служб.
Убив Уильяма Бёрджесса и оставив его труп в заранее присмотренном месте, он пробрался через лабиринт проулков к задней части одного из пустых зданий, окружавших место преступления. Взобрался по металлической пожарной лестнице, у которой отсутствовали несколько ступенек, и запер дверь за собой на засов. Добравшись до передней части здания, поставил раскладное кресло, сел и стал ждать. Но в какой-то момент психическая и физическая усталость от трех убийств за четыре дня, видимо, взяла свое, и его мозг отключился.
Теперь, проснувшись, он зажег сигарету. Он знал, что будет курить одну за одной, пока пачка не опустеет. Так работал и его разум — все или ничего. Когда перед ним была цель, которой он должен был достичь, он делался столь безжалостно-целеустремленным, что не позволял чему бы то ни было встать у него на пути. То же самое касалось его чувств. Когда он кого-либо любил, то любил всеми фибрами своей души и ни за что не отпустил бы без борьбы.
Он выложил на подоконнике кокаиновую дорожку и в один вдох втянул ее, не сводя глаз со сцены разворачивающегося следствия. Машина «неотложки» постепенно скрылась из виду под белым тентом, растянутым полицейскими экспертами. Он оставил им до смешного мало улик, которые они могли бы обнаружить. Даже сейчас, когда смотреть было почти не на что, он не покинул свое место. Ему достаточно было находиться здесь.
Смерть Бёрджесса была самым масштабным убийством из трех и вторым, совершенным при свете дня. Хотя Думитру он тоже убил на открытом месте, это было совсем другое. Точно рассчитанное время, быстрый удар — и все кончено. Бёрджесса пришлось сначала одолеть, а потом увезти в другое место. Он не мог причинить ему такую же моральную травму, какую Бёрджесс причинил ему, но физическая боль, которую испытывал парамедик, стояла достаточно близко к этому. Оставаться в сознании, но быть не в состоянии помешать кому-то вырвать твои глаза — это было, должно быть, ужасно, и меньшего Бёрджесс не заслуживал.
В последние три года он чувствовал себя пустым колодцем, иссохшим и бесполезным. Но удовлетворение от каждого убийства медленно наполняло его заново. Он не мог вернуться к тому, каким был прежде, но становился новым человеком. Человеком, обладающим силой. Человеком, который контролирует не только свою жизнь, но и участь других.
Неожиданно в кармане завибрировал телефон, поставленный на беззвучный режим. Он взглянул на номер Зои, высветившийся на экране, и, вместо того чтобы переключить звонок прямо на автоответчик, подождал, пока вызов закончится. Поговорит с ней утром, когда у него будет время и желание.
Как раз в тот момент, когда он собирался снова закрыть глаза, снаружи появилось лицо, которое он узнал. Он подался ближе к окну, не в силах отвести взгляд от этого лица, завороженный его появлением, — так же, как все они были заворожены результатом его действий.
Глава 17
Была почти полночь, когда Бекка наконец-то сунула ключ в замочную скважину и отворила дверь своего дома. Она оглянулась через плечо и пристально оглядела темную улицу, высматривая что-то необычное — или кого-то. Но на улице не было ничего, способного подкрепить ее опасения. На работе Бекка часто наблюдала темную сторону человеческой натуры, и это заставило ее оставаться подозрительной даже вне работы.
Ее мать сидела возле стола в кухне-гостиной открытой планировки; перед ней стоял ноутбук, лежал калькулятор, по столу были разложены стопки конвертов и чеков. На кончике носа Хелен поблескивали очки.
— Извини, мам, — начала Бекка. — Знаю, я обещала вернуться уже несколько часов назад, но день был адский.
— Из-за того двойного убийства, о котором говорили в новостях?
— Уже тройного.
— Что произошло?
— Потом расскажу. Как сегодня Мэйси?
— Я встречалась с миссис Маршалл, и она говорит, что Мэйси в основном хорошо успевает в учебе.
Бекка с признательностью улыбнулась и тут же почувствовала приступ вины за то, что на встречи с учительницей Мэйси вместо нее ходит ее мать. Но сейчас на первом месте у Бекки была работа.
— Когда я ее укладывала, она спросила, можно ли ей посидеть еще немного и подождать, пока ты вернешься домой. Она скучает по тебе.
— Почему ты еще не спишь? — спросила Бекка, меняя тему разговора.
— Мне кажется, я взяла на себя слишком много. — Хелен покачала головой, придавленная таким количеством работы. После рождения внучки она сдала в аренду свой дом в Эссексе и переехала к Бекке, потом отказалась от полного рабочего дня в библиотеке, чтобы помогать растить Мэйси. Но когда Мэйси начала ходить в школу, Хелен вернулась к работе — только теперь уже на дому — и взялась вести финансовые отчеты десятка маленьких фирм, которые не могли позволить себе платить за услуги крупных бухгалтерских контор.
Бекка открыла рот, помедлила некоторое время.
— Я могу попросить тебя об услуге? — начала она, закрыв глаза и ожидая неизбежного резкого ответа.
— Вдобавок к тысяче других, за которые ты мне уже должна? Ладно, одной больше, одной меньше…
— У нас завтра в половине восьмого совещание, и я не могу туда опоздать. Ты не можешь вместо меня отвести Мэйси в школу?
— Ох, Ребекка, — вздохнула Хелен. — Я собиралась завтра с утра начать шить костюм для Мэйси. — Она указала на свою швейную машинку и отрез пастельно-розовой ткани. Бекка слегка озадачилась. — Всемирный День книги, помнишь? Мэйси должна будет прийти в костюме своего любимого персонажа, и она выбрала Ангелину-балерину[19]. Ты ведь не забыла, верно?
— Нет, конечно, нет, — ответила Бекка, хотя это совершенно выпало у нее из головы. — Пожалуйста, мама. Ты же знаешь, я не стала бы тебя просить, если б это не было так важно.
— Хорошо, но мне будет нужна твоя помощь в том, чтобы сделать для нее балетную пачку, а я не хочу оставлять это на последнюю минуту.
Бекка кивнула, повесила плащ на крючок и бросила свою сумку на диван. Направившись в кухню, открыла шкаф, достала бутылку белого вина, полную на три четверти, и разлила вино в два больших стакана. Вернувшись в ту часть комнаты, которая была отведена под гостиную, протянула один
