Сына Прыгуна вмиг обуяло то чувство, какое редко кому удается испытать. Он ощутил себя заключенным в тело другого существа. Бросившись к реке, он увидел в рябом отражении воды силуэт лица, сокрытого шлемом с железной накладкой, скрывавшей нос, рот и подбородок. Трясущимися руками он развязал шлем и снял его с себя.
Великое облегчение и радость напали на него, когда он увидел свое отражение в воде. Да, это был он. Несколько пополневший, но он!
Лицо изменилось: оно стало тверже и… Он не смог найти описание тем изменениям, которые разглядел в своем отражении.
И в третий раз он потратил много времени, чтобы посидеть, упершись спиной в холодный приречный валун.
Мысли роились в голове. Вопросы. Их была целая туча. Подобно падальщикам, беспокойным, но безразличным ко всему, они слетались на труп его сознания и терзали его сравнениями, указаниями и наблюдениями.
Почему он один лежит на берегу? Почему он так одет? Что с его телом? Что с ним вообще такое?
Первая атака очевидных вопросов спала, когда начало смеркаться. Но за ней прилетели более осмысленные мысли и вопросы.
Что случилось с ним в Боорбрезде? Был ли это сон? Где холкуны? Где холларг? Его хождения по замку, его заплыв с убийцами резрами, – все это был сон? Кошмар?
И наконец, когда сон уже смыкал его веки, в голову медленно заползли остатки вопрошений.
Почему дорога к Боорбрезду пустынна? Почему сейчас так жарко, хотя когда они пришли в замок, было еще холодно? Сколько он пробыл там?
С этими мыслями он и уснул.
***
Прибрежная галька со скрипом и глухим звоном разлеталась под нажимом тяжелых ног. Прерывистое дыхание с хрипотцой, срыгивание и пускание воздуха было настолько громким, что людомар еще издали даже сквозь сон прослышал о том, что в его сторону продвигается некто живой.
Из-за поворота реки показались два всадника. Они ехали на странных животных. Те были шестиноги, похожие на ящериц с далеко выставленными нижними челюстями. Из-под верхних челюстей чудищ высовывалось по два клыка. В сочетании с целым рядом клыков на нижней челюсти животные производили грозное впечатление.
Всадники перебрасывались фразами на неизвестном языке.
Проходя мимо приречного валуна, одно из животных вдруг недовольно заворчало и стало воротить в сторону булыги.
– Эльш! – прикрикнул сидок на него.
Второй что-то спросил его. Тот ему ответил, кивая в сторону камня. Второй слез и внимательно оглядел валун. Потом помочился на него, снова взобрался на свое животное и они продолжили путь.
Едва их силуэты затерялись в тумане, как людомар вытащил из воды всю голову – до этого торчал только нос и часть лица – и внимательно посмотрел вслед странной парочке.
Удивительные вещи продолжали происходить.
Как может некто, да еще и с оружием пребывать в Немой лощине? Разве брезды разрешили такое? И, если да, то когда?
Он продолжал еще некоторое время лежать, а потом сел, высунув из воды и торс. Струйки воды стекали по его кольчуге.
Видимо, подумалось ему, недаром он так одет. Что-то поменялось вокруг. Даже не «что-то», а многое. Может быть и все!
Один единственный вопрос мучил его: где же он был все это время?!
Продолжать идти вдоль реки стало делом опасным. Придется углубиться в кустарник на холмах. Это шумно, но если забраться повыше, то вполне сносно.
Порешив так, людомар приказал себе отказаться задумываться над тем, почему, зачем, отчего и где, и начать действовать. Самое большее, что он сейчас хотел – вернуться домой.
***
Взобравшись на холм, он с восхищением огляделся.
Под его ногами распростерлась туманная река. Зеленовато-сизая пелена медленно струилась в сторону замка. Холмы и горы над ними, как и в то утро, когда он впервые взглянул на лощину с высоты каменных стен, холмы и горы утопали в зелени, оглушали его стрекотом, клетоком, трезвоном, пищанием и щебетанием разнообразных созданий.
Как же разительно было отличие вершины от подошвы! Да разве возможно, чтобы что-то стало хуже в этом мире, когда есть такая красота!
Людомару стало немного жаль реку. Она никогда не увидит эти пейзажи. Никогда не вдохнет полной грудью дурманящий сладкими запахами воздух. Охотнику показалось, что он очутился дома. Стало уютно и тепло. Захотелось отбросить все мысли, лечь прямо в траву и улыбаться солнцу, смеяться вместе с ним, радоваться его лучам, ощущая их на своей коже, играть с ними.
Едва различимый хруст веток быстро вывел его из неги, и Сын Прыгуна не успел даже подумать, как его тело бросилось в траву.
Это был небольшой ками – животное, походившее на оленя. Он мерно прошел в нескольких шагах от людомара, лениво сдирая с ветвей низкорослых деревьев молодые листочки. Охотник не стал его пугать и дал пройти мимо.
Следующие несколько дней он двигался по предгорьям, спускаясь к реке только для того, чтобы набрать воды и поймать рыбу.
К его удивлению выход из лощины был перегорожен довольно высоким частоколом с массивными деревянными башнями позади. На их вершинах горели тусклым светом желтые кристаллы.
Людомар долго вглядывался в неизвестно откуда, как и когда появившиеся укрепления прежде, чем разглядел на них таких же воинов, каких встретил в первый же день своего пути прочь из лощины.
Пришлось ждать ночи и под ее покровом пробираться через укрепления.
Несмотря на обрюзглость, охотник без труда взобрался на частокол, перемахнул через него, прокрался через поросшее травой пространство, перебрался через еще один частокол, меньший по размеру, и, наконец, очутился на Синих Равнинах.
Ноги скоро несли его прочь от Немой лощины. Иной раз он закрывал глаза и отдавался бегу, слыша свист в ушах, наслаждаясь тем, как вольный ветер бил его своими порывами по лицу.
Утро он встретил в небольшом перелеске, где взобрался на самое пышное дерево, спрятался в его ветвях и проспал до вечера. Он решил двигаться по ночам. До тех пор, пока окончательно не поймет, что произошло в том мире, который он покинул несколько дней назад, он не позволит солнцу осветить себя.
Сумерки спустились на землю и приятным теплым ветерком обдували ее, разомлевшую после довольно жаркого дня. Травы поднимались от земли, цветы тянули свои бутоны к восходящей луне, а деревья придвигали к ней свои ветви.
Людомар проснулся, снял из-за спины мешок, съел сырую немного увядшую рыбу, и быстро собрался в дорогу. Он оглядел свой широкий пояс. Каждая из ножен на нем была занята. Он нашел для каждой из них свое оружие в мешке. Теперь у него было два широких коротких прочных меча, два когтеножа, четыре метательных ножа и один простой нож. Кроме этого, в привязи на своих бедрах он нашел по четыре наконечника к копью. За спиной висели два странных на его взгляд щитка, закрывавших руки и складная плевательная трубочка с дюжиной дротиков.
Вечерний ветер неожиданно принес удушливый запах кислого испарения, от которого першило в горле. Сын Прыгуна вспомнил про шлем. Он его едва не выкинул, потому что посчитал неудобным (людомары никогда не носили шлемов), но теперь шлем очень даже пригодится. Надев его, можно прикрыть нос и рот небольшими пахучими мешочками. Охотник только недавно обнаружил эти мешочки внутри шлема. Они крепились к тем его частям, которые закрывали нос и рот. В мешочки нужно было накладывать свежую траву, которая бы отбивала запах и очищала воздух. Людомар знал, что на каждом холме, на всех равнинах, в каждом лесу и даже на болоте и скале есть такие травы.
Ему не составило труда собрать их, уложить в мешочки и двинуться в путь.
Вдалеке послышался грохот. Подобно громыханию грозы за горизонтом, он разносился над окрестностями.
Сын Прыгуна хотел было укрыться от надвигающейся бури, но глаза доносили ему, что это вовсе не ненастье. О том же говорил и нос. Непогодой не пахло. Да и зверье, копошившееся вокруг, не выдавало своего, приличествующего случаю, беспокойства.
Людомар наткнулся на деревню неожиданно для себя. Она вытянулась в небольшой балке вдоль хилого ручейка. Охотник слышал, где вода набирала силу. Это был источник в одном из склонов балки.
Домишки, лепившиеся у берега ручейка, своими силуэтами выдавали принадлежность пасмасам.
Некоторое время людомар раздумывал, заходить ли ему в деревеньку. Любопытство перевесило, ведь это был первый случай, когда он повстречал знакомый ему «пейзаж», который, возможно, расскажет, что происходит с миром.
Грохот за горизонтом не прекращался.
Людомар спустился в балку и быстро прошел к первому домику. Клетушка была совсем старая, покосившаяся – даже для пасмасов она была неухоженной на вид. Он заглянул в узкие оконца. Света нигде не было. Наличие живых существ ни слух, ни обоняние не ощущали.
– М-м-м, м-н, м-м-м, – промычали где-то совсем рядом, и из соседнего домишки вышел пасмас.
Запах донес людомару, что это молодой олюдь.
