В самом дальнем конце этой громадной квартиры, за кухней и рядом с баром, находился другой выход, которым никогда не пользовались. По крайней мере, без ведома Феавезера. Это была обычная дверь, похожая на дверь в чулан, разве что на уровне глаз — глаз Большого Хосе, если быть точным — было врезано прямоугольное окошко. Посветив туда однажды фонариком, он увидел только серые, вроде металлические стены и, висящие посередине этого маленького квадратного помещения, толстые кабели. Только минуту спустя до него дошло, что он смотрит в шахту лифта. Вывернув фонарик вверх, он лучом выхватил большое металлическое колесо с намотанным на него кабелем.
Итак, это оказался частный лифт, которым никто, кроме Феавезера не пользовался. Кнопка вызова лифта аккуратно торчала в стене на уровне ручки двери, но когда Большой Хосе нажал на нее ничего не произошло. Значит, в отсутствии хозяина лифт отключается. Но он им явно пользовался, потому, что рядом с кнопкой вызова были еще и две панели сигнализации, соединенные с панелями у главного лифта.
Хосе не знали, куда можно добраться на этом лифте. Но они оба любили периодически придумывать об этом пошленькие истории. Даже невзирая на то, что ни в одной другой квартире — а они теперь уже побывали в половине квартир этого дома — такой двери не видели, они все равно любили позубоскалить о том, как Феавезер катается на своем тайном лифте к красотке, ведущей теле-новостей из 4С, муж которой — богатенький модельер, только слепому покажется натуралом.
А может у него в подвале типа пещера Бэтмена, и давным-давно он выходил оттуда по ночам на борьбу со злом. Но если это так, то где же его плащ? Вы же не возьмете в отпуск свой супергеройский плащ?
В любом случае, среди всех обязанностей выпадающих новичкам в этом доме, обоим Хосе проверка пентхауса А всего два раза в месяц казалась самой легкой задачей. Они направились к основному лифту, надеясь, что вредный Марко уже ушел на перерыв и вместо него теперь Тереза — толстая и совсем черная женщина, но с отличным чувством юмора. С ней хоть подурачиться можно.
Вспоминая все грязные анекдоты, услышанные недавно — на случай если Тереза все-таки уже вышла на свой пост — Хосе оглянулись назад через открытые раздвижные двери на то, что можно назвать одной из самых крутых гостиных во всем Нью-Йорке. Они думали о том, что хозяин отсутствует уже не один год. Это хорошо, пусть и дальше так делает. И Большой и Маленький Хосе теперь тут жили. И не надо ничего менять.
Лифт подъехал, дверцы отворились и отвернувшись от «своей» гостиной, Хосе развеселились.
— Привет, Тереза! А ты слыхала анекдот про русскую даму и ее собачку?
25
Хоуи Карбэйн, главарь банды с юго-востока Моррис Каунти, Нью-Джерси, совладелец нескольких сетей ресторанов, таких как: «Бабулина Рыбка» — шесть точек в Нью-Джерси; «Морепродукты Соленого Пита» — четыре точки на Статен-Айленд; «Падающая башня из пиццы и пасты» — семь точек в Квинсе и Бруклине; плюс еще много других, сидел в своей кухне, в собственном прекрасном, разве что немножко китчевом особняке в банном халате, тапочках, забавных шортах персикового цвета и завтракал шоколадными хлопьями с молоком. Он поднял взгляд на спускающегося по лестнице своего четвертого из пяти сыновей — Майки. Сказать по правде, не самое лучшее яблочко на его яблоне.
— Итак, — произнес отец. — Как прошло прошлой ночью?
— Никак, — пробормотал Майки. Он как родился мрачным типом, таким и помрет. Все дела делал он с мрачной рожей. Хоуи не донес ложку до рта.
— Никак? Этот гребаный грузовик не приехал?
— Гребаный грузовик как раз приехал, — мрачно известил Майки, и, насыпав себе в тарелку фруктовых хлопьев, присоединился к отцу за столом. Одет он был в черные плавки с рисунком пламени прямо на промежности и серую толстовку с синими буквами NYPD[7] на груди.
Отец подождал какое-то время, но сын не спеша принялся жевать хлопья и глазеть на столешницу.
— Ну и? Что случилось-то? — не выдержал Хоуи.
— Гребаный грузовик приехал, — с набитым ртом ответил Майки. — Но затем кто-то угробил его к чертям.
— Угробил? Этот водила, был пьяный, что ли?
— Это был не водила, — пояснил Майки, снова набирая полную ложку хлопьев. — Он вылез из этого чертова грузовика, и какой-то левый чувак сел вместо него и увел машину, а потом испортил. Мы даже не видели этого мудака.
— Увел долбаный грузовик у вас из-под носа?
— Уехал, мать его, аж за два квартала. Мы гнались за ним, уж поверь. А потом объявился еще один левый чувак на другой чертовой машине, и у него был, мать его, чертов топор в руках! И расхреначил к чертям все колеса на грузовике.
— А что же вы, придурки, делали? Стояли там, засунув языки в жопу?
— Ники и Пити рванули за ними на Ауди, но этот хренов монстр с топором швырнул его в их машину, так что они врезались в грузовик и все нахрен загорелось.
— Кто-то погиб?
— Нет, выбрались все.
— Это слишком, мать его, плохо. А эти левые мудаки свалили сразу? Ты не знаешь, кто это мог быть?
— Не имею ни малейшего понятия. Если только это не Поли и Рики или Вини и Карли решили отыграться.
Хоули тыкнул ложкой с хлопьями в своего сыночка номер четыре.
— Твои братья получили приказ: отвалить. Майки, они в курсе, что это важное дело для тебя.
— Черт, ну ясен пень, важное.
— Это твоё собственное дело. Ты его задумал, ты его и провернешь, и никто не посмеет тебе мешать. Понял? Слышишь меня? Никто не похерит твою операцию, можешь не сомневаться!
— Да, конечно, но черт все подери! — проворчал Майки. — Кто-то все же похерил мою операцию. Меня поимели вчера. Теперь эти козлы в Пенсильвании злятся и обвиняют меня в потере этого гребаного грузовика, потому что другой достать они раньше среды не могут, а теперь еще страховщики и копы задолбали своими вопросами: что грузовик делал на Амстердам Авеню в два, мать их, часа ночи! К тому же и мои долбаные покупатели из Огайо тоже бесятся, а это была лучшая часть плана! У меня посредник в гребаном Питтсбурге, черт подери, покупатель еще и в Акроне, такой что никто никогда не проследит за товаром, а у меня нахрен ни черта нет!
— Ну, маленький кусочек ты оставил, — вставил отец.
— Ясное дело, кое-что оставил, я знаю, как этот мир устроен, не зря же у меня такой отец.
— Приятно слышать такие слова.
— Только теперь нам придется, черт возьми, ждать три дня, а бар будет закрыт и ничего с этим не поделать. Мы нахрен выжили оттуда клиентов, но бар весь под завязку забит товаром.
— А что с хозяином?
— С Рафаэлем? — Майки презрительно хмыкнул. — Да он дерьмо от шоколада не отличит. Он живет где-то в жопе мира на краю Квинси, голова у него забита его пидорской музыкой, так что когда все будет кончено, он даже не сообразит, что случилось. — Майки покачал головой. — Не знаю, что там вчера случилось, понятия не имею, кто все это навертел, но в одном я точно уверен — Рафаэль Медрик это не тот, о ком стоит волноваться.
26
Рафаэль очень медленно уменьшил скорость на втором треке и тибетские колокола создали мрачную и туманную атмосферу потерянности в сером водовороте небытия, а по столу вдруг пробежала чья-то тень.
О нет, только не это! Неужели вернулись те четверо? «Я не позволю им отвлекать себя», — пообещал себе Рафаэль. Сейчас как раз такой критический момент!
Ему снова отвесят щелбана? Память тут же услужливо подкинула картинку громилы, его палец сгибается в кольцо, резко бьет Рафаэля по черепу. Сквозь шум колоколов в наушниках, он буквально снова ощутил ту головную боль. Ну чего он не выбросил из головы ту четверку, как только они вышли из его дома, и не стоит ли вернуться уже к своему «Вояжу»? Фигня какая-то!
Перед ним появилось круглое лицо, выплыло откуда-то со стороны как дирижабль. Оно улыбалось, что-то говорило и с его носа слезали очки. Это была женщина…
Его мать.
— Привет! — закричал Рафаэль и отскочил. Но на самом деле это не он отодвинулся, а дирижабль отплыл в сторону, все еще улыбаясь и что-то говоря, скрючился где-то сбоку над столом, пытаясь попасть в его фокус. Одет этот шарик был в белый гольф и золотые слаксы в облипочку, и все норовил заглянуть в лицо Рафаэлю.
Резкое движение Рафаэля привело к тому, что шнур от наушников натянулся и пришлось решать: или снять их или оторвать собственные уши. Тем временем его маман определенно теряла свои очки и махала руками, в попытке не дать им упасть на пульт управления.
Таким образом и мать и сын выделывали каждый свои па, в итоге она оказалась в очках, а он — без наушников.
— Ма! — кричал Рафаэль, обеими руками выключая всю аппаратуру. — Что ТЫ тут делаешь? И что ты делаешь ТУТ? Потому что его маман никогда сюда и носа не казала. Никогда ни один член его семьи не был у него дома и даже близко не подходил! Это было его убежище, безопасное гнездышко. Но теперь? Его мать здесь?
