class="p1">— Зэки что, накосячили?
— Нет.
— Они нормальные бойцы?
— Да.
— А этих ты что дрочишь?
Он указал на остальных троих.
— Ты хоть знаешь, что Макс прошёл? Ты хоть знаешь, где он был? Что он пережил? Ты как смеешь его дрочить?? Кто? Ты? Такой?
Мистер Грозный трезвел на глазах.
— Завтра будет с тобой разговор у командира роты. Сейчас заканчивай это блядство. Это произвол. Я ухожу спать.
Кубань повернулся и, не говоря ни слова больше, удалился к себе в логово.
Мистер Грозный посмотрел на нас и развел руками:
— Идите. Все свободны.
И мы разошлись.
Перед тем как нас вернули в город Т., мистер Грозный ушёл с двумя бойцами в Работино, чтобы найти и вывести одну пропавшую группу.
Судьба его мне неизвестна, и чем закончилась его миссия, я не знаю.
На самом деле я не держу на него зла за ту ночь.
Это, в сущности, пустяки и детский сад всё.
Возможно, где-то в чём-то он перегнул палки.
Откровенно и недвусмысленно обнажилась для меня его ментовская натура, злобная, мстительная, с ударом исподтишка и без следов.
Это всё так.
Но этот человек почти каждый день, сколько я его помню, уходил в Работино.
Уходил в ад.
Выполнял задачи, о которых мы даже и не знали.
Он только на моей памяти вывел оттуда не менее десяти человек.
О какой чаше весов здесь может вообще идти речь?
XIX
После того как в оперчасти утвердили список отправляющихся на СВО, на работу я выходить перестал.
Оставшиеся дни в лагере я сидел на бараке с утра до вечера и записывал в тетрадку свои концептуальные заметки исторического, политического и философского порядка.
Записи эти, по страничке в день, я вёл давно. И это была моя отчаянная попытка сопротивления бессмысленности своего тюремного бытия. Единственный процесс, который мог как-то оправдать смываемое в унитаз время — самый ценный человеческий ресурс.
Партия, с которой я уезжал, формировалась месяц. Изначально я в её списки не попал и находился в составе партии, которая должна была уехать в конце августа. Это полностью соответствовало моим планам, ибо в начале августа я собирался на КДС[4], планировал закончить свои заметки, передать их на волю и завершить ещё ряд мелочей.
Однако что-то в планах ГУ ФСИН и Минобороны поменялось, и в июльскую партию были перекинуты пять человек из состава следующей.
Они, эти следующие, к слову говоря, уедут только в октябре и уже по новым правилам набора осуждённых: годовой контракт с автоматической пролонгацией до конца СВО.
Я, таким образом, фактически заскочил на подножку уходящего поезда, ибо со мной в Ростове был подписан контракт на участие в добровольческом формировании в интересах МО РФ, а не напрямую с министерством. Плюс я уходил через ходатайство о помиловании, а не через УДО, согласно новому ФЗ. Это многое меняет в данном вопросе, ибо в текущий момент я обладаю статусом добровольца, а не военнослужащего.
Касательно же своего правового статуса я давал расписку о неразглашении процедуры освобождения и поэтому не могу раскрывать некоторые своеобразные механизмы её. Скажу лишь, что вопрос этот имел на своём начальном этапе кучу «серых зон» в области действующего законодательства, которые были устранены лишь в июне текущего года, а действовать начали несколько позже.
Во вторник, 25 июля, сразу же после обеда в лагере отключили «зонателеком». Здесь это означает, что грядут какие-то неординарные события. Каждая отправка партии заключённых в зону проведения СВО таким событием и была.
Конечно, к моменту моего убытия это была уже достаточно ординарная процедура, несравнимая с первой отправкой в ЧВК «Вагнер» прошлой осенью, но тем не менее.
Как только вырубили связь, стало понятно, что настало время упоительнейших историй.
Я продолжал накидывать в тетрадку свои записи, когда появился дневальный и зачитал список фамилий.
— С вещами в штаб.
Ну, вот и всё. Вот и поехали.
У меня уже была собрана небольшая сумка с самыми необходимыми вещами: мыльно-рыльное, трусы, носки, сигареты, спички, бритвы.
Ну и конечно же, мои тетрадки, которым предстояло отправиться со мной в это экзотическое турне, коль скоро свидание у меня слетело. А ещё книга, написанная мною в 2000–2005 годах и изданная в Питере в 2019-м.
Один экземпляр её я «затянул» в СИЗО, и теперь она отправлялась со мной на СВО. Экземпляр этот я везде таскал с собой для истории, на его страницах стоят оттиски цензурных отделов учреждений ГУ ФСИН, ну а позже к ним прибавятся отметки кассетных снарядов ВСУ.
Все остальные свои вещи, включая «контрабандные» вольные футболки, трико, второе одеяло, сахар, чай, кофе, я раздал на бараке.
В штабе уже были наши вещи с «вольной каптёрки», то есть со склада, расположенного за территорией колонии. Там хранятся вещи осуждённых, не допущенные к проносу за периметр. Их безжалостно разворовывают как «козлы», то есть «активно ставшие на путь исправления» осуждённые с «посёлка», сотрудничающие с администрацией учреждения как «хозбанда», так и некоторые из арестантов при освобождении. Ну, не в чем бедолаге ехать домой, и он берёт вещи на «вольной каптёрке» из баулов других зэков.
В моей вольной одежде, в которой я прибыл сюда из СИЗО, кто-то, видимо, уже освободился.
Порывшись в куче милостиво оставленного мне тряпья, я плюнул, махнул рукой и отправился на СВО прямо в зэковской робе с полосками и, кажется, прямо с биркой, официально именуемой «нагрудным знаком».
Досмотр наш при отправке был сугубо символическим. Можно было смело спрятать в вещах телефон и любой другой «запрет».
Но у меня ничего, в принципе, и не было.
Вечером, часов в семь или восемь, нас погрузили в автозак, естественно, под конвоем, и мы покинули территорию ИК-53 ГУ ФСИН по Свердловской области. Прощались с нами сотрудники учреждения если и не по-свойски, то и без какой-то казёнщины. Вполне нормальные человеческие напутствия: берегите себя, возвращайтесь, ну и, естественно, «тут делать нечего вам, ребята, давайте, чтобы мы больше не пересекались».
Последний раз я бросил взгляд на проплывающий за окошком барак, на здание КДС (самого светлого места в этом учреждении), на швейку, и, прогромыхав через «шлюза», наш «воронок» выскочил за пределы колонии.
Я прибыл сюда 4 августа 2022 года и покинул 25 июля 2023 года, чуть-чуть недосидев год.
Привезли нас зачем-то в Новую Лялю, номер тамошней колонии я уже не помню. Ночь мы провели в камерах тамошнего ПФРСИ, а утром уже на другом автозаке поехали в аэропорт Кольцово.
Так, прощаясь с системой ГУ
