его, от берцев до пояса. Сухо. Не понимаю, куда накладывать жгут. Помогаю ему подняться. Тащу на себе, как медсёстры в советских фильмах про войну. Автомат его где-то там, в темноте и пыли. Я не нашёл его, да и не особо старался.
Первый уже на дороге. Тормозит машину. Орет нам:
— Быстрей, быстрей…
Снова прилёт. Мы падаем на землю, машина срывается с открытыми дверями, товарищ мой в полный рост остаётся стоять на дороге.
С матами я поднимаю второго. Он в полном неадеквате, не понимает, что происходит, ему всё хуже и хуже.
Волоку его, сколько могу. Роняю. Чувствуя бессилие, сколько-то тащу, как мешок с говном, за лямки бронежилета.
Вторая машина. Тормозит. Битком набита. Из салона орут водителю:
— Поехали, поехали, поехали!!!
Он срывается с места.
Третья машина. Прилет. Треск. Машина встаёт метрах в десяти от нас.
Товарищ мой, первый, ковыляет к ней. Я помогаю второму встать на ноги, умоляю его собраться и идти из последних сил. Бросаю его и сам бегу к машине, срывая на ходу автомат. Нельзя дать ей уйти. Если надо, я буду угрожать им оружием, но не пущу. Мы уедем на этой «буханке».
На той самой «буханке», на которой ко мне в лесополку примчалась Инна Вальтер. Её всё-таки завели, эту сраную «буханку».
В ней есть места. Саперы на психе, на панике, но нас ждут. Только торопят все:
— Быстрей, быстрей, быстрей.
Вваливаемся внутрь. Второго товарища просто затаскиваем. Сапёры, слава Богу, помогают.
Вваливаемся прямо друг на друга. Я ногами прохожу по обоим, вдаль, где свободнее. Эти лежат на полу.
«Буханка» срывается с места.
Помогаю товарищам снять бронежилеты. Сваливаем всё в кучу: каски, бронежилеты, автомат. Автомат моего товарища, первого, который он нёс на себе, снят с предохранителя, патрон в стволе, ствол смотрит на одного из сапёров.
Я это вижу, но занят стягиванием броника со второго. Не забываю снять с него штык-нож. Свой же я потерял в первый же день за ленточкой, а ему всё равно, с трёхсотых списывается военное имущество, их не привлекают за утрату.
В «буханке» остро несёт бензином. Перебит какой-то шланг. Стенки салона пробиты. Судя по тому, как едем, резины нет. Посекли кассетки. Несёмся на дисках. С дисков по-любому искрит. Не дай Бог щас полыхнет, и всё. Из горящей машины нам не выползти.
Нам вслед ещё пара кассеток, но мы уже выходим из зоны обстрела. Ещё один прилёт далеко позади.
Едем. Я смотрю в окно и вижу разрывы сзади. Слышу грохот. Там не умолкает ничего…
Я впечатлён, конечно, всем произошедшим.
Такого поворота событий я не ожидал.
Вышли из Работина.
Даже не дошли.
Группы нет.
Разбита, рассеяна, уничтожена.
Я еду в «буханке» сапёров с двумя трёхсотыми.
Надо в госпиталь. А дальше что? Там разберёмся….
Выехав из зоны обстрела, «буханка» встаёт. Невозможно ехать на дисках.
Тормозим попутку. Она останавливается, здесь уже безопасно.
Пересаживаем, вернее, перекладываем раненых. Забираю у товарища автомат. Возвращаюсь к сапёрам.
Самое главное, я передал товарищей тем, кто доставит их в госпиталь. Сам я цел, невредим, я найду выход из ситуации, я уж как-нибудь выберусь. Самое страшное позади.
Мой путь в расположение своей роты — отдельная история. Есть в ней что-то швейковское, из его путешествия в Будейовицы.
Но я добрался, в час дня.
Притащил на себе два бронежилета, три каски и два автомата.
Сгрёб это всё в одну кучу прямо у ног командира роты, доложил обо всём. Тот кивнул безучастно, и я пошёл к себе.
Саша был уже в роте. Рассказал свою историю, как он добирался, но я выслушал её краем уха. Неинтересно.
Я думал о том, что вернулся последним из нашей группы.
15 человек нас ушло, вернулось шесть. После меня не пришёл никто.
XVIII
Нечто, напоминающее армейскую дрочку, я пережил за всё это время только раз.
Это было в Н-ской бригаде морской пехоты, в промежутке между моим неудачным выходом в Работино и возвращением в город Т.
Мы располагались на «лёжке» в одной из лесополок в относительно глубоком тылу.
Ночью полагалось дежурить, и настало время нам с Сашей-риэлтором заступить на караул.
Время было два часа ночи.
В кромешной тьме мы нацепили броники, каски, взяли автоматы и двинулись к точке, где нас ожидал командир нашего отделения.
Он был подшофе и очень не в духе.
Сегодня днём один из бойцов соседнего отделения послал его на хуй в ответ на какое-то замечание и пояснил, что тот не его командир и нечего его учить жизни.
Наш командир, мистер Грозный, назову его так, был бывшим росгвардейцем, и внутри его крепкого мускулистого тела жила мелкая ментовская душонка.
Он не мог пережить унижения, а алкоголь лишь подогревал жажду мести.
Поэтому, встретив нас, он развернул караульного и отправил его за тем самым бойцом, а по ходу пьесы решил взвинтить ставки и велел привести ещё двоих не полюбившихся ему бойцов.
Итак, нас собралось пятеро.
Мы с Сашей, главный обидчик мистера Грозного, следом какой-то никудышный и бесполезный дедушка, Бог знает как оказавшийся в рядах морской пехоты Черноморского флота, и трусливый боец из нашего отделения, официальный пятисотый. Ну, то есть человек, прямо сказавший, что штурмовать вражеские позиции он не будет, он неспособен это делать из-за панических атак, он не отказывается служить, но непригоден для активных штурмовых действий.
Мистер Грозный построил нас всех в ряд, прошёлся вдоль строя и сказал:
— Сейчас вы узнаете, что такое служба в морской пехоте.
Ну и тупо зарядил каждому из нас ногой под колено.
Это место болит у меня до сих пор.
Я бегаю, прыгаю, но, если начать ощупывать это место даже спустя столько времени, оно побаливает.
И нет, это не был хорошо поставленный удар морского пехотинца.
Это был конкретный омоновский приёмчик.
Я оценил.
Началась разминка.
В качестве разминки он выбрал «Джамп».
«Джамп» в броне, каске и с автоматом за спиной — это тяжеловато. Думаю, вряд ли кто-то скажет, что это плёвое дело.
Я помню только, мистер Басмач в учебке говорил, что для него это «как разминка на утреннике в детском саду».
Ну и никогда поэтому не делал это упражнение.
Это упал, отжался, встал, подпрыгнул, хлопнул руками над головой, снова упал и так далее…
Разминались мы недолго.
Он скомандовал отбой и прошёлся вдоль строя.
— Ого, — одобрительно сказал нам с Сашей, — даже одышки нету…
Сейчас я бы сдох, наверное, от этого комплекса упражнений, а
