— А потому у меня возник закономерный вопрос — кто же настоящий автор записки? Надеюсь, вы поможете мне обрести правильный ответ?
Фок пожал плечами — крыть было нечем, но и сознаваться нельзя, пока ситуация не прояснилась, расставив все точки над «И». Однако адмирал Алексеев не вспылил на его молчание, наоборот, расплылся в улыбке, которую даже роскошная борода не укрыла — сама доброта, в которую не верилось, потому что причин на то не имелось. Три шитых орла на золотых погонах, да значимый пост наместника Его Императорского Величества говорили о том, что умением мастерски плести интриги и при этом думать, Евгений Иванович не обделен от природы.
Как сказал один герой — «старик изрядная сволочь»!
— Видите ли, Александр Викторович, сон это видение, сам переживал такое, видел красочные картинки, почти как настоящие. Исчезают они, как просыпаешься и порой вспоминаешь с трудом, что привиделось. Своего рода мираж, но вполне ощутимый. Вы понимаете, о чем я?!
Фок кивнул, пока не зная, куда зайдет разговор, но в его душе росло напряжение. Алексеев положил ладонь на записку, и этот жест о многом сказал генералу, и он подготовился к шторму.
— Сон есть видение, а тут знание, которое дается долгими годами службы и учебы. И думаю, вы мне без труда сможете рассказать то, о чем я имею смутные догадки. Что вы знаете о японском флоте?!
Вопрос был задан в лоб, и Александр Викторович понял, что наступил решающий момент. Скрывать знания не стоило, и он негромко начал говорить, видя, как с каждым его словом Алексеев впадает в какую-то странную задумчивость, но слушает очень внимательно.
— Под флагом Того шесть броненосцев английской постройки, вполне однотипных четыре — «Микаса», «Асахи», «Сикисима» и «Хатсусе». Вторые два чуть постарше и не такие совершенные — «Фудзи» и «Ясима». Плюс два броненосных крейсера итальянской постройки под флагом Мису — «Ниссин» и «Кассуга». Маневренная база на островах Эллиот, и в любой момент могут подойти два броненосных крейсера английской постройки, возможно «Асама» и «Токива». Остальные четыре корабля под флагом Камимуры в Цусимском проливе сторожат наши Владивостокские крейсера. О прочих говорить нет смысла — могу перечислить, да и приблизительные тактико-технические характеристики назвать. Только зачем?!
— Да, вы правы, Александр Викторович, действительно незачем, — Алексеев вздохнул, лицо осунулось. — Половина офицеров эскадры даже при помощи «Джейна» продолжает оставаться в неведении. Про острова Эллиот знаю, еще покойный адмирал Макаров туда миноносцы посылал. А потому задам свой вопрос снова — откуда у вас эти знания?!
— Вы хотите ими воспользоваться, Евгений Иванович?! Только учтите — дар есть проклятие, и одно от другого неотделимо, — Александр Викторович усмехнулся, в голову неожиданно пришла мысль, и память тут же услужливо подсказала — за месяц до эксперимента его буквально пичкали всевозможными данными об идущей сейчас войне.
— Тогда послушайте, раз хотите — 30 июля, ровно через три месяца, императрица Александра Федоровна родит цесаревича Алексея.
— Наследника престола после четырех дочерей?! Слава богу…
— Не торопитесь, Евгений Иванович — помните, дар есть проклятие. Дело в том, что «гессенская муха», — Фок сознательно назвал царицу оскорбительным прозвищем, услышав которое Алексеев дернулся, — является переносчиком крайне опасного наследственного заболевания, носителями которого являются исключительно женщины — они им не болеют. Но рожденные ими мальчики обречены! У них несвертываемость крови, гемофилия — об этой болезни знают немногие врачи, и средств лечения от нее просто нет! Любой порез ведет к смерти, обычный синяк может стать причиной гибели — а разве дети не падают?!
Лицо Алексеева побледнело, но Фок видел его глаза, и понял — ему поверили, причем в каждое слово — ибо в глазах наместника застыл нескрываемый ужас. И несколько спокойнее добавил:
— Кайзер Вильгельм прекрасно знал о том, потому и поспособствовал браку. И каково будет нашему царю, когда он узнает, что сын смертельно болен, а все пять дочерей являются переносчиками опасного заболевания, и никто не захочет иметь от них сыновей?! Это расплата за то, что Николай женился по любви — монархи не имеют право на чувства, и должны руководствоваться исключительно интересами державы. Я говорил о проклятии, и, поверьте, так оно и обстоит!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Наместник застонал, обхватил голову ладонями. Потом поднял на Фока очумелый взгляд — в нем была чудовищная смесь отчаяния, горя и надежды. И это немного тронуло душу Александра Викторовича, но голос продолжал звучать спокойно, даже с показным равнодушием.
— Не жалейте венценосца, Евгений Иванович. Вас оклевещут и опозорят, а либеральная пресса навесит всех «собак» за позорное поражение в этой войне. Выгонят в отставку, и все знакомые отшатнуться от вас, как от прокаженного, то император не поддержит, наоборот — в угоду «общественному мнению» даже не даст вам прощальной аудиенции, выбросит ленту Александра Невского, как шелудивой собаке кость.
Фок говорил, пристально смотря на наместника — тот снова побледнел, но поверил опять, по глазам было видно. Адмирал имел реальное представление о предмете и о петербургских нравах «высшего света», так что в такое к себе отношение живо примерил.
— А ведь вашей вины не было ни капли. Вы всеми способами настаивали на деблокировании Порт-Артура, о том, чтобы попытаться дать японцам отпор, даже приказывали Куропаткину. А тот, желая дать японцам «золотой мост», делал все так, чтобы виновными оказывались именно вы. Прикажет командиру корпуса дать бой, а потом сразу отходить под «напором превосходящих сил противника». Армия устала от цепи этих отступлений с боями, которые делались именно от вашего имени как главнокомандующего. А Куропаткин постоянно писал в Петербург, что все поражения оттого, что «сухопутный адмирал» лезет не в свое дело, и как только его уберут, то армия под его командование живо очистит от японцев Маньчжурию. И добился своего, не понимая, что теперь сам станет «козлом отпущения».
Фок пожал плечами, и посмотрел на задыхающегося наместника — тот из бледного стал багровым, и пытался глотнуть воздуха, как рыба, вытащенная на берег. С трудом прохрипел:
— Старая сволочь! Ну, Куропаткин…
Алексей Викторович мысленно усмехнулся — «можно подумать, что ты сволочь молодая, сам тот еще интриган!»
Но ничего не сказал — к чему слова. Алексеев с трудом отдышался и негромко произнес:
— Кто ты? Ты не генерал Фок, у тебя разговор иной и интонации. Ты в его личине просто. Ты бес?!
Александр Викторович спокойно перекрестился и расстегнул ворот кителя, показывая серебряный крестик на груди. Алексеев цепко схватил его за руку, в голосе прозвучала отчаянная надежда.
— Значит, не бес?! Это хорошо. Расскажи про себя… нет, постой. Про войну рассказывай — душа горит, говори, ничего не утаивая.
— Это долгий разговор…
— А нам уже не нужно торопиться — ночь долгая!
Глава 21
— Да уж, был у нас князь Потемкин-Таврический, зато скоро появится граф Витте, но «Полусахалинский», — наместник горестно взмахнул рукою, и, взяв бокал коньяка, выпил его как воду, залпом, не морщась. Видимо, хотел сбить дурное послевкусие после долгого рассказа о ходе русско-японской войны, столь несчастной для России.
— Знаешь, Александр Викторович, не хотел бы я оказаться на месте Рожественского, — после тягостной паузы произнес Алексеев, — неужели в Петербурге не понимали, что нельзя отправлять эскадру на убой?
— Понимали, только царь удила закусил — в стране революция и нужна хоть маленькая победа. Надеялся на чудо, но чудес в таких случаях не бывает. Только напрасно корабли погубил и пять тысяч моряков с ними, да позор от сдачи четырех броненосцев.
