получают его за жестокость и эгоизм.
Джаред направился в противоположный конец спальни.
– Я предупредил охранников никого не впускать и не выпускать до утра.
Я ахнула.
– Ты собираешься удерживать меня против воли?
Его длинные пальцы легли на угол гладкой деревянной двери.
– Я не заставлял тебя возвращаться, Перышко, – мужчина скрылся из виду, но голос продолжал доноситься до меня. – Ты можешь дождаться рассвета в столовой. Все остальное под сигнализацией. Так что, если у тебя нет желания испытать на себе пушки моих охранников, советую оставаться в доме.
Моя челюсть отвисла в очередной раз.
– Неправильно удерживать меня против воли.
Джаред вышел обратно босиком, одетый в черную футболку и зауженные черные спортивные штаны. Он не казался человеком, у которого есть спортивные штаны, как и тем, кто запирает женщин. Нет, это неправда. На самом деле он казался способным на любую жестокость.
Джаред провел рукой по волосам, которые по мере высыхания вились все сильнее.
– Кажется, ты считала, что у меня есть моральный компас, – он взялся за ручку французских дверей, выходящих на балкон. Металлическая панель с лязгом отошла от потолка и пола, позволив стеклянным створкам распахнуться.
Я сжала кулаки, страстно желая ударить Джареда по руке. Он вызывал во мне худшие чувства. К счастью, из-за злости нельзя потерять перья. А вот из-за удара можно. Поскольку Джаред не возвращался, я отправилась за ним.
Я ворвалась на узкий каменный балкон, залитый лунным светом. Моим глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к темноте. И еще одно, чтобы заметить Джареда на шезлонге.
– Позволь мне уйти, и ты больше никогда обо мне не услышишь, – бешеные удары сердца сотрясали мое тело. – Обещаю.
Мужчина повернул голову, чтобы посмотреть на меня.
– Конечно, Перышко, иди вниз.
– Я имею в виду не твою спальню, а дом.
Джаред посмотрел на свои наручные часы.
– Сигнализацию отключат через пять часов, чтобы впустить просителей. Тогда ты сможешь уйти.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ты не можешь выключить сигнализацию сейчас?
– Код от системы сигнализации есть только у Амира и Мими. А они отсыпаются после вчерашнего праздника.
Похоже на ложь. Как он мог не знать код сигнализации в собственном доме? Я осмотрела внутренний дворик и заметила движение в сумраке – охранник. Я подошла к каменной балюстраде и на глаз измерила высоту падения.
– Последний человек, который спрыгнул с моего балкона, сломал позвоночник.
Я замерла.
– Не переживай. Его страдания продлились недолго. Мой охранник всадил ему пулю в череп.
Мой рот приоткрылся.
Джаред перевел взгляд на простирающееся над нами небо. Ни одна звезда не пронзала холодную тьму. Как и в Нью-Йорке, звезды затерялись в смоге и вечно горящих городских огнях.
– И прежде чем начнешь проповедь, знай, он был киллером, которому заплатили за мое убийство.
– Пустили бы твои охранники пулю в голову и мне, если бы я попыталась сбежать?
Джаред сцепил пальцы на животе.
– Если я им прикажу, то да.
– Ты бы приказал?
– Ты хочешь убить меня, Перышко?
Я покачала головой.
– Тогда тебе не о чем беспокоиться. А теперь почему бы тебе не присесть на другой шезлонг и не рассказать обо всем, что мне следует изменить в себе?
– Мне и стоя неплохо, – коротко ответила я.
Джаред перевел взгляд на мою обувь.
– На таких-то каблуках?
Я прислонилась бедром к грубым каменным перилам.
– Расскажи мне о том, как это работает. За какой помощью люди обращаются к тебе?
– Все по-разному. Но обычно за физическим возмездием или денежной помощью.
– Люди приходят к тебе за подаяниями?
– Ты выглядишь удивленной.
Просить милостыню на станции метро – это одно. Но протягивать сложенные лодочкой ладони главарю мафии – совсем другое. Не говоря уже о том, что деньги Джареда, вероятнее всего, были запятнаны кровью.
– Что ты просишь взамен?
– Ничего.
Будь это правдой, это означало бы, что он великодушен. А великодушие стирало очки грешности. Однако с момента занесения в Систему Оценки его уровень никогда не колебался.
Тогда до меня дошло почему – деньги были не его. Грязные деньги перечеркивали любое доброе дело, совершенное с их помощью.
– А физическое возмездие? В чем оно заключается?
– От избиения супругов до запугивания боссов.
– Ты отвечаешь за избиение или запугивание?
– Каким бы героем я был, если бы не занимался спасением?
И вот мы снова вернулись к его комплексу Робин Гуда.
– Ты проверяешь информацию заявителя, прежде чем отправиться в бой с оружием наперевес?
– Я знал, что ты считаешь меня аморальным, но не думал, что и дураком тоже.
Я вздохнула.
– Я не считаю тебя глупым, Джаред. Вероломным, расчетливым, властным, но не глупым.
– Спасибо.
Я пододвинулась, потому что камень впивался мне в ногу.
– Это не комплимент.
– Мой дядя тоже таким был. И даже больше.
– Кажется, ты боготворил его?
Джаред улегся на сцепленные за головой руки.
– Он добился всего сам. Бросил школу в тринадцать лет, затем шесть лет проработал на конезаводе под Парижем. Он начал с того, что разгребал лошадиное дерьмо. А затем стал дрессировать их. Одна из лошадей в итоге била все рекорды два года подряд, заработав конюшне миллионы[34]. В благодарность владелец дал моему дяде пять тысяч евро[35]. Пять тысяч евро, – Джаред фыркнул.
– Ему могли и вовсе ничего не дать.
– Ах… вечный голос разума.
– Я не имела в виду, что он не заслуживал большего.
– Нет, ты намекнула, что он должен был быть благодарен за эту подачку.
Я пожала плечами.
– Итак, как он прошел путь от дрессировщика лошадей до, – я кивнула в сторону двора, – этого?
– Почему бы тебе не присесть? У меня от тебя сводит шею.
– Уверена, твоя шея в полном порядке, – сказала я.
– Ты безжалостна.
Я закатила глаза.
– Так что случилось потом?
– Потом он поблагодарил своего босса и любезно вернул премию.
– Вернул?
– До последнего пенни. Однако затем он попросил своего босса подарить ему тощего жеребенка из посредственной родословной. Дядя знал, что его собирались продать на соседний конезавод за бесценок. Однако он наблюдал за жеребенком и заметил в его мышечной структуре нечто такое, чего не заметили ни его босс, ни заводчик.
Комары вились вокруг единственного светильника, опутанного густым плющом. Их жужжание время от времени перекрывал визг шин на дороге перед особняком Джареда.
– К ужасу моих бабушки и дедушки, он привел жеребенка домой. У их дома в пригороде был только задний двор, – на лице Джареда промелькнуло веселье. – Дяде запретили держать лошадь дома. У моей бабушки в соседней деревне была подруга с большим поместьем. Бабушка спросила, не согласится ли
