А то, что рассказала Драконова? Нет, мне даже в голову не приходило, что мать Ленор могла ставить на ней эксперименты, или на себе, будучи беременной, но если у Драконова хватит возможностей это доказать, что тогда? Как вообще можно называть темную магию злом, а самим такое устраивать?
И как Валентайн вообще все это терпит? Все эти годы.
Я представила себе, как он был в Академии совсем один. Как его сила росла, и его репутация — несмотря на то, что он спас Керуана, становилась все более и более темной до тех пор, пока его не пригласил Ферган, чтобы учить Сезара. Подозреваю, что именно с этого момента все изменилось: связи с королевской семьей, мощь темных, возможность через него укрепить связь с королем — все это привело к тому, что из изгоя он превратился в одного из самых влиятельных персон Даррании. И при всем при этом оставался таким вот… чужим. Тем, о ком принято говорить за глаза.
Тем, связь с кем что-то вроде постыдного удовольствия.
Или вынужденной необходимости.
Эстре, похоже, была единственной, кто своих удовольствий не стыдился. Эх, жаль, что я не дослушала историю их знакомства. А может быть, и не жаль. У них там своя жизнь, в которую я не вписываюсь. Непонятно только, зачем было лгать?!
«У меня с Эстре ничего нет!»
Хорошенькое такое ничего.
Я перевернулась на живот, накрыла голову подушкой, когда из лежащего на тумбочке браслета вылупилась Эвиль.
— Я заметила, что ты не спишь, Ленор, — произнесла она. — Твой брат отправил тебе срочное сообщение. Принять?
Макс?!
— Конечно! — я подскочила, схватила браслет.
И тут же увидела на вспыхнувшем магическом экране: «Ты даже не представляешь, что я нашел, Ленор!»
— С ума сойти, — сказала я, глядя на то, что показывал мне брат. — Патент! Мама изобрела виритт…
— Да! Представляешь?! Она придумала все. Всееее! Придумала, как это ввести в головное заклинание артефакта, не считая даже того, что она саму структуру виритт создала. Все эти контуры. Все магические расчеты. А для всех она… заговорщица.
Макс скривился, и я положила руку ему на плечо.
Мы стояли у могилы родителей Ленор, расположенной в самом дальнем углу кладбища, пусть она и была чистой, но очень-очень скромной и неприметной. Не такой, какой могла бы, не сложись все так, как сложилось. Два камня, на которых не было даже имен. Было только: «Предавший да лишится истории».
И все.
Кладбище Хэвенсграда оказалось очень, очень ухоженным и по-своему красивым. Подстриженные газоны, фигурные памятники, целые фамильные склепы на центральных аллеях. И дальние квадраты, где хоронили тех, чью память чтить не положено.
А я ведь еще не говорила брату о том, что мне рассказала Эвиль. Не говоря уже о том, что сообщила Драконова. Но если этот бред, который собирались использовать против меня в разбирательстве, можно было не сообщать, то рассказать о том, какое послание мне, то есть Ленор, оставила мама, стоило. Валентайн был прав: я больше не одергивала себя даже в мыслях, когда думала «мама», потому что иначе можно было что-нибудь сказануть. Но что самое интересное, думать «мама» было гораздо проще, чем «мама Ленор». Хотя временами я чувствовала, что предаю память своих родителей.
Потому что я — из другого мира.
И к ним с папой я уже точно никогда не приду… вот так.
Макс, словно почувствовав что-то, обнял меня, и я прижалась к нему. Будучи младше меня, брат вымахал примерно как Люциан, поэтому головой я едва доставала ему до плеча.
На камни падала тень, делая их еще более темными, чем они есть, а надпись — еще более невзрачной. Глядя на нее, я снова и снова думала о том, что только что узнала. Эвиль Ларо, оказывается, изобрела виритт и получила патент. Патент небывалой ценности, потому что вириттами очень заинтересовались все, и все начали прикреплять их к своим артефактам. Современные браслеты с вириттами, которые мы все носим, появились только благодаря моей маме. Моей… не моей.
Мотнув головой, положила цветы на камни, и Макс последовал моему примеру.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
День был жаркий, но поскольку мы стояли в тени огромного раскидистого дерева, свариться нам не грозило. Закусив губу, я думала о том, что после нападения на Керуана патент был аннулирован, но так и остался лежать у Хитара в сейфе. Оказывается, после того, как опекун запретил ему со мной видеться, Макс решил, что найдет на него какой-нибудь компромат, и развил целую шпионскую деятельность. Компромата не нашел, зато узнал, что любовницы у Хитара нет, что он часто встречается с Драконовым по утрам (это неподалеку от его дома он тогда попросил водителя высадить его пораньше), а еще — что у мамы был патент. Хитар хранил его, несмотря на то, что он был аннулирован, а виритты назывались королевской разработкой (ха-ха-ха) группы ученых, имена которых не разглашались. Вот и верь после этого тому, что пишут.
Хотя… ничего нового.
— После восемнадцати зим пойду работать и стану жить отдельно. Зато с тобой сможем нормально видеться.
Голос Макса выдернул меня из мыслей, и я подняла голову:
— Как работать? А школа? А подготовительные курсы?
— Ничего. Справлюсь. Там две недели до конца школы останется, потом экзамены. Потом еще одни экзамены. А летом так вообще много времени на учебу не потребуется.
— Подожди хотя бы до того, как закончишь, — попыталась уговорить я. — Две недели погоды не сделают. А лучше вообще уже после того, как поступишь…
— Сделают, — мрачно сообщил брат. — Не хочу больше ни минуты находиться в этом доме. Хитар… тварь. Да, нас лишили истории, но он мог бы нам рассказать. Хотя бы чуть-чуть поддержать, показать этот патент. Если бы я его не нашел, мы бы с тобой так и не узнали ничего.
Я вздохнула.
— Макс… это же Хитар.
— Вот я и говорю: пошел он.
Мой брат взрослел просто на глазах, я видела это. И продолжать убеждать его в том, что он должен отказаться от своей идеи и еще немного потерпеть, сейчас было бы лишним. Он не откажется, я поняла это по выражению его лица. А еще поняла, что не хочу, чтобы он отказывался. И что безумно, очень сильно им горжусь.
— Я горжусь тобой, — сказала тихо, и увидела, как Макс изменился в лице. Посмотрел недоверчиво и изумленно. — И хочу тебе кое-что рассказать. Надеюсь, ты меня выслушаешь и злиться не станешь.
— Круче того, что ты мне уже рассказала?
— Не знаю, будет ли оно для тебя круче. Вот уже несколько месяцев я расследую то, что произошло во время нападения на Керуана. Правда, пока существенно не продвинулась.
Взгляд Макса из изумленного стал яростным. А это я ему еще про Эвиль и послание мамы не сказала…
Он перехватил меня за плечи и толкнул к дорожке с криком:
— Ленор, беги! — раньше, чем я успела понять, что происходит.
Даже толком не успела напугаться, когда развернулась в ту же сторону, что и закрывший меня собой брат. Прямо на нас, радостно разинув пасть с лезвиями зубов, несся основательно вымахавший Дракуленок.
Я уже вижу, что мой брат собирается драться и даже, кажется, складывает какое-то заклинание, потому что чувствую колебание магического фона.
— Макс, нет! — это все, что я успеваю сказать, потому что вылетаю вперед, заслоняя брата от Дракуленка, а Дракуленка от брата.
Не знаю, на что я рассчитывала, потому что многокилограммовая туша, размером с лошадь, на полном ходу врезается в меня. Мне повезло, что она только наполовину материализована, поэтому и удар получается слабее. Но все-таки достаточно, чтобы мы с Максом опрокинулись на землю в формате бутерброда, а сверху колбаской пристроился Дракуленок, лизнувший меня в лицо.
Так и лежим, втроем. Перед глазами летают звездочки, снизу — земля и надгробные камни. Сверху — потусторонее создание, которое меня оглушило, в ушах звенит. Я прихожу в себя от того, что из-под меня доносится болезненное кряхтение, упираюсь в Дракуленка ладонями и сталкиваю с себя. Сама сползаю с брата, с тревогой вглядываясь в его лицо:
