семье – это ты, – констатирую, а затем добавляю: а я вот другого хочу, чтоб не маменькин сынок, а такой взял, стукнул по стулу…
– И чтоб я трусики сразу роняла, – заканчиваем мы вместе и прыскаем со смеху.
Проблема вот только в том, что у меня такой мужчина на горизонте есть. Но готова ли я и, правда, отдать свою жизнь другому человеку?
Весь день мы проводим с Юлькой, дурачимся, как в детстве, веселимся. Но каждая из нас скрывает тайны. Свою боль. Внутреннюю. Такую, что испытывает раненый зверь. С матерью я до сих пор так и не поговорила. Так что вечером, идя от подружкиного дома, собираюсь с мыслями и решаюсь.
Доезжаю до ее дома быстро, стучу, пока не передумала начинать этот сложный разговор.
– Милая? – слышится с той стороны двери, затем лязгает металл замка, – предупредила бы, я б пирог испекла.
– Все хорошо, мамуль, – как только открывается дверь, я тут же попадаю в родные объятия, – я с ночевкой.
– Хорошо, – кивает, улыбается мама, затем спешит на кухню, – пойду пока чайник поставлю.
Она выглядит неплохо. Во всяком случае, нет тех страшных синяков под глазами, бледности кожи и болезненной худобы, как после смерти отца.
Мы сидим напротив друг друга, говорим на бытовые темы, и в какой-то момент я решаюсь.
– Отец и, правда, из семьи Пархоменко? – задаю вопрос в лоб, не хожу вокруг да около.
Застаю родную врасплох. Вижу это по шокированным глазам, открытому рту буквой «о», подрагивающим пальцам. Она медленно ставит чашку чая на стол, прикрывает глаза и пару раз делает вдох-выдох.
– Кто тебе рассказал? – не отпирается, обреченно воспринимает, – Артем, да? Он ведь обещал…
Я совсем не улавливаю сути ее слов.
– Погоди, какой Артем? Юрьевич который? Начальник твой? – дожидаюсь, пока она кивнет, и в душе разгорается пожар ярости.
– Он нас сам нашел после смерти Ромы, – покачивает головой мама, лицо серое, глаза усталые, – помог с работой мне, тебе вот тоже подсобил.
Я сижу ни жива – ни мертва.
– Но я думала, это в универе постарались, – голос мой все тише и тише, – вакансию мне нашли.
– Нет, Рит, – отрицательно машет головой, – это все Пархоменко, в дань памяти отца, да, вот только слово свое не сдержал, я же просила не говорить тебе, ни к чему тебе эти склоки, знаю я их.
– А почему мы никогда не общались с ними? Неужели дед не хотел? Отец был ему все же сыном, родным, – не могла никак уместить такое в голове.
– Не знаю, знаешь ли ты, но отец твой был рожден вне брака, – сглатывает мама, не хочет ничем омрачать память отца, – воспитывался в основном одной матерью, иногда у отца бывал, конечно, но жена твоего, эм, деда, женщина…жестокая…так что Рома не любил там бывать.
– Я в курсе, мам, не тереби свои раны, прошу, – накрываю ее ладошку своей, – только вот рассказал мне все совсем другой человек.
Она смотрит на меня вопросительно, но я качаю головой. Пусть сначала сама расскажет все.
– Когда ты была маленькая, мы еще худо-бедно общение поддерживали, – не скрывает уже ничего от меня, понимает, что сундук секретов вскрыт, не утаишь ничего, – а потом отец Ромы заболел, встал вопрос о возможном наследовании его активов…
В голове сразу всплывает ужин в их доме, меня аж передергивает. Понимаю отца, решившего оборвать эту порочную родственную связь.
– А ты не думала, что не просто так этот Артем вышел на нас? – не дает покоя мне это, подтверждает его изначальный коварный план.
– Да как-то нет, – пожимает плечами мама, лицо выражает полное недоумение, – помощь его нам пришлась кстати. Ты же помнишь, что с деньгами у нас было туго, все же основной добытчик в семье был твой папа.
В конце мамин голос дрожит, на глазах выступают слезы. Я еле сдерживаюсь, чтоб и самой не пуститься в плач.
– Мам, я сказать тебе хотела, – не хочу утаивать вываленную на меня недавно информацию.
Она точно должна знать, кому так опрометчиво доверила наши жизни. И только я открываю рот, как раздается оглушительная трель дверного звонка.
– Ты кого-то ждешь? – спрашиваю, а сама хмурюсь.
– Нет, – отвечает мама и идет проверять.
Я подрываюсь следом, но не успеваю. Мама резко тянет дверь, а затем застывает.
– Витя?! – в голосе явное удивление, шок.
И я замираю с поднятой рукой, так сильно колотится мое сердце. Выражение лица мужчины совсем другое. Не то, что видела я в том доме. И на душе у меня тревожно.
Виталий стоит на пороге с цветами, что вызывает у меня странное чувство. Но мать мою он походу, действительно, знает. Приносит ее любимые каллы.
– Давно не виделись, Глаша, – черты лица у него становятся мягкие, морщинки у глаз сглаживаются.
– Очень давно, – хмурится мама, но отходит, пропуская его внутрь квартиры, – Витя, это Рита, моя…
– Мы знакомы, – не даю маме договорить, пристально смотрю на нежданного посетителя.
Мама скрещивает руки на груди, поворачивается к Виталию.
– Это ты ей рассказал всё, – не спрашивает, утверждает.
Обвиняет его в раскрытии тайны семьи.
– Вы с Романом не должны были скрывать этого, – качает головой, разувается, – можно было бы избежать многих проблем.
– Каких еще проблем? – недовольно смотрит то на меня, то на мужчину.
– Ты ей не рассказывала? – удивляется он, я отрицательно качаю головой.
– Не рассказывала что? – с подозрением смотрит на нас мама.
Я выдыхаю как-то обреченно и машу руками.
– Я собиралась выйти замуж за Антона Пархоменка, сына…
– Сына Артема, – заканчивает она за меня.
Лицо у нее становится озабоченным, взгляд тревожным. Она резко прикрывает ладонью рот, будто не может поверить.
– Такие дела, – сует ей, наконец, в руки букет Виталий, и приобнимает маму за плечи, – ну, Глаша, веди на кухню, просвещать тебя буду. Наворотили вы делов с Ромой, так что Ритке расхлебать пришлось.
Я замираю, не очень хочу вести этот неприятный разговор с мамой. Не думаю, что она готова к такой информации. Но Виталий качает мне головой. Намекает, что сам разрулит. Оснований не доверять ему нет, да и мама ему, вроде как, благоволит. Вся эта гнусная тема горьким комом оседает у меня в груди, так что я подхватываю свою легкую ветровку и обращаюсь к маме.
– Я в магазин схожу, тортика к чаю куплю, – и, не давая никому из них опомниться, выбегаю из квартиры.
Как только выхожу из подъезда, в кармане раздается звонок телефона.
– Слушаю, – впопыхах даже не смотрю, кто это.
– Где ты?
Останавливаюсь, когда слышу этот грубый голос с приятными нотками.
– Дома, – прокашливаюсь, потом отвечаю, – в
