Мы в тот вечер рано погасили свечку и легли спать. Не знаю, спала ли Сабина, но я никак не могла уснуть, то и дело представляя себе маму Валю, всю в крови, с раздробленным коленом. Проснулась я поздно, кое-как проглотла ложку каши и села возле окна. Читать не хотелось и ждать было нечего. Сабина тоже притихла, ушла к себе и прилегла на кровать, чего она среди дня обычно никогда не делала.
Так бы я и сидела весь день в бессмысленной тоске, если бы вдруг не явилась рыжая Шурка, наша соседка с первого этажа. Она была старше меня лет на пять и жила одна со старенькой бабушкой. Когда-то у нее, как у всех нормальных детей, были родители, но их посадили в тюрьму – не «по политической статье», как шепотом объяснила Сабине мама Валя, а по уголовной, что давало ей кучу преимуществ. Ей, конечно, тоже жилось не сладко и часто не было денег даже на хлеб, но прятаться ей не приходилось и загонять ее в детский дом никто не собирался. В этом году она должна была закончить школу, но решила больше не портить глаза над учебниками, остригла свои рыжие косы, сделала перманент и «загуляла». У нее появились новые платья и новые друзья, с которыми я не хотела бы встретиться ночью в подъезде.
Она поскреблась в дверь и я ее впустила, хоть Сабина строго приказала мне из спальни никому не открывать. «Линка, - прошептала Шурка свистящим шепотом, который был громче всякого крика, - пойдем со мной! Говорят, на макаронной фабрике все склады открыли, бери сколько хочешь, хоть на целый год!» Больше всего я удивилась тому, что она обратилась ко мне как к равной и даже по имени - ведь до сих пор она меня вообще не замечала и имени моего вроде бы и знать не знала.
«Как это – открыли склады? – не поверила я. – Кто открыл?». «Ну, может, не открыли, а просто замки посбивали, да какая разница – того, кто это сделал, там давно уже нет. А макарон, говорят, полно, их всех только на грузовиках увезти можно. И охраны нет никакой». «А при чем тут я?» «Тебе что, жрать не надо? Скоро немцы придут - бабушка говорит, они нас кормить не станут. Так что пошли! Мне одной что-то не идти не хочется!»
«Лина, Линочка, никуда не ходи!» - взмолилась из спальни Сабина, но я уже вытаскивала из-под кровати мамывалин рюкзак. Лучше было пойти с Шуркой за макаронами, чем сидеть беспросветно в мертвой квартире. Я наспех надела клетчатое Евино пальто, которое давно уже стало моим, и мы с Шуркой весело поскакали по лестнице. День был прекрасный, хоть и холодный, - только что прошел хороший дождик, и теперь во все небо светило нежаркое осеннее солнце. Улицы были странно пустынны, город словно вымер – никто никуда не шел и не ехал, и только пушки грохотали и ухали где-то совсем рядом.
«А как мы донесем эти макароны до дома?» - спросила я Шурку, когда мы бежали по крутому Газетному переулку вниз, к Дону, где несколько лет назад построили макаронную фабрику. «Это вопрос, - согласилась Шурка, - много мы на себе не дотащим. Нужен транспорт».
Мне стало смешно: «Какой к черту транспорт, грузовик, что ли? Или мотоцикл?» - «Ну не мотоцикл, так что-нибудь попроще», - отмахнулась от меня Шурка, зыркая глазами во все стороны. Глаза у нее были, как у кошки, не глаза, а глазищи,- зеленые и прозрачные, они все время бегали по кругу, стараясь ничего не пропустить. «Ага, вот эти, с ребеночком, удрали. - Палец ее показывал на террасу первого этажа, где на веревке висели мокрые детские носочки и штанишки. - Так что можно их квартиру проверить» - «Откуда ты знаешь, что удрали?» - «Если б не удрали, они бы эти детские вещички не оставили на дожде мокнуть».
Поражаясь справедливости Шуркиного суждения, я пошла за ней, словно на привязи: «А как мы в эту квартиру попадем? Ведь она заперта» - «Ну и что, что заперта? Я любую квартиру могу запросто отпереть. Вот полюбуйся, отмычки,- Шурка вынула из кармана две кривых отвертки и крючок на цепочке, - мое наследство от дорогого вора-папочки, чтоб ему все кости переломало».
Я с восторгом и ужасом следила, как она, ловко орудуя своими отмычками, в два счета отперла чужую дверь. Мы ввалились в пустую квартиру, явно небогатую, всю захламленную наспех брошенными вещами, - видно, хозяева очень спешили ее покинуть. Мы не нашли там никакого стоящего транспорта, кроме игрушечного грузовичка на веревочке. «На нем больше одного кила не увезешь», - вздохнула Шурка, и мы побежали дальше, заглядывая то в одну, то в другую подающую надежды квартиру, пока, наконец, не наткнулись на отличную детскую коляску, синюю, кожаную, на четырех колесах. «Вот это транспорт! – восхитилась Шурка. – И как они такое добро бросили? Наверно, евреи».
«Почему евреи?» - я даже задохнулась от обиды, будто меня ударили поддых. «Да чего ты, Линка? - удивилась моей обиде Шурка. - Что тут обидного? Если очень спешили, значит евреи. Или ты не слышала, что немцы убивают всех евреев без разбора?» - «Я слышала, но не верю». «И напрасно не веришь. Лучше бы верила и уговорила свою Сабину уехать, пока не поздно» - «Я боюсь, уже поздно» - «Никогда не поздно, пока не убили», - мудро завершила Шурка, выкатила коляску на улицу и мы помчались к макаронному заводу.
Оказалось, что все же иногда бывает поздно даже в таком простом деле, как макароны. К нашему приходу все макароны уже растащили, и склады стояли пустые, зияя распахнутыми воротами. «Не может быть, чтобы ничегошеньки не осталось, - заупрямилась Шурка. – Давай порыщем-поищем».
Я спорить не стала, я уже поняла, что Шурка будет искать хоть до утра, но с пустыми руками домой не вернется. Мы заглядывали во все углы, мы ползали по всем цехам и конторам, мы осматривали умывалки и уборные, и нашли таки целый ящик макарон, затиснутый в уборной за толчок. Видно, кто-то из рабочих спрятал его заранее, а забрать не смог – или не захотел: какой был смысл уносить один жалкий ящик, когда открыли склады?
Шурка ликовала: «Как там в песне поется? Кто ищет, тот всегда найдет!» И мы отправились в обратный путь с ящиком в коляске, распевая на два фальшивых голоса: «Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет!» Рената бы наше пение не одобрила, но нам было плевать на Ренату - мы обыграли врага и везли в коляске свой маленький выигрыш.
Однако долго петь и радоваться нам не пришлось. На углу Московской нам преградили дорогу два парня в ватниках, у одного через плечо висела винтовка. «Вы что тут везете, гражданочки?» - спросил тот, что без ружья. «А вы кто такие, чтобы вопросы задавать?» - дерзко огрызнулась Шурка. «Мы - гражданская оборона. Охраняем город от разбоя и грабежей», - ответил тот, что с винтовкой.
Шурка смело толкнула коляску прямо на него: «Что ж, валяйте, охраняйте! А мы пойдем», - но номер не прошел - он схватил ручку коляски своей грубой лапой: «Никуда вы не пойдете, пока я не проверю, что у вас в коробке. А ну, посмотри, что там, Степанов».
Степанов вытащил из кармана складной нож и одним ударом пропорол картон – из дыры выскочила горсть макарон и рассыпалась по асфальту. «Интересная картина! - протянул тот, что с винтовкой, - две приличные девушки украли макароны с фабрики. Придется их задержать». У меня сердце замерло и покатилось куда-то под ребра. «А может, отпустим их, товарищ Петров? Макароны конфискуем и отпустим, а? – неуверенно попросил Степанов. - Уж больно молоды, глянь на эту, совсем ребенок». - «Пожалуй, можно и отпустить, - неохотно согласился Петров, - но чтоб знали, что это последний раз. А ну, дуйте отсюда, пока никто другой вас не засек!»
Я помчалась было вверх по переулку, но Шурка была не из тех, что сразу сдаются. «Я только коляску свою забрать хочу. - Страха она не знала. - А то в чем я своего младшего братика возить буду?» - «Бери свою коляску и дуй отсюда», - махнул рукой Петров, пока Степанов вытряхивал макароны из коляски, и Шурка помчалась за мной, толкая перед собой коляску.
На углу Шаумяна мы остановились, еле переводя дыхание, и оглянулись – Петрова и Степанова и след простыл. «Вот гады, дезертиры проклятые, чтоб они подавились нашими макаронами!» - выругалась Шурка. «Так они не из гражданской обороны?» - «Нет, Линка, тебя еще учить и учить! Какая на хер гражданская оборона, когда немцы, считай, уже тут? Ты хоть одного мильтона сегодня на улице видела?» Я подумала и призналась, что нет, не видела. А раньше их было как собак нерезаных, на каждом углу. «А почему их нет? Потому что все сбежали. Все, кто мог. Все, кроме нас с тобой».
И мы поплелись домой, совсем не такие веселые, как в начале дня, когда мы бежали за макаронами.
