Еда Вечеру в рот не лезла. Он машинально цедил кофе с молоком и думал о том, что хорошо бы найти еще Узбека.
Сбор югов был назначен на полдень в водонапорной башне. Уже за полчаса до назначенного времени она была обнесена кольцом машин и мотоциклов.
Сначала дали слово Вечеру. Он рассказал, как убили Чепера и остальных.
После короткого молчания посыпались реплики, призывающие к действию.
— Чего ждать, когда всех перестреляют? — говорили собравшиеся. — Найти Безголового и прикончить. Потом Сафу и его блатных.
А потом юг, наблюдавший сверху за окружающей местностью, крикнул:
— Эй! К нам, кажется, гости.
Потом у одного из братьев Островерховых зазвонил телефон. Он поднес его к уху, и лицо приняло удивленное выражение.
— Это Сафа, — произнес он, прикрыв телефон рукой. — Предлагает переговоры.
— О чем с ним разговаривать! — кто-то.
— Да пусть приходит, — раздалась еще одна реплика. — Прирежем здесь как свинью.
— Я предлагаю его выслушать, — сказал Данил Островерхое.
— Хорошо, — после некоторого колебания сказал в трубку Денис.
Сафа сам не пришел, прислал Майка. Негр вышел на середину круга и без предисловия сказал:
— Сафа предлагает прекратить войну. Она никому не нужна. Вы убили восьмерых его людей, в ответ он убрал четверых ваших. На этом мы предлагаем остановиться. Война — дорогое удовольствие. Она никому не выгодна. Кого-то убьют, кто-то сядет. Сафа предлагает брать у него кокаин. Он скинет цену. И героин берите. Это выгодно. Мы нужны друг другу, но нам мешал Чепер. Теперь его нет, и если у вас хватит ума пойти на сотрудничество с нами, то ваши доходы резко поднимутся. Вы уже не мальчики, чтобы непонятно за что, за голый понт, за наколку на плече, состоять в организации и бить морды тем, кто не юг. Вы уже выросли из коротких штанишек, пора заниматься серьезными делами и получать за это настоящие деньги, которых хватит не только на подержанный байк. Ответ вы должны дать завтра до часа дня.
Сказав это, Майк вышел.
Наступила долгая тишина, и Вечеру она совсем не нравилась. Негра нужно было вынести на пинках, сказав на прощание что-нибудь обидное. Но вместо этого юги сидели и молчали. Вечер обвел глазами собравшихся. Он не мог понять, что произошло. Что же такое необыкновенное сказал им Майк?
Юги продолжали молчать.
— А ведь в чем-то он прав, — осторожно закинул пробный шар Денис.
Ему никто не возразил.
— Короче, — продолжил он. — Я предлагаю сейчас разойтись. Пусть каждый подумает. А вечером встретимся в «Парадоксе» и решим что делать.
Вечер сидел и смотрел, как юги молча, не глядя друг на друга, покидают башню.
— Ну, поехали, — подошел к нему Костя.
Вечер встал.
— Почему они молчат? — спросил он, когда сели в машину. — Они испугались?
— Дело не в трусости. Сафа предложил более выгодные условия, — сказал Костя. — Чепер был идеалист. Идеалы — это хорошо, но деньги лучше. Вот потому они и молчат. К тому же война, действительно, кроме трупов и сроков принесет большие убытки. Этот баклажан сказал очень грамотную речь. Учел все. Чепер не был плох, но он был невыгоден. Всем.
— Такая вот она, жизнь, — произнес Вечер.
— Да, теперь она такая. Не имеет значения, кто ты — человек или последнее дерьмо. Если с тобой выгодно иметь дело, с тобой будут его иметь, — ответил Костя.
— А ты?
— Я? — Костя взглянул на Вечера светло-голубыми глазами. — У меня всего два курьера, это небольшие деньги. Но я буду голосовать за войну с Сафой.
— Почему?
Костя пожал плечами.
— Сам не пойму. Иногда делаешь такие вещи, которые головой не постичь, но они правильные.
— А если победят те, кто захочет работать под Сафой?
— Тогда и я буду работать. Мне некуда деваться.
Юги стали стягиваться в «Парадокс» еще задолго до восьми вечера, и страсти уже закипали.
Ровно в восемь из-за столика поднялся один из братьев Островерховых и произнес:
— Чепера уже не вернешь.
— Но остался кодекс югов, — крикнули из зала.
— Теперь он бессмыслен.
— Это почему же?
— Невыгоден, — чуть помешкав, ответил Денис.
— Ты что, за сладкую жизнь Чепера продать хочешь?! — крикнули ему. — Ты забыл, что мы поднялись из шпаны благодаря именно Чеперу и кодексу, который он создал? Если станем жить не по нему, в кого превратимся? В громил Сафы! И как мы станем жить по кодексу, если не отомстим за Чепера, Миху, Грегора, Шефа?! Не слишком ли быстро мы про них забыли?
— Да, кодекс на том этапе нам помог, этого никто не отрицает. Но теперь он устарел. Жизнь меняется, должны меняться и мы. И самое главное. — Денис с кривой улыбкой обвел взглядом собрание. — Может, кто-то желает встать на место Чепера и повести нас войной на Сафу? Давайте. Место свободно.
В зале резко замолчали, потом поднялся сплошной гвалт.
Кто-то совсем рядом с Вечером умно и громко рассуждал о том, что романтики в мире денег неуместны. Они вносят беспорядок. Перекрывая его, чей-то бас коротко рявкнул:
— Продался, сука! Теперь словами обставляешься! И где ты только таких набрался?
Потом возникла короткая потасовка, дерущихся растащили. Чуть позже в ход пошло спиртное. Пили много и так же много кричали, взаимно обвиняя друг друга. Потом собирали деньги на похороны Чепера и остальных. И между делом большинство постепенно склонялось к тому, чтобы работать с Сафой.
Вечер сидел недалеко от стойки, смотрел на происходящее, и ему впервые было неуютно в «Парадоксе», среди своих. «Свои! — усмехнулся он. — Да нет, это уже не свои. О чем они говорят! Это бухгалтера-экономисты. Выгодно или невыгодно, вот о чем они думают, а не о том, как отомстить. Югов уже нет».
Вечер встал и подошел к Парадоксу.
— Выведи через служебный.
Парадокс молча посмотрел на него черными влажными глазами.
— А что такое?
— Тошнит меня.
— Перебрал, что ли?
— Нет. От этих, — Вечер кивнул на зал.
— Понимаю, — сказал Парадокс. — Пошли.
Выпустив Вечера на улицу, он сунул ему в руки бутылку и сказал:
— Похоже, югов больше не будет. Тех югов. Ты держись, парень. В жизни и похуже бывает.
Вечер кивнул и зашагал в темноту. Через час он пешком пришел на холм, где Чепер дал ему имя. Закат уже догорел. Лишь узкая малиновая полоска, над которой висела еще более узкая бирюзовая, обрамляла горизонт. Вечеру хотелось взлететь и умчаться туда, раствориться в иной жизни за горизонтом. Он открыл бутылку и стал пить вино.
День был солнечным. Вечер стоял перед окном и смотрел на улицу. Он пришел домой пять минут назад. Ходил получать деньги со своих курьеров. Те уже были в курсе вчерашних событий.
— Что теперь будет? — немного помявшись, спросил у Вечера Душевный.
— Да ничего. По крайней мере, с вами. От того, что убили Чепера, в городе не перестанут нюхать кокаин.
Сказав эти слова, он вдруг подумал, что смерть одного человека ничего не меняет. Все будет по-прежнему.
И вот теперь ему было очень хреново — мир обозначил свои границы. Сквозь юношеские иллюзии отчетливо проступали его жесткие черты, и от этого Вечеру самому хотелось упасть мордой в кокаин и нанюхаться до самых печенок, потому что даже тогда, когда он был еще Фашистом, голодным заморышем без крова, мир казался ему лучше, шире и загадочней.
На душе было пусто. Хуже того, Вечер знал, что эту пустоту ничем не заполнить. Он ходил к дому Виолет, надеясь на то, что она уже приехала, и долго жал кнопку звонка на калитке. Но никто не откликнулся.
Вечер отошел от окна и принялся слоняться по квартире. Он не понимал, что теперь делать и как жить дальше. По-прежнему толкать кокс и ходить под Сафой? А разве есть что-то другое? Как сказал Костя, деваться некуда.
Его размышления прервал звонок мобильного телефона.
— Вечер, это Костя, — услышал он. — Завтра хороним Чепера и ребят. В двенадцать дня собираемся у башни.
— Понял, буду, — ответил Вечер.
День был пасмурным. Все четыре гроба стояли возле башни. Речей не произносилось. «На кладбище тоже вряд ли что скажут, язык не повернется, — подумал Вечер. — Продали ребят с Чепером. Что теперь скажешь? Прощайте, мол, дорогие друзья? А ведь за друзей глотки рвут. Может, потом, в „Парадоксе“, когда глаза зальют, разговорятся». Поминки собирались устраивать там.
Гробы несли на плечах, время от времени подменяя друг друга. Вечер брел сразу за гробами, ни с кем не разговаривая. На улице Красной связи процессию ждали четыре машины и оркестр.
— Хорошо, что родственников нет. Без соплей обойдется, — сказал кто-то за его спиной.
«И то правда», — решил он. Родственникам взяться было неоткуда. Все четверо погибших — бывшие беспризорники. На права родственника могла претендовать разве что Зарина, но она держалась особняком, ни с кем не разговаривала, и глаза у нее были сухие.
