Я провел по позвоночнику Айви стеклянным подсвечником и оставил его ненадолго на ее пояснице. Почувствовав исходивший от свечи жар, Айви выгнулась, шумно вздохнув и стала умолять меня всерьез.
– Сантьяго, ты не должен этого делать.
– Должен. И сделаю.
Удерживая Айви одной рукой, второй я наклонил стакан. Когда на ее задницу упала первая капля воска, Айви зашипела. Я же зачарованно смотрел, как тонкая струя воска стекала по ее бедру, чтобы через несколько мгновений затвердеть. Айви задергалась, пытаясь вырваться, и мне пришлось налечь на нее всем своим весом, чтобы снова наклонить подсвечник, но уже над другой ягодицей. По коже побежала еще одна струя воска, и я поймал себя на мысли, что мог бы заниматься этим всю ночь.
Когда я продолжил, Айви постепенно начала успокаиваться. Как только она совсем перестала бороться, я провел освободившейся рукой по ее спине и остановился на затылке, принявшись ласкать волосы и кожу Айви, пока использовал нижнюю часть тела жены в качестве холста. Ее задница приобрела алый цвет, после того как я повторял свои действия снова и снова, создавая длинные и извилистые застывшие потоки, доходившие до самых икр.
Айви сносила все послушно и больше не шевелилась, лишь впивалась ногтями в дерево. Наконец, я отложил очередную свечу и стал любоваться своей работой. Я не сомневался, что Айви было больно, но она не проронила ни единой слезинки. Проведя ладонями по ее заднице, я убрал твердый воск, вновь открывая обзор на половые губы. Когда дуновение прохладного ветра коснулось кожи между ног Айви, она завозилась подо мной, а затем буквально подпрыгнула, когда я провел пальцами по влажным складкам.
– Как, должно быть, странно чувствовать удовольствие от наказания, – пробормотал я.
Айви на удивление молчала, когда я стал водить пальцами вперед-назад, собирая влагу, и мучительно медленно заигрывать с ее клитором. После пары минут она начала таять подо мной, расслабляясь, и закрыла глаза. Теперь Айви выгибалась не с целью отстраниться, а в ответ на мои прикосновения. Я прижался к ней всем телом, продолжая ласкать киску, а другой рукой провел по ее волосам, затем намотал их на кулак и дернул, чтобы Айви запрокинула голову. Я стал целовать ее шею, вдыхая восхитительный аромат кожи. Она задрожала, когда я провел по шее зубами, спускаясь ниже к плечу, чтобы там впиться в нежную кожу и отметить Айви как свою. Она всхлипнула, а я прижался твердой плотью к ее мягкой заднице и погрузил внутрь влагалища палец.
– Никогда не забывай, кому ты принадлежишь, – прорычал я Айви на ухо.
Она застонала, поскольку я двигался крайне медленно, что, очевидно, было для нее столь же мучительно, как и для меня.
– Скажи мне, кому ты принадлежишь, – я крепче сжал волосы Айви, проигнорировав непривычные грубые нотки в своем голосе.
– Сантьяго, – выдохнула она. – Сантьяго де ла Роса.
Я застонал прямо в ее кожу, продолжив безжалостно работать пальцами, пока не довел Айви до края пропасти. Теперь чтобы заставить ее кончить потребовалось бы совсем немного. Айви уже закусила губу, стараясь сдержать рвавшиеся с губ звуки. Я подвел ее так близко к блаженству, что она уже могла попробовать его на вкус. Каждый мускул в ее теле напрягся в предвкушении. Еще несколько толчков, и она кончила бы.
И прямо перед тем, как она должна была шагнуть за грань эйфории, я остановился и отстранился, оставляя Айви изнывать от потребности почувствовать меня. Агония – вот единственный подарок, которого она заслуживала. Когда Айви, наконец, раскрыла глаза и оглянулась на меня через плечо, я увидел, что она была смущена и расстроена своей отзывчивостью. Я бы солгал, если бы сказал, что чувствовал себя иначе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Опустив ткань платья на бедра Айви, я накрыл ее. Как только она медленно выпрямилась, я притянул жену к себе и приподнял пальцами ее подбородок. Теперь наши губы находились лишь в нескольких дюймах друг от друга.
– Закрой глаза.
Она послушно прикрыла веки, а я приблизился к ней. Когда наши губы соприкоснулись, Айви не отшатнулась, как я ожидал. Поцелуй длился лишь секунду, не больше, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, какого это, когда Айви еще не успела окончательно меня возненавидеть. Она раскрыла глаза и снова стала слишком пристально смотреть на меня.
– А теперь поблагодари меня за мое снисхождение, – проговорил я.
– Благодарю, – с горечью отозвалась Айви.
Мука в ее глазах выбила меня из колеи, и я нежно погладил Айви по щеке, даря мягкость, которой она не заслуживала. По крайней мере, на мгновение.
– Соберись, – приказал я. – Пришло время ставить тебе мою метку.
Айви
– Пришло время ставить тебе мою метку.
Когда Сантьяго взял меня за руку и повел прочь из часовни, я наступила на свою испорченную вуаль.
Смотря ему в спину, я послушно пошла за ним, хоть и спотыкалась по пути. Я все еще чувствовала его одеколон, словно смешение дерева, кожи и денег. Этот запах навсегда отложится у меня в голове, ассоциируясь с Сантьяго. И каждый раз я буду ощущать ту же слабость.
Там был Сантьяго. Сидел в исповедальне, словно священник. Если раньше он и относился ко мне терпимо, то теперь, похоже, ненавидел, услышав, о чем я просила Господа.
«Прошу, не позволь ему быть монстром».
Я не имела в виду ничего физического, но как объяснить это Сантьяго?
В этот момент он обернулся, посмотрев на меня, и я вздрогнула. Может, я все же была лицемеркой. Этот череп на пол лица... Татуировка, от которой я задерживала дыхание и не могла отвести взгляд. Одновременно гротескно и пленительно.
Если присмотреться, можно было заметить шрамы под чернилами. Мне хотелось, не торопясь, изучить его лицо, но Сантьяго не давал такой возможности. Шрамы были и на второй – красивой – половине, но не такие серьезные, как те, что скрыты татуировкой.
Значит, он действительно хотел скрыть их? Эти шрамы?
Но почему под черепом? Словно Сантьяго уже умер.
Или он сотворил подобное, чтобы пресечь собственный стыд?
Когда мы подошли к двери, Сантьяго ухмыльнулся и потянулся к ручке. Нет, стыд ему был неведом. Скорее дерзость. Вызов. Он будто говорил: «Посмотри на меня, если сможешь это вынести».
Или же обещание страшной кары любому, кто осмелится посмотреть на его шрамы.
Самое странное, что хоть и знала, что это должно меня пугать, что Сантьяго и сам старался повергнуть меня в ужас, однако я не испытывала ничего подобного. По крайней мере, не только это. Было бессмысленно отрицать, что если я проснусь среди ночи и увижу половину его лица с татуировкой, то он добьется успеха. Я буду в ужасе.
