– Ю! – Миэко закрыла ладонями уши и затрясла головой. – Прекрати говорить со мной о тех ужасных днях!
– Нет, госпожа, сегодня мне придется сказать. Перед рождением близнецов я часто высказывала вам все в открытую, разве не так? Но вы меня не слушали. И родили их, несмотря на все мои увещевания. И только мы с вами знали, что они не плоть от плоти хозяина. Тридцать лет с тех пор прошло. Акио-кун принял ужасную смерть, и вы только гляньте, что с Хаумэ-тян случилось! Ваша месть проделала полный круг. Все эти годы я верой и правдой служила вам и никому даже словом не обмолвилась. Похоронила правду в себе. Все ваши страдания были моими страданиями; я словно гэта[42] на ваших ногах. Умоляю, я уже слишком стара, не заставляйте меня снова страдать!
Не выпуская руку Миэко, Ю склонилась к самым коленям хозяйки. Долго еще она сидела так, без движения, и лишь холодные слезы капали на руку Миэко, а та все гладила и гладила худую, согнутую временем спину с выпирающими лопатками, и молчала.
Через несколько дней Миэко в сопровождении Ясуко и Ю отвезла Харумэ в больницу к доктору Мориоке.
После обследования врач известил их, что Харумэ на третьем месяце беременности и что матка у нее очень сильно загнута назад. Если не сделать кесарево сечение, ни мать, ни дитя не выживут.
– В таких случаях прерывание беременности – лучший выход из положения, особенно если принять во внимание умственную отсталость пациентки, хотя очень часто подобные женщины рожают на удивление здоровых, нормальных малышей. – Он говорил прямо и начистоту, поскольку ему было сказано, что Харумэ – дочь дальних родственников Тогано.
Ясуко украдкой поглядела на свекровь, но по ее лицу невозможно было понять, о чем она думает.
– Но ведь это же новая жизнь, и она только-только зародилась. Мне кажется, мы обязаны дать ей шанс, – невозмутимо проговорила Миэко, игнорируя удивленный взгляд доктора. – Возникнут ли осложнения в процессе беременности?
– Нет, не должны, насколько я вижу. Однако очень важно поддерживать силы матери.
– Родители ее сильно нуждаются, сами понимаете. Пока отвезу ее домой, переговорю с ними, а там посмотрим.
Миэко устремилась к выходу, предоставив Ясуко взять Харумэ за руку и отвести к такси, в котором их ожидала Ю. Оставив Харумэ на попечение старой служанки, Ясуко и Миэко взяли другую машину и поехали на встречу поэтического кружка.
– Мама, – начала Ясуко, ни словом не обмолвившись о Харумэ, – сегодня утром пришло письмо от Садако Ибуки.
– О?! – Миэко даже головы не повернула. – И что же она хочет сказать?
– Вот, сами поглядите. Она пишет, что Микамэ все известно. – Ясуко протянула свекрови пухлый конверт.
Спокойно изучив надпись на конверте, Миэко открыла его, вытащила письмо и начала читать. Такси неслось вверх по косогору, оставляя позади Акасака-мицукэ. Растущие по обочинам вишни утопали в цвету, опавшие белоснежные лепестки танцевали на пыльном ветерке.
– Она утверждает, что все ему рассказала, так ведь?
– Говорит, что наняла частного сыщика. Странная женщина. Я ее всего пару раз видела…
– Но она – его жена, и имеет все права. – Миэко аккуратно сложила листочки и вернула их обратно в конверт.
– Она и по вам прошлась.
– Женщина ее положения обладает счастливой возможностью говорить и писать все, что заблагорассудится. – Рот Миэко дернулся, будто в усмешке. Ее совершенно не волновало, какими эпитетами вознаградила ее Садако. – Скажи, что ты чувствуешь, Ясуко. Хотела бы ты выйти за господина Ибуки?
– Нет, если я за кого и выйду, то только за Тоёки Микамэ. Не хочу разбивать семью Ибуки. Да и он не горит желанием бросать ради меня жену и дочь.
– Видимо, так и есть. Но Садако, будучи его женой, чувствует себя обязанной высказаться, и он ничего не сможет с этим поделать, так ведь? От нее правды не утаишь.
– В письме она называет меня ведьмой, говорит, что я порабощаю мужчин с помощью магии. Но это ведь не так. Я всего-навсего ваш медиум. – Ясуко склонила головку и простодушно поглядела на свекровь. На фоне белого вихря лепестков профиль Миэко выделялся спокойствием и величественной красотой. – Вы собираетесь дойти до самого конца, мама, я права? Хотите, чтобы Харумэ родила этого ребенка? Заставлять такую женщину, как она, рисковать в родах просто бесчеловечно, особенно если учесть те физиологические и психологические сложности, о которых говорил доктор, но план ваш имеет все шансы на успех. Не скрою, меня он тоже завораживает, мне не меньше вашего хочется увидеть ребенка, в чьих жилах будет течь кровь Акио. Именно это чувство вело меня, именно поэтому я и совершила столько странных поступков. Мы с вами соучастницы ужасного преступления, не так ли, мама? Преступления, на которое только женщины способны. Принять участие в вашем плане, мама, значит для меня гораздо больше, чем любовь любого мужчины на свете, – горячо шептала Ясуко прямо в ухо свекрови.
Миэко слушала ее излияния, уставившись на танцующие за окном лепестки. Выбившиеся прядки волос шевелились от торопливого дыхания Ясуко и щекотали ей щеку. Миэко всматривалась внутрь себя, стараясь разглядеть туманную женскую силу, которая скрывалась в ее душе и едва не подчинила себе Ясуко. Она молча размышляла над тем, существует ли на земле средство, способное избавить ее от страшного груза на душе, очистить карму. А впереди ждал темный и грязный путь лжи, по которому ей придется брести вслепую, беспомощно и одиноко, и тащить на себе неизбывное, бесконечно тяжелое бремя, и от этого бремени не убежать, не спастись.
Перед ней встал образ древней богини, распластанной под этим миром, молящей о смерти. Тело ее гниет заживо, кожа вся в язвах, а в них – тлеет огонь, изрыгающий черные искры. Это кошмарное зрелище обратило возлюбленного богини в бегство, но стоило ему повернуться и кинуться прочь, как она тут же вскочила и в ярости бросилась следом – вся ее любовь обратилась в жгучую ненависть[43]. Женская страсть способна в мгновение ока обернуться неистовым желанием отомстить – одержимостью, которая въедается в кровь и словно река течет из поколения в поколение.
По щеке Миэко скатилась слезинка, такая крохотная, что Ясуко даже не заметила ее. Но в этой соленой капельке воплотилась вся невысказанная боль.
Микамэ и Ибуки сидели лицом к лицу в маленькой комнатке на седьмом этаже того самого отеля. На сей раз обивка мебели и ковровое покрытие оказались бледно-зелеными, но вовсе не в честь наступающей весны; просто каждый этаж гостиницы был отмечен собственным, особым цветом.
Щеки Ибуки ввалились пуще прежнего, иссохшие веки нависли над глазами, тонкие пальцы цвета слоновой кости окончательно превратились в корявые побеги бамбука. Весь его облик резко контрастировал с цветущим видом упитанного Микамэ.
– Да ты хоть замечаешь, что совсем усох? Прямо как Цяо Шэн из китайской истории о привидениях. – Микамэ потягивал пиво, закусывая присланными из ресторана бутербродами. Это саркастическое замечание прозвучало, вопреки его желанию, слишком язвительно. И лишь во взгляде горел привычный огонек беспокойства.
Ибуки развалился на софе у стены, скрестив ноги.
– Издеваешься? – сухо рассмеялся он, сморщил свой орлиный нос и прикурил сигарету. Ни к пиву, ни к бутербродам даже не притронулся.
– Похоже, твои изыскания в области одержимости возымели обратный ход и ударили по своему исследователю.
– И все потому, что у меня жена идиотка. – В голосе Ибуки слышались обычные холодные, язвительные нотки. – Впрочем, разумная женщина так же нелепа, как бумажный цветок на проволоке. Ну почему она старается изобличить всех и вся в мире, о котором даже понятия не имеет? Что бы ни происходило между мной и Ясуко, я же не выставлял это напоказ перед своей женой. Но после того как она пошла к этому детективу – надо же на такую глупость сподобиться! – а потом стала тыкать мне в лицо его отчет, что я мог ей ответить? Признаю, что должен извиниться перед тобой. Но и ты должен признать, что осла-то из меня сделали, а не из тебя. Поэтому, пожалуйста, не суди меня слишком строго. – Последние слова его были насквозь пропитаны самоуничижением.
Доклад нанятого Садако детектива о происходящем в доме Тогано таил для Ибуки несколько сюрпризов, но новость о беременности Харумэ просто ошеломила его – сердце словно ледяная рука сжала. Об умственной неполноценности Харумэ он тоже не подозревал, Ясуко никогда о ее здоровье не упоминала. Это объясняло не только обращение с Харумэ в детстве, но и то, что Миэко и Ясуко изо всех сил скрывали девушку от посторонних.
В комнате пристройки Ибуки провел не одну ночь и был абсолютно уверен, что по крайней мере дважды занимался любовью с Харумэ. Доказательство тому – алый след помады на его груди, который так рассмешил дочку. В тот самый миг, когда Садако протянула ему зеркало и ткнула в это пятно, у него от страха волосы на голове зашевелились. В ту ночь Ясуко была не накрашена (в этом он был абсолютно убежден), выходит, в какой-то момент он действительно сжимал в объятиях другую женщину, наивно полагая, что это Ясуко. Легко догадаться, что женщиной той была Харумэ. Но он даже представить не мог, зачем Ясуко понадобилось привести в спальню другую и так ловко подменить ею себя.
