Я сидел на парковке и загорал. У меня выработалась привычка жарить на солнце грудь, как будто это могло очистить мои внутренности. Я отхлебывал «Джонни Уокер» из бумажного стаканчика, лениво просматривая «Хьюстон крониклз» и «Пикаюнские новости». Никаких новостей о федеральном расследовании в порту. Ничего о Стэне Птитко или о доме на Джефферсон Хайтс.
Я начал пить больше, чем обычно. Теперь мне даже не надо было дожидаться полудня, чтобы начать. Порция виски помогала взбодриться с утра пораньше. Теперь я уже ощущал необходимость каждое утро поднимать себе таким образом настроение. И это помогало мне высиживать на солнце.
И вдруг в самом нижнем правом углу страницы происшествий в «Крониклз» я увидел:
Мужчина, ведший отшельнический образ жизни, найден убитым в собственном доме; жена и дочери исчезлиДвое местных мальчиков обнаружили в четверг тело Гэри Бенуа в его доме, расположенном недалеко от Биг-Лэйк-роуд в Оранже, штат Техас. Судмедэксперт сообщил, что мистер Бенуа получил одну пулю в живот и что его тело было объедено дикими животными. Представители полиции подтвердили, что тело было обнаружено через несколько дней после убийства, потому что у убитого не было соседей и он нигде не работал. Больше представители шерифа ничего не сообщили, но известно, что жену мистера Бенуа, Шарман, разыскивают для снятия с нее показаний. Полиция также пытается обнаружить следы его малолетней дочери Тиффани и его падчерицы Рэйчел, восемнадцати лет.
Сердце камнем упало мне в желудок. Теперь я совсем по-другому воспринимал слезы Рокки. Я вспомнил отсутствующее выражение на ее лице, когда она сидела у меня в комнате и рассказывала мне о своей жизни, ее шок и заикание, и широко открытые, бегающие глаза. Сумасшествие некоторых людей может быть заразным.
Именно поэтому ты должен сам устанавливать для себя правила и всегда быть готовым смотать удочки. Я смял газеты и запихнул их в урну, сделанную из жестяного бочонка из-под масла, которая стояла в алькове между комнатами. Остатки здравого смысла в моей голове вопили о том, что мне надо срочно сматываться.
Что я и сделал.
Я побросал свои вещи в мешок, не забыв прихватить металлическую коробку и «Джонни Уокер». Дождавшись, когда на парковке никого не было, забросил вещи в грузовичок и выехал со стоянки, постаравшись не смотреть в заднее зеркало до тех пор, пока «Изумрудные берега» не скрылись из виду.
Мой пульс колотился так, как будто я только что совершил побег из тюрьмы, а внутренности мои сводило от непонятного чувства какого-то разочарования. Я признался себе в том, что в Рокки было что-то, что заставило меня размечтаться. Было в ней какое-то чувство упрямой надежды в выигрыш в безнадежном деле. Надежды на излечение. Теперь все было в прошлом. Сейчас все это уже не важно, уговаривал я себя. Теперь мне остались только Техас и моя болезнь.
Через несколько кварталов я заехал в аллею, тщательно протер пистолет и глушитель, которые отобрал у нее, разобрал пистолет на части и разбросал их по разным мусорным контейнерам.
Когда я выбрался на трассу, то поехал на север по шоссе № 45, притворяясь, что не знаю, почему.
К тому моменту, когда я подъехал к Тигу, я уже был здорово пьян. Поэтому в моем поведении превалировало желание действовать, а не размышлять, и я стал звонить прежде, чем сообразил, что делаю. В Далласе я не бывал уже очень давно, но несколько лет назад заплатил одному парню, чтобы он узнал, где она. Информация все еще лежала в моей железной коробке. Правда, не знаю, для чего она была мне нужна. Въехав в Даллас, проверил телефонную книгу и убедился, что адрес правильный. Зарегистрирован на имя ее мужа. В наши дни все мы внесены в какие-нибудь списки.
– Я просто проезжал мимо, правда… И подумал, почему бы не позвонить. Я тут встретил кое-кого. Клайда из Бьюмонта. Он сказал, что ты здесь живешь. Вышла замуж – просто здорово. А я проезжал просто… Ты есть в телефонной книге… Ага. Удивительно. Нет, больше я этим не занимаюсь – в основном решаю вопросы. Помогаю парочке профсоюзов. Живу в Галвестоне, в трейлере. Проезжал через этот городишко. Ну, и вспомнил, что ты здесь живешь. Есть свободное время – послушай, не хочешь со мной пообедать? Нет, нет – просто сказать привет… Нет. Этим я тоже больше не занимаюсь.
* * *
Местечко в районе Брентвуда: нефтяники, звезды средней величины, разного рода руководители на пенсии, жены, играющие в теннис. Где-то здесь живет бывший чемпион мира в тяжелом весе по боксу. Роскошные усадьбы возвышаются над идеально ровными рядами кустарников и железными оградами; длинные ковры зеленой травы, подстриженной на высоту полдюйма, располагаются вдалеке от дороги; изгибающиеся подъездные аллеи имеют собственные названия; фонтаны, одетые в гранит. Улицы патрулируются машинами частной охранной фирмы; они проезжают под кронами настоящих дубов, сквозь которые на тротуары льется солнечный свет. Машины охраны были черные, с синими проблесковыми маячками, и все они притормаживали, когда я проезжал мимо на своем пикапе.
Найдя адрес, я припарковался под наклоненным дубом.
В одном из дворов, далеко от дороги, на газоне, среди струек оросителей, веселились какие-то детишки. Мне показалось, что в это время они должны были быть в школе. На мне были надеты ковбойская соломенная шляпа и солнцезащитные очки, но даже в таком наряде солнечный свет был таким ярким, что мне пришлось прищуриться.
Ее дом был построен в колониальном стиле – красный кирпич, белая черепица и колонны, обрамляющие вход. Гараж, стоявший отдельно с правой стороны от дома, был по размерам больше, чем дома, в которых мне когда-либо приходилось жить в Метейре. Бутылка «Джонни Уокера» опустела – я с трудом восстановил дыхание.
А ты бы смог жить здесь, спросил я себя. Ты бы знал, что тебе делать с самим собой в таком окружении?
Я увидел, как она прошла мимо кухонного окна, и судорога свела мое горло.
На близком расстоянии кирпич имел розоватый оттенок, а содранная кое-где на ставнях краска создавала эффект старины. По стенам вился плющ, подстриженный так же аккуратно, как профессорская бородка. Мои сапоги скрипели по галечной подъездной аллее, которая шла вокруг каменного декоративного бассейна, по размерам легко подходившего для двух взрослых людей.
На тяжелой мореной двери висел молоток в виде головы орла. Я постучал кулаком. Никогда не пользуюсь молотками. Жидкая смелость, алкогольная логика. Когда-то я слышал, что дельфины иногда совершают самоубийства, но не знаю, почему я вспомнил об этом именно сейчас. Стук каблучков по плитке. Звук отодвигаемого засова, скрип двери. На лице Лорейн была подходящая к случаю маска – маска, чья утонченность заставила меня в тот момент почувствовать себя недочеловеком, дикарем.
Я снял очки. Под глазом у меня задергалась жилка, когда я увидел, как эта ее маска медленно исчезает.
– Вот и ты, – произнесла она. – А я все думала…
Она не пополнела, только кожа на шее стала суше от солнца, и на ней появились морщинки, да волосы были другого цвета – выкрашены в цвет октябрьских кленовых листьев. На ней были надеты узкие брюки, а белая блузка обтекала ее тело, как сметана. Нитка жемчуга и крупное кольцо дополняли ее бриллиантовое обручальное. Она играла жемчужинами, рассматривая мою физиономию.
– Ты очень сильно изменился, – сказала женщина.
– Привет, Лорейн. Лорейн, здравствуй.
Ее взгляд опустился на мои губы, потом живот, а потом опять поднялся на уровень моих глаз. Мне показалось, что ее щеки слегка запали, около рта появились морщинки, и я еще раз мысленно проклял желание женщин коротко стричь волосы после того, как им исполняется тридцать.
– Рой. Боже мой. – Она обернулась, как будто в доме находился еще кто-то. – Я же сказала тебе, что занята.
– Я только хотел секунду поговорить с тобой. Уйду, как только ты скажешь.
– Я же сказала, что занята.
– Я могу постоять здесь, на улице.
– Ну, и чего тебе от меня надо?
– Просто поговорить, – пробормотал я. – Узнать, как ты жила. – Я пожал плечами, как будто задал вопрос.
Она смотрела на меня с выражением, в котором было не то раздражение, не то восхищение. И вдруг я, как наяву, почувствовал прикосновение ее тела, почувствовал его теплоту под пальцами, и вкус ее влаги на губах. Я вспомнил ее узкую талию и то, как она плавно переходила в ее задницу, и розовые пятна, как сеть сосудов, на ее коже, которые появлялись после того, как она кончала. Пальцы ее ног в ванне. У нее было широкое лицо, сужающееся к подбородку, и я помнил, как оно выглядело подо мною на подушке, с широкой улыбкой и открытым ртом, жадно ловящим воздух. Эти воспоминания заставили мои нервы напрячься – это было как старая вдруг заболевшая рана или болезнь, от которой тебя пробивает озноб.
Она внимательно осмотрела сначала двор, а потом окна соседних домов, и мне показалось, что я чувствую, как пахнет ее шея, чувствую ее чистый цитрусовый запах.
