— Но у меня в самом деле нет…
— Действуйте побыстрее, и все. Секундное же дело.
— Готово.
— Продолжайте.
— «Ведь я уже знал, что невозможно заранее предугадать, какое суждение выскажет критик, если не имеешь четкого представления о его вкусах и пристрастиях; по опыту знаю, что большинство критиков превыше всего ценит деньги. А может быть, в конце концов я решил, что лучше уж сыграть роль… э… э… шлюхи, чем старой девы? Словом, решил, как принято говорить, бесстыдно продаться? И снова скажу — едва ли. В конечном счете продажный писатель всегда окажется в выигрыше, поскольку публика неизбежно сочтет себя обманутой и произведение, следовательно, не проживет, просто не сможет прожить долго. Но мне, разумеется, не стоит и пытаться понять природу необычайного успеха моего романа. Мне ли в конце-то концов судить о достоинствах произведения, к которому я непосредственно причастен? Это очень походило бы на решение полиции самостоятельно расследовать коррупцию в собственных рядах». На этом текст кончается.
— Спасибо. Что ж, вроде бы все верно. Слово в слово так, как я диктовал, если только память меня не подводит.
— Что, простите?
— Ничего. Просто не дает покоя одна тревожная мыслишка. В сущности, дурацкая. Да, и еще раз — большое вам спасибо. Вы прочли все очень хорошо.
— Нет, это вам спасибо. Теперь мне можно идти? Я хочу сказать, вы не возражаете, если я отправлюсь дальше? Мне ведь надо посетить еще очень много других избирателей.
— Естественно, вы можете идти.
— Благодарю вас. Кстати, вы, конечно, поддерживаете консерваторов?
— Я? Да я в жизни не ходил голосовать.
— Не может быть! Знаете, мне кажется, вы могли бы…
— Оставьте, друг мой. Вы только что вернули бедному слепцу душевное равновесие. Так что на сегодня вы свое доброе дело уже совершили.
— Но мы же не бойскауты. Тем не менее… да, я… я действительно рад, что сумел вам помочь. И теперь я…
— Только перед уходом выключите эту штуковину, будете совсем молодцом.
— Выключил. Так. Значит, на ваш голос, как я понимаю, рассчитывать не приходится?
— Ни в коем случае. Сюда, сюда.
— Я помню. Пожалуйста, не жмите так сильно, ваши пальцы опять прямо вонзились мне в руку.
— Стараюсь, чтобы вы тут не заблудились. Теперь сюда.
— Да-да. Я знаю. Ой! Я же просил, пожалуйста!
— Извините, извините. Да, кстати, пока не забыл, неужели и вправду Кук, а? Я имею в виду, премьер-министр?
— Кук?
— Да, Роджер Кук.
— Роджер Кук?
— Я так и сказал. Роджер Кук.
— Тот тип, который не слезает с экрана телевизора, что ли?
— Ну, это я вряд ли могу знать, верно? Гляньте-ка на меня. Да повнимательнее.
— Охххх, я…
— Видите, про что я толкую? Но все же — он премьер-министр или нет?
— Что? Что? Да, да, конечно, как… как скажете!..
— А у Блэра СПИД?
— О, совершенно верно! Совершенно верно! У Блэра СПИД, еще бы! Да, это… Слава тебе господи, вот и выход. Я хочу сказать… Нет, нет, провожать не надо, не беспокойтесь, я закрою дверь. Ужасно рад… как я уже говорил, ужасно рад… что смог вам помочь. И… кх… ну, я… словом, до свиданья.
— До свиданья, до свиданья. Заходите как-нибудь еще.
Идиот.
* * *
Компьютер мне не солгал. Роджер Кук действительно премьер-министр. А у бедняги Тони Блэра, видимо, и в самом деле СПИД. Стало быть, все в порядке? И тем не менее. Тем не менее. Почему я не могу избавиться от чувства, что тут все же что-то неладно? Разве у меня спокойно на душе? Нет. И будет ли когда-нибудь спокойно? Кто знает?
— Боже! Чтоб тебя!
— Что за чертовня?
Книга? Да, книга. Какого хрена она тут? Я же мог убиться насмерть! Что за остолоп, черт бы его подрал, оставил на площадке книгу? Да еще открытую! На самом верху треклятой лестницы!
Да, кто?
* * *
Это вы?
— Ага! Подождите минутку, я сейчас! Только пальто повешу!
Ну здрасьте.
— Вы вернулись раньше, чем я ожидал.
— Машин мало, ехать было легко. Единственное, впрочем, что было легко. Те еще полтора денька мне выдались, скажу я вам.
— Налейте-ка себе виски. Расслабьтесь. И мне тоже плесните глоточек.
— Хорошо. Мне это будет кстати.
Как вы, Пол, ничего?
— Грех жаловаться.
— А-а. Если не ошибаюсь, в ваших устах эта фраза означает, что вас очень даже тянет пожаловаться.
— Правда? Неужто я такой жалобщик?
— Да, такой, такой. Ну, рассказывайте. На что жалуетесь?
Ну же, Пол, мы ведь оба с вами понимаем, что рано или поздно вы мне все расскажете. Так чего ж тянуть резину? Что я теперь натворил?
— Я чуть не полетел с лестницы.
— Что?
— На верхней площадке валялась книга. Вот она.
— Ясно.
— Что это за книга?
— Возьмите виски.
— Спасибо.
— Книга моя. «Как Пруст может изменить вашу жизнь» Алена де Боттона. Я читал ее в свободное время. Никак не предполагал, что вы будете против.
— Разумеется, я вовсе не против. Однако я очень даже против падения с лестницы. И прошу вас, не надо мне напоминать, что на самом деле я не упал. В том отнюдь не ваша заслуга. Пруст, значит, может изменить вашу жизнь, да? А вы чуть не изменили мою.
— Мне правда очень жаль, Пол. Я оставил книжку там потому, что собирался прихватить ее с собой в Оксфорд. Дома я то и дело бросаю книги и прочие вещи прямо на лестнице. Но здесь это, конечно же, и глупо, и опасно. Приношу глубокие извинения.
— Н-ну… Что ж, ничего страшного не случилось. Ваше здоровье.
— Ваше.
— Итак? Нашли в Оксфорде то, что искали? То, что я искал?
— Мне кажется, нашел. Съездил, как вы просили, в Хартфорд, много чего нафотографировал и вдобавок многое записал, просто так, на всякий случай.
— А внутрь колледжа заходили?
— Сунулся было, но меня не пустил какой-то наглый и зловредный привратник. У меня мелькнула мысль сказать ему, зачем я туда явился — по чьему поручению, — но я подумал, что вы скорее всего этого не одобрили бы.
— Вы правы. Совсем не одобрил бы. Не хрена ему это знать.
— Да на него такое сообщение не произвело бы никакого впечатления. Там толклись туристы, в основном японцы, автобусная экскурсия, что ли, и все получили от ворот поворот.
— Мост-то вы, надеюсь, сфотографировали?
— Естественно.
— Нет ли там в центре щита, ну, такого, знаете, геральдического щита или герба?
— Гм-гм. Пока что все на пленке.
— Опишите-ка его мне.
— Позвольте, я только достану свои записи.
Сфотографировать колледж оказалось довольно затруднительно: он весь в лесах и брезенте, его, видимо, реставрируют.
— Какого черта они не оставят его в покое? В стране просто мания завешивать общественные сооружения. Когда я в последний раз видел Лондон, он был похож на один из кошмарных опусов этого, как, черт возьми, его зовут?.. Скульптор-концептуалист, то ли венгр, то ли болгарин, он еще вечно чем-нибудь обматывает свои творения. Как же его зовут?
— Кристо[24]?
— Кристо, верно. Молодец Джон, умница.
— Благодарю вас, — не без иронии ответил он.
— Бросьте. Вы же меня знаете. Пора уж и привыкнуть.
— Я и привык. Еще как привык.
— Да, но вовсе незачем твердить это с таким жаром. Продолжайте.
— Продолжать что?
— Про Хартфорд. И про герб.
— Там два оленя, две оленьи головы, возносимые к небу херувимами, и еще, на фоне зигзагоообразных линий, — королевская лилия, что ли?
— Правильно. Именно так мне все и помнится. Дальше.
— Ну, двор колледжа прямоугольный, почти квадратный, трава очень ухоженная. С точки зрения архитектуры здание, по-моему, интереса не представляет, за исключением разве что увитых плющом стен. Имеется фонтан… и… и что же еще? Да, лестница расположена справа от входа.
— Справа? Вы уверены, что справа?
— Ну да, я… Погодите. Нет, погодите. Я набросал небольшой план территории. Нет-нет, я ошибся. Лестница слева! Я держал план вверх ногами. Да, точно, как войдешь, слева.
— Верно, верно, именно слева! Для вас это самая что ни на есть заурядная мелочь, а вот для меня она имеет огромное значение. Мне крайне важно убедиться, что хоть в чем-то моя хилая стариковская память не подводит.
— Ну, что касается вашего оксфордского периода, она явно работает безотказно.
— Да, вроде бы. Но, с другой стороны, еще бы она тут отказывала: как-никак я провел в Оксфорде целых четыре года. И… погодите-ка. А рядом?
— Что рядом?
— Возле самого колледжа, сразу за мостом, стоит домик, верно? Странный такой домишко с медной дощечкой на стене. Кто-то там жил, какая-то знаменитость. О господи, ведь я каждый божий день ходил мимо этого дома! Какой-то ученый… э…э…э… Эдмунд Галлей! Там жил Эдмунд Галлей! Тот ученый муж, который открыл комету Галлея, помните?
