очков в отеле принадлежит капитану, но тот, по слухам, испортил себе глаза сиянием арктических льдов.
На Зеппо была красная кожаная куртка, одной ногой он упирался в каменную стену, другая стояла на земле, и вся его поза выражала готовность крутануть ручку и что есть духу помчаться по шоссе. Волосы тренера сияли на солнце, будто свежая сосновая стружка.
— Петра, ты куда так рано? — Он помахал мне шлемом. — Хочешь, подвезу до деревни?
Я остановилась и поглядела на него с сомнением. Всем известно, что тренер Зеппо смотрит только на одну женщину в отеле и только с ней разговаривает. Потом я все же кивнула, подошла к нему и устроилась сзади. Ездить без шлема позади водителя мне не привыкать: у Бри тоже был скутер. «Веспа», издали похожая на улитку с рожками. Теперь он стоит за домом и ржавеет, хотя я все сделала как положено: слила бензин и масло, смазала некоторые детали литолом и укрыла его чепраком из куска чертовой кожи.
Мы проехали километров семь, не больше, когда Зеппо затормозил возле кладбища, на аллее, заросшей барбарисом. Здесь часто назначают свидания, потому что вид на море красивый, но меня пока никто не приглашал.
— Послушай, Петра. — Зеппо слез со скутера, вид у него был смущенный. — Ты ведь с комиссаром полиции на короткой ноге? Поговори с ним, чтобы с меня сняли подписку о невыезде. Мне к друзьям надо съездить. Я сам хотел пойти, но тебя он послушает, а на меня смотрит косо.
— Но тебя же отпустили, разве нет?
— Отпустили, да только подписку взяли. — Он сел на траву и безнадежно махнул рукой. — Хотя у меня алиби, каких мало: в ночь убийства я был на репетиции, и человек двенадцать подтвердили, что я никуда не отлучался.
— Тогда зачем полиции подписка?
— У комиссара нет ни одной зацепки, вот он и роет там, где уже вдоль и поперек перерыто. Давно пора списать это дело в архив. Хозяина убили и забрали марку, над которой он так трясся, что не расставался с ней ни на минуту. Тот, кто это сделал, уже далеко отсюда, его и след простыл. — Он достал из кармана подтаявшую конфету и протянул мне: — Любишь карамель?
— Что я тебе, ребенок? — Я села рядом с ним на траву, сняла туфли и вытянула ноги. — Аверичи был богачом, в этом все дело. Был бы это простой парень, полиция давно бы рукой махнула.
— Это точно. — Он закинул конфету в рот. — Когда я в гостиницу устроился, тут все только и говорили про то, как местного конюха подвесили в колыбели. Так вот, его дело вообще никто не расследовал, представь себе. Я в те дни ни одного полицейского в отеле не видел.
Некоторое время мы сидели молча. Я мысленно завязала узелок на носовом платке: у хозяина забрали марку, тренер о ней знал, и наверняка не он один. Похоже, дырка на открытке осталась после того, как брат вырезал то, что называл tresoro, сокровищем. Только, говоря о нем, он забыл упомянуть, что сокровище краденое.
Зеппо снял куртку, откинулся на кленовый ствол и прикрыл глаза, а я разглядывала его высокую шею, ресницы, похожие на ночных мотыльков, округлые щеки, покрытые светлой пыльцой. И чего все с ума по нему сходят? Потом я зажмурилась и представила, что он берет меня за плечи, валит на траву, задирает юбку и целует липкими от карамели губами. Ну уж нет, увольте.
— Так ты замолвишь словечко комиссару? — спросил он, открыв глаза.
— Теперь это не важно. Я нашла орудие убийства в комнате у Риттера.
— Пистолет? — Он взглянул на меня с интересом.
— Гарроту. Вернее, целых четыре гарроты. Отвезу в полицию, пусть занимаются делом. Люди-то мрут, как во время миланской чумы.
— Да ведь это донос, Петра. Вот так же кто-то донес на меня после убийства хозяина, и я двое суток просидел взаперти!
— Может, это был вовсе не донос. — Мне стало немного не по себе. — Может, полицейские сами знали про вас с Бранкой. Ты ведь ее любовник. И теперь она богатая вдова.
— Слушай, а при чем тут гаррота? — Он поднялся на ноги и стал пинать колесо скутера. — Это ведь не имеет отношения к убийству хозяина. Там был огнестрел. Стреляли в затылок с близкого расстояния!
— Зато к убийству конюха имеет. Еще одно безнадежное дело, закрытое полицией два года назад.
— Вот оно что! — Зеппо надел свои непроницаемые очки. — Так и думал, что тут что-то личное. Чужая смерть редко кого заботит. Выходит, ты родственница этого бретонца?
— Еще чего! Ты же знаешь, что я выросла здесь. У половины деревни такая же фамилия.
— Я всегда думал, что на процедурную сестру ты не слишком похожа, и повадки у тебя городские. Выходит, ты не сестра?
— Сестра, еще какая сестра. Ладно, похлопочу за тебя у комиссара.
— Что ж, спасибо. Знаешь, мне надо ехать, я должен вернуться в отель до обеда. — Он вертел в руках шлем, стараясь на меня не смотреть. — Кто бы ты ни была, женщина, забирайся и держись покрепче.
Садовник
Сказку про любовный амулет я написал в Салерно: сначала увидел старинный барометр на блошином рынке, а потом придумал и все остальное.
В другое время я бы провел на блошке целое утро, но меня ждал администратор из «Бриатико», с которым мы договорились заехать в нотный магазин. То есть это я думал, что он меня ждал. На деле тосканец пришел через полтора часа, когда нотный магазин уже опустил железную штору. Но я был доволен его опозданием: сидя в кафе и пропивая свою единственную десятку, я написал первую сказку города Ноли.
Ясно, что название пришло просто от фонетической радости: Ноли, una cosa da nulla, nulidad! Я увидел этот городок на карте экскурсий, оставленной в баре кем-то из агентов бюро путешествий, —
