тогда, после нон-стопа: учебка, группа эвакуации, беготня с Инной Вальтер, я был во вполне приличной форме.
А вот дедушка еле стоял на ногах.
С ходу он ударил его ногой в живот (через бронежилет, естественно), и дедушка, издав стон, повалился навзничь.
— Тебе сколько лет, боец? — склонился он над ним.
— Шестьдесят пять… — просипел дедушка.
— Шестьдесят пять… А какого хуя ты сюда пришёл? Какого хуя ты попёрся на войну, старое ты говно?
Он зарядил ему пинка.
Бил так, чтобы не оставлять следов. Знал, как и куда.
Ехидно напомнил об этом:
— В Росгвардии учат.
— Ну так зачем ты здесь, старый хуй? Зачем ты пришел занять место бойца, который может выполнять боевые задачи? Ну, чтоб ему было хотя бы лет 45. Ну?
— За деньги….
— За деньги… Так. А зачем тебе, пидор старый, деньги, скажи мне?
— Для внучки. — Дедушка корячился на земле, пытаясь привстать, но он не давал ему это делать, лёгким движением ноги валя его снова навзничь.
— Так, то есть ты, старый пидор, потащился на войну за 195 тысяч рублей для своей внучки, и тебе похуй, что ты, ебаный маразматик, из которого говно сыпется, занимаешь чьё-то место… Что ты не можешь выполнять задачи, что тебя жалеют, прячут, не пускают на выходы, а у нас при этом нет людей… Тебе похуй на это, да?
— Я… Я готов выполнять… Я готов в Работино.
— Куда? Да ты ходить не можешь, какое Работино? Сука!
Он бросил его и занялся пятисотым:
— Ты что?
— Я же сказал, я готов служить…
— В Работино пойдёшь завтра со мной, группу выводить? Там группа пропала (он назвал позывные, мы все знали, о ком речь), её надо найти и вывести.
— Я… Я же сказал… Я готов… Я даже в обороне могу. Но у меня панические атаки.
Он не дал ему договорить, сбил с ног, долго, но аккуратно работал по нему ногами.
— Пидарас…
Настал черед главного обидчика мистера Грозного.
Тот уже понял, что влип в дерьмо, стоял, напряжённый, в волнении, но виду старался не подавать.
Все звали этого бойца Макс.
Макс был из Татарстана, было ему лет пятьдесят.
Маленький живчик, лёгкий, подвижный.
Можно было бы сказать, что это был типаж Казани.
Но у Казани была мудрость индейца чероки, взвешенность в словах и поступках, Макс же был горяч, как мальчишка, постоянно наживал себе проблемы языком и был совершенно неумным дядькой.
Много раз Макс пытался завязать со мной контакт, подружиться, но мне он не нравился, и я всячески пресекал наше общение, односложно отвечая ему на татарском.
Демонстративно избирая в общении с ним язык, не дающий мне возможности вести долгие и пространные, порожняковые, как говорят в тюрьме, разговоры, я пытался послать ему сигнал невостребованности наших коммуникаций. Это он считывал, и его маленькие глазки загорались злобой.
Казань не был злобным. Он был колюч, суров и в силу своего тюремного бэкграунда отнюдь не плюшевым.
Но он любил людей.
Макс был злой. Это был типичный образчик злобного, вредного татарина, гротескный до уровня памфлетов и фельетонов.
При всём том он был отважен, он сам вызывался на задания, был в лютых передрягах.
Окружённый с двумя товарищами в развалинах дома в Работине, он в ответ на крики хохлов: «Хлопчики, сдавайтесь, больше нет вариантов» — разразился потоком отборнейших татарских ругательств, из которых упоминание мамкиных половых органов было самым мягким и культурным, и повёл свою тройку на прорыв, потерял одного, был легко ранен сам, но они выскочили из совершенно жуткого замеса, там, где поднимали руки и сдавались другие.
Там, где сдавались люди, о которых бы я никогда не подумал, что они когда-то сдадутся.
В довершение описания образа Макса я скажу, что он всегда и везде ходил в тельняшке и в какой-то чудовищной бандане. У него была рыжая борода, и если бы не морская пехота Черноморского флота, то этому человеку нужно было сделать что-то немыслимое, невозможное, но переместиться на Тортугу XVII века.
Больше для него всё равно других мест на этой планете не было.
И вот теперь он, насупленный и набыченный, стоял перед мистером Грозным.
— Так, значит, я тебе, говоришь, не командир?
— Нет.
— А кто тебе командир?
Он ответил.
— А я тогда кто? Хуй с бугра?
— Ты командир первого отделения. А я из второго.
— Так… А приказы мои будешь выполнять? Вот прямо сейчас?
— Буду.
Так Макс попал в переплёт окончательно.
Не знаю, чем бы закончилось дело, если бы он продолжал гнуть свою линию и отстаивать принципы единоначалия, но, согласившись выполнять приказы мистера Грозного здесь и сейчас, он тем самым признал, что был не прав днём. Нам с Сашей было предложено сесть в сторонке и покурить, остальные двое стояли по стойке «смирно», а Макс начал делать «джампы», отжиматься, бегать двадцать метров вперёд и назад до тех пор, пока не выбился из сил полностью.
— Что встал?
— Прошу… Отправить меня… В Работино… В первых рядах готов.
Он повалил его на землю и начал месить ногами, как пятисотого.
Но Макс, в отличие от дедушки и толстого, рыхлого, с одышкой, дяденьки, крутился и вертелся под его ногами, уклоняясь от ударов, группируясь и провоцируя его на пинок с последствиями.
И это произошло. Разъярённый мистер Грозный влупил ему берцем по голове и сразу же осадил. Сработал ментовский инстинкт, нутро росгвардейца уловило опасность.
Он отступил на шаг и приказал ему подняться.
Повернулся к нам и скомандовал встать в строй.
Когда мы проходили мимо него, бросил просто:
— Не обессудьте, пацаны, вам сегодня просто не повезло.
Видимо, он решил уравновесить подход, устроив дрочку всем.
И до самого рассвета мы впятером делали «джампы», бегали взад и вперёд, отжимались и приседали.
Дедушка периодически выпадал из строя, но он его больше не трогал.
Пятисотый умолял сделать перерыв на пять минут и попить водички, он ленивым кивком отпускал его.
Всю дрочку целиком вынесли только я, Саша и Макс.
Закончилось всё так же неожиданно, как и началось.
Из кустов вышел здоровенный пулемётчик с позывным «Кубань», сжимая в руках свой агрегат, за которым волочилась длинная лента 7.62, подошёл к сидящему на корточках мистеру Грозному и прямо у него над головой сделал одиночный выстрел.
Мистер Грозный вздрогнул и аж выронил из рук бутылочку Garrage.
— Что здесь происходит? — загремел на всю лесополосу голос Кубани.
— Провожу занятия с личным составом, — ответил мистер Грозный.
— Ты их дрочишь! За что ты их дрочишь? Скажи мне?
Он ткнул пальцем в нас:
