— Возле самого колледжа, сразу за мостом, стоит домик, верно? Странный такой домишко с медной дощечкой на стене. Кто-то там жил, какая-то знаменитость. О господи, ведь я каждый божий день ходил мимо этого дома! Какой-то ученый… э…э…э… Эдмунд Галлей! Там жил Эдмунд Галлей! Тот ученый муж, который открыл комету Галлея, помните?
Что, разве не он?
— Комету Галлея он, может быть, и открыл, однако рядом с колледжем не жил. Там действительно есть памятная доска, но только в честь Джеймса Уатта. Он изобрел паровую машину, да?
— Джеймс Уатт? Но он же шотландец!
— Ну и что?
— Да ничего; я хочу сказать, вы уверены, что там жил этот Скотт?
— Почему же он скот?
— Кто скот?
— Так вы про Уатта?
— Ну да, про Уатта, про Уатта! Вы уверены, что там жил Уатт?
— Я сфотографировал доску.
— Вот молодчина, Джон! Непременно покажите мне, как только… проявите пленку…
— Послушайте, вы уж меня простите, Пол, но ведь я могу только… только устно описать ее вам…
— Знаю, знаю!
— Слушайте, я ведь…
— Ох, бросьте. А горгульи, что там с горгульями!
— А, да, мне удалось-таки купить путеводитель с их описанием. Дорогущий, я даже не ожидал.
— Не беспокойтесь. Расходы я вам возмещу.
— Я и не сомневаюсь, Пол. Можно было не говорить.
— Ну, извините. Извините. Я… Так что же это за книжка?
— «Горгульи и другие фантастические фигуры в архитектуре Оксфорда. Путеводитель».
— «Горгульи и другие фантастические фигуры в архитектуре Оксфорда». Прекрасно, именно то, что нужно. И каковы же они с виду?
— Ну…
— Я имею в виду, не смахивает ли хотя бы одна из них чуточку на меня?
— А-а, так вот зачем вы…
— Естественно. Зачем бы еще?
Ну-с? Есть там похожие на меня?
Не забывайте, Джон, это нужно для книги. Нечего тут миндальничать.
— Я только бегло пролистал путеводитель и должен откровенно сказать, что он несколько разочаровывает.
— Разочаровывает? Отчего же?
— Не такие уж эти фигуры фантастические.
— Не такие уж фантастические, говорите? И так-таки ни единая на меня не смахивает? Это очень, как вы изволили выразиться, разочаровывает.
— Вот одна, постойте… из Бодлианской библиотеки. «Кажется, будто сей бойкий господин» — это текст путеводителя — «сей бойкий господин — дух камня, или лапид…». Вы знаете, что такое «лапид»?
— Какая разница? Дальше.
— «Дух камня, или лапид, появляется прямо из стены».
— Ага, это уже интересно. Вполне можно сравнить со мной, когда я появился в Шри-Ланке из-под обломков автомобиля.
— Пожалуй, не пойдет.
— Почему?
— Он улыбается.
— Ясно. Поищите еще что-нибудь.
— Вот фигура из Брейзноз-колледжа. Монах, лениво ковыряющий в носу.
— Нет уж, спасибо.
— А вот очень странное создание. Из колледжа Святой Магдалины. Здесь сказано только: «Это чудище не поддается истолкованию».
— Прямо как Майкл Джексон.
— Вы слыхали про Майкла Джексона?!
— Разумеется. Кто ж про него не слыхал?
— И то правда. Но с ним вы, полагаю, не знакомы?
— Нет. Давайте не отвлекаться, хорошо? Так что вы на сей счет думаете? Не сгодится ли для книги именно эта горгулья? Подлейте-ка мне, пожалуйста.
— А, да, конечно.
Вот, держите.
— Спасибо. Так что насчет горгульи?
— Ну, Пол, как хотите, но я не вижу в ней ни малейшего сходства с вами.
— Жаль. А может, оно и к лучшему. Дальше.
— Следующая тоже из того же колледжа. И раз вы так ищете сходства — эта, пожалуй, отдаленно напоминает вас. Если прищуриться.
— Ага, хорошо. Как именно она выглядит?
— Она… Нет, проще, наверное, прочесть подпись. «Аллигатор и чудище в человеческом облике симбиотически сцепились, ухватив друг друга за язык».
— Очень увлекательный сюжетец. Не пытаетесь ли вы сообщить мне некую мысль, а, Джон?
— С чего вы взяли? О чем вы?
— Ну, если вам невдомек, незачем и объяснять. Дальше.
— Постойте, так не…
— Я сказал, дальше.
— В общем-то все. Ах нет, вот еще чудища из Нового колледжа. Возможно, покажутся вам интересными. Группа из семи горгулий, олицетворяющих семь добродетелей. Терпение, великодушие, милосердие…
— Хватит! Неужто в Новом колледже нет горгулий, олицетворяющих семь смертных грехов?
— Есть, как же, занимают всю следующую страницу.
— Хоть одна напоминает вам сами знаете кого?
— Ну… Разве что номер пять.
— Номер пять?
— Извините. Они тут пронумерованы. Так, сейчас посмотрим, номер пять… «Разврат».
— Эта забава меня утомила. Утомила, точка.
— Ясно. Хорошо. В таком случае вы вряд ли хотите сегодня гулять?
— Нет, хочу. Обязательно сходим. Мне нужно глотнуть свежего воздуха. Весь день провел в застенках собственных мыслей. Вы представить себе не можете, как это тяжко — не иметь возможности вырваться из застенков своего разума; так и спятить недолго. Да, пошли пройдемся прямо сейчас. Раньше обычного. Засветло.
* * *Человек бывает битком набит суевериями, незаметными для окружающих. К примеру, вполне можно представить себе, что кого-то втайне терзает одна мысль: до чего глупо он выглядит, когда старательно обходит любую приставленную к стене лестницу; в один прекрасный день этому индивиду удается наконец убедить себя, что хождение под лестницами сулит не беду, а, напротив, удачу; зато если лестницы обходить, то беды не миновать. С этой минуты он беззаботно шагает по улицам и не задумываясь ныряет под каждую встречающуюся на пути лестницу. А прохожим, которые невзначай заметят его и непременно при этом подумают: «Вон идет человек, совершенно не обремененный суевериями», — невдомек, что он по-прежнему раб, патологический раб своего, сугубо индивидуального суеверия; и хотя суть суеверия остается для окружающих недоступной, оно от этого не становится менее иррациональным и неподвластным самоконтролю, чем его столь распространенная противоположность. Именно в такого человека я и превратился. Мне почти кажется, будто распорядок нашей с Джоном жизни — а прошел уже целый месяц! — подчиняется невидимому набору предписаний и правил, которым я не в силах сопротивляться. Словно меня ведут по бровке, по самому краю пропасти, а я и на миг не осознаю, что на этом пути меня ежеминутно ждет головокружительное падение в бездну.
* * *
— Пол, что это?
— Вы о чем?
— Что у вас на лбу?
— Так, ерунда.
— Ерунда? Будь здоров какой синяк. Вот, кстати, ваш поджаренный хлеб.
— Благодарю вас.
— С маслом слева. С маслом и мармеладом — справа.
— Спасибо.
— Итак?
— Что итак?
— Что же с вами случилось? Откуда синяк?
— А, это. Опять дверца гардероба.
— А при чем тут дверца гардероба?
— Там, видно, защелка разболталась, и дверца иногда открывается. Не часто, но время от времени распахивается. Я об этом не подозреваю, а потому натыкаюсь на нее.
— И сегодня утром тоже наткнулись?
— Да.
— Понятно…
— Такое уже бывало раньше и случится еще не раз. Я с этим смирился. Пожалуйста, подложите еще немного сахару. Последнее время меня что-то тянет на сладкий кофе.
— Прошу.
Спасибо.
— И часто такое случалось?
— Наверное, раз пять-шесть.
— Пять-шесть раз?! Да вы с ума сошли!
— Что вы сказали?
— Сказал, что, по-моему, вы сошли с ума, если до сих пор не приняли никаких мер.
— А слепцу не обойтись без порции тычков да синяков.
— Но их ведь можно легко избежать.
— Чарльз как-то попытался наладить защелку, и стало только хуже.
— Ну, что там делал Чарльз, мне неизвестно, зато я точно знаю, что могу ее починить.
— Бросьте волноваться по пустякам. Ерунда, есть о чем говорить. Просто мне надо проявлять большую осмотрительность.
— На неделю-другую вашей осмотрительности хватит. А потом снова забудете.
— Ну и что? Лоб-то мой.
— Слушайте, Пол, после обеда я еду в Чиппинг-Кэмпден. На выходные вам почти ничего в холодильнике не осталось. А на Главной улице, если не ошибаюсь, есть мастерская по ремонту замков. Так я сейчас сбегаю наверх, обмерю дверцу шкафа и куплю такую штуковину… Кажется, она называется «доводчик». Доводчик двери. Он похож на большой металлический циркуль. Или на угломер, помните такой? Из школьного курса? Одним словом, ставишь его на дверь, и она закрывается как миленькая. И сама уже не открывается.
— Лучше не надо.
— Почему? Они недороги.
— Вы прекрасно знаете, что я не о деньгах.
— А тогда почему не надо? Я его поставлю за двадцать минут. Самое большее.
— Я же сказал: нет.
— К вашей клаустрофобии это, случайно, не имеет отношения?
— Почему вы спрашиваете?
— Так ведь этот ваш шкаф, он же очень просторный. Я просто подумал, что, может быть, вы боитесь оказаться в нем?
