Дальше идет игра слов. Вполне себе переводимая, но непечатная.
У Ритки позывной — Мать. Очень удобно, кстати. Если, что можно послать к матери по матери.
А у меня какой? Хе… У меня много позывных в интернете. Зеленый, бывает, Годзилка бывает, Зубастый бывает…
А по рации я… Только громко не ржите.
Белоснежка.
Да, да. Белоснежка. Тоже как-то было… Сидим, значит, отдыхаем около раскопа. Перекуриваем. Еж мне и говорит, Лех, ты у нас писатель-сказочник? Расскажи-ка нам какую-нибудь сказку. Ну, я и рассказал порноверсию 'Красной Шапочки'. А там фантазия у мокрых, грязных, уставших мужиков, конечно же, разыгралась до групповухи с Белоснежкой. Ну, вот кто-то и ляпнул:
— Леха, ты же лучше Золушки с Белоснежкой сказки рассказываешь!
Хрен его знает, рассказывала ли когда-нибудь Белоснежка своим гномам эротические сказки, но позывной так ко мне и прилип. В отместку я их стал называть семь гомов. Именно гомов, а не гномов. Ибо не фиг изгаляться над Дедушкой.
Хорошо, что приедут. Нет, конечно, и с Юркой Семененко интересно, и с дядей Вовой, и с Матерью. В смысле, с Ритой.
Но с этими опездолами забавнее.
— Поезд у них в шесть утра, так что около двенадцати будут, — говорит Рита.
Я молчу, доедая остатки ужина, и киваю:
— Ну, хоть одну ночь нормально поспим. А какие планы на завтра, Мать?
— Так-то выходной решили устроить. Завтра спим до упора. Потом на Лехе едем в Питер.
Леха — командир еще одного нашего отряда.
Блин, я, наверное, всех запутал?
Представлю всех, пожалуй. Здесь, под урочищем Гайтолово, стоят много отрядов. Тамбов стоит, Северодвинск, Киров.
Кировских отрядов несколько. Из самого Кирова пэтэушники под командованием Юры Семененко. Слободской — Мать командует. Еще Котельнич — там Еж. Котельнич и Слободской вместе харчуются. Фаленки — Гоша Култышев, он же Мурзик. Зуевский отряд — их четыре человека — приехали в первый раз. И нолинский отряд Лехи Зыкина. Слободской, Котельнич, Фаленки, Зуевка, Нолинск — это районные центры нашей Кировской области.
Так вот. Нолинск приехал на 'Соболе'. Ага. Две тысячи километров. Сейчас он вывозит до трассы на машине желающих скататься до Питера. Иногда на нем катаемся за хлебом и за… И еще за хлебом. Значит, завтра выходной… Пойду завтра опять один.
Внезапно Рита говорит мне:
— Дед, завтра до обеда… Пойдем вместе?
Я согласен. Дети пусть скатаются. Да им и отдохнуть надо. Уже десять дней тут без выходных пашут. А я только приехал. Ритке тоже хочется в лес.
Так что идем завтра вместе.
А сейчас пора спать. Хотя еще и светло, но…
Но надо спать. Хочешь ты этого или не хочешь… Поднимаюсь к землянке. Из-за излучины реки, там, где стоит Северодвинск доносятся крики:
— Горько, горько, горько!
'Свадьба у них, что ли?' — думаю я, переодевая в очередной раз носки. С вечерних на спальные. Дети в землянке уже дрыхнут. Кто-то еще пишет СМС-ки домой. Я подкидываю дров в печку и забираюсь в свой спальник.
Хороший у меня спальник. Теплый. И только решаю перед сном почитать, как внезапно засыпаю…
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Проснулся от того, что мне жарко. Вылез покурить. Все еще спят. Дети — глупые какие — спят под кучей пуховиков, одетые и у печки. Я в одних трусах у выхода. Лучше всего, конечно, спать в спарках. Это когда спальники сшиваются или пристегиваются один к одному. Тогда в два спальника входит три человека. Лучше спать разнополыми тройками. Девку посередь, по краям мужики. И пошлых тут мыслей — не надо. Бессмысленно. Просто так получается, что разнополые спарки лучше друг другу тепло отдают.
Но тут печка — можно спать в отдельном спальнике. Особенно если в печку дрова дневальный подкидывает. Но, увы. Печка холодная. Никто ночью не вставал и дрова не закидывал. Дети, чо…
А у меня спальник альпинистский. Легкий. Держит комфорт до минус десяти. В смысле — нагишом можно спать на снегу при температуре до минус десяти. При минус пятнадцати уже надо трусы надевать. И фуфайку. Бойцам бы нашим такие… В сорок второй…
Покурил. Растопил печь. Пусть детеныши погреются.
Один из них поднял голову. Тихо рявкнул на него:
— Чего не спишь?
— Я дежурный…
— Чего спишь? Геть на кухню завтрак готовить!
— Маргарита Олеговна сказала…
— Да мне наср…, что Мать вчера сказала! — я свирепо прищурил глаза и перехватил топорик. — Я! Хочу! Жрать!
Испуганный дежурный, перепутав обувки с правой на левую, судорожно выскочил из землянки. Я так-то добрый. Но не на вахте. А еще Рита детенышей накрутила, что Дед злой приедет. Приходится соответствовать. Хе-хе.
— Дед… Не ругайся, — из кучи спальников послышался сонный голос Риты.
— Спи-ко, — проворчал я.
— Угум…
Я вышел из землянки. Стою. На небо смотрю. Небо обещает быть дождливым. Тучи низко. Прямо над деревьями ползут. Влажность высокая. Ветер. Да и фиг с ним. Я уже старый и опытный. У меня есть пуховик и штаны. Теплые. Тоже пуховые. И вообще. У меня есть все, что надо в лесу.
Дежурный шебуршит у костра.
— Чего готовишь? — бурчу я.
— Манную кашу… — говорит школьник. Как его зовут? А черт его знает…
— Канную машу, говоришь…
— Что?
— Вари, вари!
От этой манной каши калорий хватает ровно настолько, чтобы ей в сортир сходить. Хорошо, что я вчера 'Губернаторскую' гречку не сожрал. Достаю ее. Открываю. И ем ложковилкой. Трофейной. Копаной немецкой ложковилкой. Если я вам когда-нибудь буду рассказывать, что нашел ее воткнутой в глазницу немецкого черепа — не верьте. Это я так пугаю несведущих. На самом деле, мне ее подарила Мать. И вообще. Она не немецкая, а финская. Ложковилка, а не Мать.
Ем и давлюсь. Давлюсь, потому что не могу есть с утра. В обычной жизни я нездоровым образом жизни занимаюсь. До обеда только кофе и сигареты. Но сейчас ем. Потому что нужны калории. Нужно топливо. Так что я, в общем-то, не ем. Так. Дрова в печку закидываю. Главное, чтобы оно было калорийное.
Вот на завтрак и получилось. Банка гречки с прожилками мяса. Пара стаканов очень сладкого кофе. Полбуханки хлеба с горчицей. Пятьдесят граммов водки в кофе.
Пока жрал — все проснулись.
А пока ждал Мать — проголодался снова. Она могла бы выиграть чемпионат в поддавки по скорости собирания. В смысле, пока собирается — можно сбегать до китайской границы, покурить там с пограничниками и вернуться обратно. За все это время она сумеет переложить из одной сумочки в другую 'очень важную' хренотень. Причем эта самая хренотень так никому и не пригодится потом. Но на всякий случай…
Бабы, чо!
В общем, вышли мы в лес только в десять утра. Сразу после того, как детей отправили в Питер.
— Лех, давай не далеко? — говорит Ритка.
Я согласен:
— Спина?
— Ага. Сил уже нет.
— Стареем, — почему-то в один голос говорим мы и смеемся.
Да. Мы начали поисковую работу пятнадцать лет назад. Только об этом никому не говорим. Да не любим, когда нас поздравляют с юбилеями.
А вот друг с другом разговариваем. Жалуемся друг другу. Вот уже наколенники Ритка носит, чтобы на сырой земле своими костями не стоять. Я — пока! — нет. Вот поэтому я против девок в Поиске. Жалею их. Жалею и ругаюсь. И на Ритку ругаюсь. Только бесполезно. Она упертая. Еще хуже меня.
Ходим там же, где я вчера. Только ближе к речке. Это около двух километров от лагеря.
— Позавчера здесь бойца подняли, — Ритка махнула щупом в сторону свежего, еще белого, креста.
— Представляешь? Парни мои возвращались домой. Сели передохнуть. Сидят, в 'Города' играют. Один щупом ткнул и в косточку попал.
Я киваю. Бывает. Вона, Леха Винокуров тогда на щуп медальон поднял… Давно это было…
Постояли около холмика.
— Без?
— Пустой.
Это мы о медальоне.
Медальон — главная цель поисковика. Медальон — смысл нашего существования здесь. Медальон — мечта. Медальон…
Как мало их, как мало.
— Рит, давай еще пройдемся вокруг.
И мы начинаем щупами еще раз протыкивать землю вокруг холмика. Машинально. На автомате. Ничего.
Крест стоит на самом обрыве. Внизу пойма. Оттуда пару дней назад ушла вода. Спускаемся в пойму. Снова ищем.
Как обычно — одно железо. Осколки, гильзы. И камни, камни, камни.
И Ритка:
— Дед, посмотри, чего тут?
Ритка держит щуп. Я встаю на колени. Разрываю землю ножом. Потом лезу в раскоп рукой. Что-то острое по краю. Не железо. Плоское. Не камень. Не упругое. Не дерево.
Кость.
— Держи, Мать!
Она разглядывает красноватую, странноугольную — будто обрубленную — плашку в руках.
— Череп.
Да. Кусок черепа. Красно-коричневого цвета. Один из краев обломан неровными краями. Другие ровно зазубрены по швам.
Ну, вот и первый боец в этом году. Нашла его Рита. Начал поднимать я. Да какая, в сущности, разница?
