хиви при пехотной дивизии вермахта. Расходник, требуемый для того, чтобы освободить для более важных дел своих штатных бойцов.
Кормили нас, впрочем, наравне со всеми.
Со снабжением там было совсем туго, но то, что доставлялось на передок, распределялось поровну.
Мы получали тот же сухпай, что и все, так же поровну делились сигареты и вода.
Отношение командования изменилось лишь тогда, когда рота, к которой мы были приписаны, понеся огромные потери, была наконец-то выведена в тыл.
Позиции с ямой были оставлены.
Ранним утром, в сумерках, вся рота снялась без шума и ушла на пункт эвакуации, где погрузилась в КамАЗы и уехала.
Нас в яме едва не забыли.
Наш непосредственный командир, 23 года отслуживший в ВСУ, а в 2014 году перешедший на русскую службу, велел нам находиться на месте и ждать особых указаний.
Больше мы его не видели. Встретились уже в тылу.
Из ямы нас выгнали совсем другие люди, уходившие в числе последних.
Хохлы, видимо, только сейчас спалили отход и начали крыть по нам из арты. Поэтому если первые уходили неспешным шагом, то мы уже просто бежали. Как белогвардейцы в Крыму прыгали на последний пароход, так и мы запрыгивали на ходу в отходящий КамАЗ…
От роты остались одни ошмётки, но именно из этих ошмётков должны были быть сформированы штурмовые группы для боёв за Работино.
Это был самый пик этих событий.
Я тогда впервые услышал название этого населённого пункта.
Сначала его упоминали вполголоса между собой в формате окопных слухов: «Сапоги в Работино». У морпехов флотская терминология, понятие «сапоги» у них зачастую просто переводится на противника.
Как они отличают свои «сапоги» от украинских, я не понял, но применительно к Работину гадать не приходилось.
Затем пришёл официальный приказ сформировать штурмовые группы и выдвигаться в Работино на выполнение боевых задач.
Вот здесь про нас и вспомнили.
Зэки одномоментно стали «вы такие же, как и мы, мы одно целое, мы — Н-ская бригада морской пехоты».
Про группу эвакуации все забыли, она утратила смысл своего существования и была расформирована.
Мы были распределены по взводам и отделениям и на какое-то время пополнили собой ряды морской пехоты Черноморского флота.
Над школой в Работино был поднят украинский флаг. Это стало символом и знаком его падения.
В этот же день наше командование предприняло последнюю отчаянную попытку отбить посёлок.
В Работино были отправлены все наличные силы, в том числе выжато всё из нашей потрёпанной роты.
В строй были поставлены все.
Единственное, что нам, зэкам, было предложено, — пойти добровольно. С оговоркой «пока».
«Пока добровольно».
Я не стал ждать, когда в меня тыкнут пальцем, и вызвался добровольцем в одну из групп.
Много позже, когда добровольцев кликнет мистер Грин, я отведу глаза. Но это будет позже, а тогда я вызвался один из первых. И тёплым августовским вечером я вместе с другими бойцами Н-ской бригады отправился срывать жовто-блакитный прапор с руин работинской школы.
XVII
Работино здесь произносят в двух формах: с ударением на середину и на конец. Последняя форма отсылает к Бородину и лично мне нравится больше.
Бои за этот населенный пункт должны обязательно остаться в военной истории, я думаю, они ещё ждут своих летописцев.
Моё участие в данных событиях носит совершенно микроскопический характер, общую хронологию событий и картину я не знаю, поэтому развернуто и комплексно расписать этот героический эпос у меня не получится. Я знаю лишь то, что Работино было превращено в пылающий ад, снесено с лица земли, обращено в руины, и всё это унесло жизни многих людей с обеих сторон.
Каждый квадратный метр его земли пропитан кровью.
Сотни людей погребены в его руинах, и их останки лежат там и поныне.
Я знаю, что наши стояли в Работино насмерть, показывая чудеса героизма и стойкости. Но и противник показал себя самым лучшим образом.
Украинский солдат вынослив, неприхотлив, идейно мотивирован, настроен идти до конца.
47-я бригада «Магура» — одно из самых боеспособных соединений ВСУ — была задействована в боях за Работино и показала себя очень сильным и серьёзным противником.
Я был зачислен в резервную группу, которая должна была ожидать своего часа в лесополосе под селом и зайти в населенный пункт поутру, в серости, тогда, когда это понадобится.
Небольшими группами по 5–6 человек нас начали завозить на точку и скрытно рассредоточивать по лесу.
Перевозили на бортовом уазике в одно место, а оттуда нас забирал настоящий джихад-мобиль типа таких, какие я видел только в репортажах с Ближнего Востока.
Какой-то древний монстр японского автопрома, пикап с выкорчеванными сиденьями.
Джихад-мобиль перевёз нас в лес, а здесь мы уже сами искали кусты погуще и залегали до утра.
Это был мой первый боевой выход. Группа эвакуации не в счёт. Настоящее дело было вот оно. Я вспоминаю тот вечер, и сердце непроизвольно начинает биться быстрее.
Тогда особого страха не было. Волнение и тревога были, а страха нет.
Когда карабкался на БТР, отправляясь в «очко Зеленского», страх был уже. Потому что я знал, куда еду, и мне туда очень не хотелось.
А сейчас я ничего не знал. Понимал, что это опасно, но картины перед глазами не было.
Были волнение и тревога, и детский, идиотический восторг от того, что это происходит со мной на самом деле.
Мальчики, они такие мальчики…
Я не служил срочную службу в армии и, как любой неслуживший мужчина, нёс в своей душе некий комплекс из-за этого. Тюрьма его сколько-то компенсировала, но не полностью. Здесь же я сторицей переплюнул всех срочников мирного времени. Только на полигоне я за день отстреливал больше, чем срочник российской армии времён моей молодости, то есть 1990-х. Ну а сейчас и подавно… В бронежилете и каске, с автоматом в руках я грузился на джихад-мобиль и уезжал на боевое задание. Галочка в голове была поставлена, внутренний Хемингуэй удовлетворён.
Мы зашли в лесополку в 19.00. Всего нас было 15 человек из Н-ской бригады морской пехоты, из них четверо наших, «Шторм Z». Мы держались чуть наособицу от остальных. Я со своим товарищем Сашей из Ставрополя, а чуть дальше двое других.
Залезли под куст орешника, я вытянулся на земле, скинул подсумки с магазинами, снял каску, положил под голову и принялся любоваться звёздным небом.
Завели с Сашей разговор о недвижимости Ставропольского края. Саша — риэлтор, он в теме за всё. Цены, качество, логистика.
Убедительно агитирует меня на переезд, когда всё закончится.
