка сзади большого двора мастерских казались разбежавшимися в закоулки и бугры. В кузнице точно так же в первую очередь поражал контраст между суетливым муравейником казавшихся букашками людей и колоссальными размерами помещения. Паровые молота— большие двухколонные великаны, с неуклюже взятыми в медные обручи цилиндрами — торчали до самых потолков. И таких молотов, высоко нависших над суетящимися внизу фигурками, в кузнице было восемь. Мимо их, разделяя продольно на две равные части все помещение, проходила на колоннах из рельсов центральная система воздухогонных, нефтеносных и паровых труб. По некоторым из этих труб легко могли пройти два человека. Горны, покрытые зонтами, конусообразно идущими вверх были также обвиты трубами, но уже более тонкими, если не считать тех, которые поднимались вверх, и глотали из горен дым. Между горнами— проулочки. В проулочках деревянные короба с крупными инструментами и на них шкапчики для провизии и чайной посуды мастеровых. Возле горен — наковальни, железный материал, наново откованные паровозные и вагонные части, —то крупные, в виде пятидесятипудовых поршней, то мелкие — в виде гаечных барашек для замыкания болтов. Кроме обыкновенных кузнечных горен, в кузне были еще особые печи для специальных работ. В одном конце уперлись тылом в поперечную стену два сварочные пекла, доводящие металл до жидкого состояния, а в углу на противоположном конце возле маленького молота была расположена рессорная печь с равномерной температурой для легкого нагрева стали.
К этой печи, усадив подростка на приспособление рессорных работ, привел Мотьку Евдоким Моргай, оставив его тут пока начнут работу кузнецы, являвшиеся к своим горнам и вытаскивавшие из коробов инструменты.
Пока работа не началась, звуки отдавались в этом огромном помещении с странной четкостью; мастеровые нехотя перекликались, обмениваясь утренними приветствиями и замечаниями, и Мотька, присматриваясь к ним, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону.
Но вот прогудел третий гудок в какой-то далекой кочегарке мастерских. Через дыру кузнечных ворот стало вливаться в кузню больше людей. Почти через мгновение после того, как смолк гудок, возле Мотьки, за
