Чаще всего на подобных внеземных станциях работают по контракту. Четыре года. Пять. Семь. И человек обеспечен почти до конца жизни. Здесь работают отличные учёные. Отличные садовники. Отличные слесари. Отличные пилоты.
Отличные врачи.
На экране Антонио Бандерас занимается любовью с великолепной Сельмой Хайек, безбожно красивой, как всегда. Мёртвой уже двести лет. Кайзер отрывает взгляд от цифр и смотрит на экран.
Пора готовиться к швартовке.
— Сейчас, — говорит он.
Конечно, после того, как нехорошие бандиты сожгут книжный магазин героини. Тогда можно и поработать.
Кайзер никогда не думает, что нас всего двое. Если что-нибудь откажет, если швартовочные захваты не поймают корабль, то он всей своей тысячетонной громадой врежется в станцию. И вина будет на нас. Причём мы не будем козлами отпущения: вина и в самом деле будет на нас. Я не хочу сказать: на Кайзере. На мне тоже. Только Шут будет ни при чём.
Грохот выстрелов на экране заглушает фразу Кайзера.
Что?
— Выхожу из завихрения.
Пока всем заправляет автоматика. В завихрении нет перегрузок, нет координат, нет космоса. Просто мы превращается в точку в одном месте пространства и обращаемся обратно в корабль в другом, отстоящем на десятки световых лет.
Надо Шута привязать.
— Так давай, поторопись.
Шут и сам уже здесь. Он чувствует настроение людей. Для него мы укрепили на обыкновенной койке несколько ремней, чтобы привязывать его во время тряски при выходе из завихрения. На первых порах он сопротивлялся, но теперь сам подходит к койке и ворчит.
Затаскиваю Шута на койку, перетягиваю ремнями. Его тяжёлая голова покоится на подушке. Взгляд — печальный.
— Poehali, — Кайзер по-русски произносит легендарное слово космонавта Гагарина.
Бандерас исчезает. На экране — схемы и числа.
Сажусь, привязываюсь.
— 100 секунд, — говорил Кайзер.
Отсчёт ведётся красными электронными цифрами прямо перед нашими глазами.
Эта процедура — уже в стотысячный раз. Рейс в неделю. Два рейса в неделю. Три рейса в неделю. Нам хорошо платят, но я, честно говоря, уже устал. Хочу в отпуск. Земля. Земля, слышишь?
Пятьдесят.
Кайзер напевает мелодию «El Corazon» из «Отчаянного».
Сорок. Тридцать. Двадцать. Десять. Точка.
Корабль начинает трясти, страшно трясти. Человек со слабым вестибулярным аппаратом, да и просто непривычный к процедуре, тут же опорожнил бы свой желудок. Мы привычные. Шут — тоже. Шут — это вообще уникум. Он может сытно поесть перед самым прыжком, а во время прыжка ещё и отлично спать.
На обзорном экране появляются звёзды и станция.
Она слишком близко.
— Чёрт, — говорит Кайзер. — Что происходит?
Программа рассчитывает расстояние с точностью до миллиметра. Эта программа неизменна уже несколько лет. Она служила ещё нашим предшественникам. Она служит всем транспортникам Земли.
Дистанция?
— Два километра.
Нужно как минимум пять.
— Знаю. Вручную.
Кайзер лихорадочно щёлкает по тачскрину.
Я щёлкаю по своему. Он открывает правый захват-лепесток, я — левый. Главное, чтобы станция тоже среагировала и успела открыть захваты. Краем глаза смотрю на экран: левый лепесток станционного шлюза почти открылся, порядок, успевают. Правый — только начал. Не успевают, точно. Нас занесёт и мы сомнём захват корпусом. И ещё полдня как идиоты просидим в корабле, пока нас подцепят на буксир и оттащат к другому шлюзу, где всё сделают вручную.
— Не раскрывай захват, — говорю я Кайзеру, — испортим и наш.
— Поздно.
Правый станционный лепесток почти открыт, но его не хватает. Я пытаюсь кое-как открыть свой захват. Раздаётся грохот.
Корабль трясёт. Экран мигает: разгерметизация жилого отсека. Станционный лепесток попал точно в тонкую оболочку одного из шлюзов корабля и пробил её. Чёрт. Корму корабля заносит вправо, его огромный корпус плашмя ударяет по станции. Планета внизу безмятежна.
Тряска неожиданно прекращается. Корабль завис, сцепившись со станцией. И тут начинает выть сигнализация. Оказывается, шлюз станции успел открыться. И наш тоже. Корабль оттаскивает назад, и сейчас громадина висит на двух крепежах между шлюзами.
Да, в невесомости нет веса. Но масса есть.
— Что-то тянет корабль к оранжерее! — кричит Кайзер.
Я смотрю на схему сцепки. Корабль заваливается на станцию, вырывая шлюз. Прямо под выступом одного из маневровых двигателей — прозрачные перегородки огромной станционной оранжереи. Если крепежи шлюза не выдержат, корабль боковиной пробьёт этот фибергласс, или как он там называется — я не знаю, из чего делают наружные перегородки, пропускающие солнечный свет. Ну, не солнечный — магирусовый, наверное, если звезда называется Магирусом.
Корабль тянет вниз.
— Там магниты, — говорил Кайзер.
Слабые магниты находятся на малых шлюзах. Они притягивают и фиксируют лёгкие катера. Завалившись, корабль кормой как раз достаёт до одного из малых шлюзов. И магнит для катера, почему-то не отключённый, тянет на себя махину транспортника. И выворачивает крепежи большого шлюза.
Я понимаю, почему магнит не отключен. Катера причаливают часто, раз в двадцать минут: отключать нет смысла. Пока команда порта среагирует и отрубит магниты вручную, корабль притянет к оранжерее.
— Лепесток, — кричит Кайзер. — Надо открыть правый лепесток.
Правильно. Корабль упрётся в него. Открытый лепесток удержит корабль хотя бы до того момента, когда отключатся магнит. Или даже до того момента, когда придёт помощь.
Кайзер вскакивает и бежит к шлюзу.
Я бегу за ним. Шут лает, пытаясь вырваться из ремней. На ходу отстёгиваю карабины на его койке, вылетаю из рубки. Шут — за мной.
В шлюзе мигает аварийная сигнализация. Слева от входа в шлюз Кайзер открывает едва заметный люк в стене. За люком — страховая ванта. Это толстый трос, накрученный на стальной цилиндр. Здесь нет никакой электроники — только механика. И иллюминатор с нарисованным прицелом. Из ниши выползает нечто вроде арбалета. Эта штука очень тяжёлая, но с ещё помощью можно выстрелить вантой на расстояние до двух километров, и стальной зацеп на конце троса удержится на любой поверхности. Трос позволит потянуть время, мы успеем отогнуть лепесток.
Это устройство, в общем-то, не для подобных случаев. Им можно подцепить и притянуть к кораблю какой-нибудь объект — вручную. Но в данной ситуации оно может спасти.
Ворочаем арбалет. Наконец, в окошечко прицела попадает что-то удобоваримое: я не вижу. Целится Кайзер. Он жмёт на рычаг-гашетку. Трос начинает разматываться. Я отскакиваю в сторону. Раздаётся щелчок. Захват во что-то вцепился, и трос зафиксировало. Всё, можно отжимать лепесток. Трос удержит корабль от падения хотя бы несколько минут. Трос натягивается. Корабль встряхивает.
— Я зацепил за стену станции.
Хорошо.
Мы идёт к шлюзу. Там находятся рычаги ручного открывания лепестков-захватов.
Следующая встряска сбивает меня с ног. Я оборачиваюсь и вижу, что цилиндр вращается, а значит, трос продолжает разматыватся.
— Крепёж сорвало, — кричит Кайзер.
На стене укреплен металлический штырь, выкрашенный в красный цвет. Именно на такой, самый крайний случай. Кайзер сдёргивает штырь и втискивает его в щель между стеной и цилиндром. Цилиндр останавливается. Лицо Кайзера краснеет. Он держит примерно полтонны. Если он отпустит, то цилиндр сомнёт штырь, трос станет разматываться дальше и корабль пробьёт стену оранжереи.
Я хватаюсь за штырь, помогая Кайзеру.
— Ты не сможешь в одиночку отжать лепесток.
Я знаю. Там нужны два человека — в любом случае. Даже если Кайзер удержит эти полтонны хотя бы в течение нескольких минут. Хотя это вряд ли. На штыре — кожаные накладки для рук. С его помощью можно вращать цилиндр вручную, притягивая предмет к кораблю. В данном случае — отталкивая корабль от станции. Но на это сил не хватит даже у самого сильного человека.
Шут смотрит на меня внимательным собачьим взглядом.
— Шут, — говорю я.
— Он не удержит.
Нужно тридцать секунд. Мы успеем. Тридцать.
Я отпускаю рычаг. Говорю: иди сюда.
Шут подходит.
Возьми. Он хватается зубами за кожаную ручку штыря.
— Держи, Шут, — говорю я. — Держи.
Он знает эти команды. Очень хорошо знает. Держи. Возьми. Сторожи.
— Вперёд.
Кайзер аккуратно отпускает штырь. Шута тянет вперёд, но он упирается четырьмя ногами, его зубы прокусывают кожу ручки, он сопротивляется, но держит.
Мы бежим к шлюзу. Рычаги нашего лепестка — с правой стороны. Мы срываем аварийные печати и синхронно тянем рычаги. Мой идёт нормально, рычаг Кайзера застревает. Он виснет всем телом. Лепесток — тяжёлый, усилий одного человека не хватает. Раздаётся скрежет, лепесток открывается, сдирая краску с боковины станции. Щелчок: фиксация.
