Не удостаивая вопрошающего ответа, Куницын с достоинством вышел из комнаты.
Виновника предстоящего кровопролития Змеин отыскал действительно на той стороне Аар, лежащим под тенистым деревом и рисующим в альбом женскую головку. Полюбовавшись некоторое время через плечо приятеля рождающимся произведением, принимавшим все более и более знакомые черты, Змеин промолвил:
— Недурно.
Живописец вздрогнул и рукавом накрыл рисунок.
— А! Это ты?
— Как видишь. Ты Интерлакен срисовываешь? Легкий румянец окрасил щеки Ластова.
— Так, от нечего делать…
— Что ж, очень может быть, что весь Интерлакен слился для тебя в одну эту личность. Знаешь, ведь я к тебе с уморительным предложением.
— Да?
— Все этот шут гороховый, Куницын. Вообрази… Да ну, отгадай для смеха, с чем он прислал меня к тебе? Ни за что не угадаешь.
— Вероятно, с вызовом?
— Как это ты догадался? И ведь что всего милее — меня прочит себе в секунданты! А? Что ж ты не помираешь со смеху?
— Я этого ожидал: он сильно влюблен и вспыльчивого темперамента. Передай ему, что я принимаю его вызов.
— Лев Ильич, поэт, что с тобой? Не для новой ли уж элегии? Дуэль уже сама по себе нелепость, а тут и причины порядочной нет.
— Причины-то нет, но есть цель: пустить себе кровь. По крайней мере, я не нахожусь в необходимости обращаться за этим к цирюльнику: тот, пожалуй, пустил бы не слишком много; здесь количество ее в моих руках.
— Другими словами, ты хочешь дать себя ранить?
— Именно. Кровь все в голову кидается, как раз еще удар приключится. Да хочется и некоторую боль ощутить — хоть этим способом наказать себя.
— Это в подражание средневековым монахам, истязавшим свое тело? Что ж, вольному воля. Ты дерешься, конечно, на холодном оружии?
— Конечно. Из-за одного поцелуя жертвовать собою не приходится! — прибавил он с печальной улыбкой.
— Ну, и из-за нескольких бы не стоило. А если правовед будет настаивать на пистолетах?
— Он не имеет на это права: я вызванный и имею потому выбор оружия. Притом заметь: я дерусь не на рапирах, а на эспадронах — оно безопаснее.
— Ну, за это хвалю. В секунданты себе ты, вероятно, возьмешь Бронна?
— Да, а то кого же? Сейчас отыщем его.
Удалый корпорант, которого друзья нашли в пивной за кружкой пенистого мюнхенского, был, видимо, тронут сделанным ему предложением.
— За что спасибо, так спасибо! Позвольте угостить вас за то пивцом. Kellner, noch ein Paar Schoppen[84]! Пускаясь в дальние странствия, я с баснословным сокрушением сердца оставлял родные поля брани, плохо надеясь на свою счастливую звезду; но Провидение, видно, сжалилось, послав мне вас. С кем же, господин Ластов, у вас дело?
— С Куницыным.
— С фертиком-то этим? Браво! Надеюсь, вы поддержите нашего брата-студента. Я на него, признаться зол: он как-то назвал мою корпоративную шапку арлекинским колпаком — я потребовал объяснения; он извинился незнанием моего студентского звания, ибо никогда, говорит, не видал еще таких баснословно пестрых шапок; но говорил он это с такой улыбочкой, что не могло быть сомнения, что он подтрунивает. Я махнул рукой: что связываться со всякою швалью! Но теперь я полагаюсь на вас, господин Ластов: вы отомстите за меня?
— Извольте.
— Благодарю вас. А секундант фертика кто?
— Вот — Змеин.
— Чудесно. Своя, значит, компания. Он отвел поэта в сторону.
— Вы, конечно, на пистолетах?
— Нет, на эспадронах.
— Что вы! Ну, хоть на рапирах?
— Нет, я на эспадронах дерусь лучше и потому выбрал их.
— Ничего с вами не поделаешь. Извинения просить вы, разумеется, не намерены?
— Нет.
— А во сколько ударов вы полагаете назначить стычку? Конечно, не менее как в семь?
— Мне все равно. Я уполномочиваю вас в этом отношении устроить дело по благоусмотренью.
— Уж положитесь на меня: выторгую наибольшее число. Теперь оставьте нас одних с секундантом вашего противника: надо сговориться с ним насчет места и времени поединка.
— Да разве мне нельзя быть при том?
— Положительно нельзя. Как это вы, пробыв четыре года в университете, не знаете даже этого? Можете, впрочем, допить свою кружку.
Ластов воспользовался последним советом и затем вышел.
— Итак; — начал Брони, садясь против Змеина, — первым делом позвольте предложить вам вопрос: не раздумал ли ваш дуэлянт драться?
Александр улыбнулся.
— Если он раздумал, я так бы и объявил Ластову и вас вовсе не потребовалось бы. Поэтому вопрос ваш, по крайнему моему разумению, совершенно лишний.
— Все своим чередом, сударь мой, все своим чередом; без формальностей нельзя.
— Почему же нельзя?
— Потому, что они — основной букет дуэли.
— Для меня это слишком высоко. Ну, да все равно, давайте по пунктам. Вопрос теперь, вероятно, за мной?
Корпорант сделал движение нетерпения.
— Хотел бы я знать, чему вас учат в петербургском университете? Вы должны спросить меня: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?
— Хорошо-с: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?
— Да не то! С какой стати вашему дуэлянту, обиженному, просить извинения у обидчика?
— А! Значит, наоборот: не решился ли ваш дуэлянт просить извинения у моего? Но опять-таки, к чему этот вопрос! Я и без того знаю, что Ластов не намерен просить извинения. Да и если б хотел — вы думаете, Куницын удовлетворился бы? "Извини, мол, что поцеловал красотку, до которой ни тебе, ни мне равно дела нет; никогда не буду".
— А! Так вот причина их ссоры. В этом случае Ластову, конечно, не приходится просить извинения. Теперь новая статья: Ластов, как вызванный, имеет выбор оружия, и выбор его пал на эспадроны. Надеюсь, что дуэлянт ваш не может иметь ничего против этого?
— Если Ластову предоставлен выбор, то что же может иметь против его выбора противник? По-моему, опять лишний вопрос.
Брони, несколько задетый насмешливым тоном собеседника, насупил брови, однако воздержался от прямых знаков неудовольствия.
— Теперь о числе ударов, — сказал он. — Я думаю, как искони принято, положить штук семь.
— К чему такую кучу? Одного более чем достаточно.
— Помилуйте! Видано, слыхано ли, чтобы люди дрались на один удар? Эдак нас всякий осмеет.
— Осмеет-то осмеет, в этом нет сомнения, но осмеет не за малое число ударов, а за самые удары, то есть за дуэль. Ну, да чтобы живее покончить, накинем еще один: пусть будет два и дело с концом.
— И я сбавлю маленько, — сказал корпорант, — хоть семь ударов и самое законное число, но так как вы человек такой несговорчивый, то надо уступить: порешим нанести — по три на брата.
— По одному, я думаю, совершенно достаточно.
— А если один из них будет побит оба раза?
— Тем хуже для него: значит, дерется слабее противника, неужели и в третий раз подставлять спину?
— Нет, как хотите, — перебил Брони, — а два удара — скандал; совестно и секундантом быть. Куда ни шло — пять.
— Мы как торговки на рынке, — сказал Змеин. — Разве уж еще прибавить? Бог любит троицу.
— Ну, да еще один? Четыре? Тогда уступка будет одинакова с каждой стороны.
Змеин махнул рукой.
— Будь по-вашему!
— Насилу-то поладили! — вздохнул из глубины души удалый корпорант и сделал глубоки глоток из стоявшей перед ним кружки. — Теперь о месте стычки.
— Проще всего, — предложил Змеин, — устроить дело на дому, в нашей комнате: недалече по крайней мере ходить.
— Нет, против этого я положительно протестую. Во-первых, в комнате тесно и низко, а потом — что за дуэль в четырех стенах? Поединок должен происходить где-нибудь в баснословной просеке, тенистой, душистой, хоть бы за Ругеном.
— Можно и за Ругеном. Только бы нас не накрыли? Ведь и здесь подобные шалости запрещены.
— Насчет этого будьте покойны, отыщу такое место, куда никто не заглянет. А в котором часу быть делу?
— Да этак после кофею…
— Не поздно ли будет? Тогда уже много гуляющих.
— По мне, хоть в четыре, в пять.
— Вот это так; возьмем же среднее: в половине пятого. Еще один пункт: сколько взять с собою пива?
— Это для отпразднования примиренья?
— Нет, настоящее примиренье совершится уже дома, со всем комфортом. Но надо же подкрепляться и в антрактах?
— Справедливо. Возьмите по паре бутылок на брата, всего, значит, восемь.
— Десять, хотите вы сказать?
— Как десять?
— А посредника вы и забыли?
— Да к чему же нам посредник?
— Как к чему? Я, положим, буду уверять, что ваш дуэлянт ранен; вы будете настаивать, что не ранен; вот тут-то и нужен посредник.
— Да ранен или нет — я всегда буду согласен, что ранен.
— Э, так вы вот как! Теперь я настоятельно требую, чтобы был посредник.
— А где вы возьмете его?
