Действительно, направили в кавалерию. Куда везут? Оказывается, в Москву. Из такого захолустья попал в Москву! В Особую кавалерийскую бригаду! В этой бригаде были лошади наркома обороны. Командовал ею генерал Доватор, хороший культурный командир. Располагались мы в больших казармах в Хамовниках. Меня, как имевшего среднее образование, определили в учебный взвод учиться на офицера. Кавалерия — это очень непростой род войск. Нужно не только иметь солдатскую подготовку, но и ухаживать за лошадью, чистить ее, поить, тренировать. Мою первую лошадь звали Руана — строгая, «старослужащая». Помню, только выходим на рубку лозы, а она уже вся дрожит, шагом идти не может, только галопом. Когда рубили лозу, я пересаживался на другую лошадь, менее норовистую.
В этой бригаде я чувствовал себя в своей тарелке. Первым был и на скачках, и на препятствиях, и на рубке лозы. А ведь присылали некоторых, например москвичей, они и лошади-то не видели!
В марте месяце 1941 года пришло распоряжение: пополнить авиационные училища. Сначала была комиссия в части, а потом в гарнизоне, отобрали нас человек двадцать и отправили в Чкалов. Я страшно не хотел идти в училище, любил лошадей. Нас крутили на центрифуге. Увидел, как некоторые после этого не могли сесть прямо. Я тоже решил так сделать, но не угадал, сел с наклоном в другую сторону. Меня сразу: «Ты чего?» — «Так получилось». — «Нет, ты врешь». Потом писали диктант. Я же учитель, знал русский язык хорошо. Наделал таких ошибок, которые первоклассник не сделает. В общем, на собеседовании меня спросили: «Вы что, учиться не хотите?» — «Да, не хочу!» — «Почему?» — «Люблю кавалерию. Служу в кавалерии. Не надо мне ничего!» — «У нас, в армии, такой закон: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим!» И все. Прибыло нас человек двадцать, а в училище оставили меня одного.
Я учился до 1943 года. Летали на ТБ-3, мы его еще «гробом» называли, по 9 курсантов. Один навигацией занимается, другой готовится к бомбометанию, третий фотографирует. Первые вылеты — с ведерком. Ой, наблевались мы на нем! Помню, в 1942 году в училище прислали командира из пехотинцев, комиссованного по ранению. Стал он нас к дисциплине приучать. Много занимались строевой подготовкой, а перед полетами поднимались в 3 часа ночи и семь километров до аэродрома шли строем. Вечером нам — совместный обед и ужин. Тут только и наешься. А он нас гоняет на прогулку то шагом, то бегом. Мы пожаловались летчикам-инструкторам на него. Они говорят: «Вы его возьмите на аэродром, пусть полетает». Долго мы его уговаривали, рассказывали, как интересно летать на самолете. Уговорили. Посадили его на ТБ-3. Ой, он полведра наполнил! А мы хохочем… После этого его как подменили: «Так, кто с полетов — отдыхать».
Смех смехом, а готовили нас очень серьезно. Давали навигацию, высшую математику, прием-передача азбуки Морзе, бомбометание. В 1942 году тех, кто плохо успевал, недисциплинированных, в общем, треть училища отправили на фронт в пехоту. Вскоре с фронта в училище пришло письмо, что они попали в окружение и почти все погибли…
В начале 1943 года нас выпустили, присвоив звание «младший лейтенант», и направили в Чебоксары в зап переучиваться на ночников. Ведь в училище мы ночью не летали. А сколько можно переучиваться на ночника? На земле, когда ночь темная-темная, чего ты там увидишь? А взлетаешь — как рассвело. Видимость отличная, особенно реки, дороги, рельсы — все видно. Если днем умеешь ориентироваться, то и ночью сможешь. Ну, пусть месяц потренироваться надо, а нас держат и держат. Война идет, Украина, где у меня остались мать, две сестры, племянницы, младший брат, оккупирована. А я кантуюсь в Чебоксарах. Я и еще один пилот написали письмо маршалу Тимошенко о том, что наши семьи, родственники находятся на оккупированной территории, а мы в тылу проедаем чужой хлеб. Просим отправить нас на фронт. Через две недели пришел приказ: отправить на фронт! По этому приказу 13 октября я попал на фронт в 646-й ночной бомбардировочный авиаполк.
Надо сказать, разочарования, что я попал на У-2, не было. Ведь что такое У-2? Я считаю, что даже если будет атомная война, то и тогда У-2 будет работать. Потому что это неприхотливый, тихий, скрытый самолет. Для него всегда найдется что делать.
В общем, я начал на Украине. Дали несколько провозных полетов с опытным пилотом. Потренировали управлять самолетом, чтобы мог привести и посадить самолет в случае, если убьют летчика, и начал воевать. Дали мне пилота Павла Бушина из Нижнего Тагила, 15-го года рождения. Он малограмотный был — семь классов образования. Ориентировкой совсем не владел, но пилотировал хорошо. Штурманская задача какая, ты знаешь? Пилот, как говорится, извозчик, а штурман — это все! Предварительные расчеты делали на земле. С метеостанции получали метеосводку. Учитывая эти данные, рассчитываем маршрут. В воздухе часто все пересчитываем, поскольку и ветер поменяется, и температура не та, что дали. Шли на высоте, сколько наскребем. Ну, самолет такой, что больше 3000 не наберешь. Обычно шли на 2000. Если цель прикрыта, то километров за 8–10 до цели убираем газ, идем со снижением. Тихо, даже разговаривать можно. Заходили всегда с попутным ветром. Не доходя до цели, сбрасывали САБ-50. С таким расчетом, чтобы ее отнесло к цели. Если ветер сильный и САБ несет хорошо, то в этом же заходе можно было и бомбы бросить, если слабый, то делали еще один заход. Бомбили примерно с 1000 метров. Высоту бомбометания еще на земле знаешь.
Вылетов десять я сделал, и тут нас направили на станцию Стрый. Наземная разведка сообщила, что там скопились эшелоны. Полетело звено. Распределили обязанности. Один осветитель, другой гасит прожектора и уничтожает зенитки, третий — бомбит. Вышли на цель, осветили. Прожектор схватил. У нас была подвешена пара маленьких РСов. Развернулись — и ими по прожектору. Смотрим, луч упал — прислуга убежала. Вообще прикрытие станции было совсем плохое, даже зенитки мало били, редко так, может, всего две их и было. Одна бомба попала в цистерну. Эшелон разорвался на две части. Море огня! Еще одна бомба попадает в эшелон с боеприпасами. Начинают рваться и лететь снаряды. Все это неимоверное зрелище! В общем, мытам натворили делов… И тут же прилетел контролер, сфотографировал результаты. Всех, кто участвовал в этом вылете, наградили, кого Красной Звездой, кого чем. Меня, например, орденом Славы.
Не всегда так удачно получалось. Над Проскуровом мы два самолета потеряли — сильно укреплена была цель.
Один раз полетели на разведку. Дали нам двухбачковую машину (таких всего несколько в полку было). Летать должны были часов пять. Бомбы, кроме осветительных, разведчикам брать не разрешали, просто наблюдали, если нужно, то освещали. Последний пункт маршрута был станция Загожаны. Подходим на высоте 1000 метров, уменьшили обороты мотора, бросили САБ, а там страшное скопление эшелонов. Я даю летчику направление. У меня одна бомбочка была (у нас это называлось «калым»). Сбросил, рассчитал, за сколько секунд должна долететь. Только досчитал до пяти — рядом с нами разорвались зенитные снаряды. Прожекторов нет, а снаряды рвутся рядом. Видимо, у них локатор был. Мы вниз. Наша задача, чтобы снаряды взрывались выше самолета, потому что от зенитного снаряда осколки летят вверх. Они гнали нас до 500 метров. Мы уже ушли, а они стреляли под углом 30–45 градусов. Моторунас встал… Стрельба прекратилась. Я говорю: «Паша, давай заводи». А он не заводится — охладили. До линии фронта еще 100 километров. Я говорю: «Вот лесок, давай над ним встанем в круг. Если что, на ветки сядем, может быть, останемся живы. В лесу, может, никого нет». На всякий случай попрощались… Сейчас тяжело это все рассказывать… Я говорю: «Ты давай, давай, дрочи. — Пилот волнуется. Ну, в общем, начал дрочить, потом вдруг — трык! — Паша, давай!» Опять трык — потом длиннее, и потом мотор взревел. Высота была метров 200–300. Начали над лесом набирать высоту. Набрали тысячу метров. Что с самолетом, мы не знаем — главное, что мотор работает. Прилетели на аэродром, заходим на посадку, и винт у самолета остановился — горючее закончилось. В общем, насчитали потом 61 дырку в самолете. Я получил две царапины, настолько легкие, что и не заметил.
Локатор — это была новинка, против которой было сложно бороться. В 1944 году два полка послали бомбить сильно укрепленный стационарный аэродром, на котором базировались немецкие истребители и бомбардировщики. Как обычно, взлетали с интервалом в минуту. Соседний полк шел чуть раньше. В воздухе далеко видно, и вот, подходя к цели, видим — один самолет загорелся, пошел к земле, через минуту — второй, взорвался и тоже к земле. Третий догадался, отвернул. Мы тоже в рассыпную. У нас тогда штурман старший лейтенант Черненко, воевавший с самого начала войны, у него уже было два ордена Красного Знамени, два Отечественной войны, погиб. Его пилот привез мертвым. Вернулись, все возбуждены. Командир полка посылает во второй вылет два звена. От соседнего полка столько же пошло. Зашли с разных сторон. Но тут уже локатор у них не работал, зато включились прожектора, молчавшие в первом вылете. Лупили они нас сильно, но отбомбились, пожгли их самолеты и прилетели домой…
