Поначалу я, конечно же, приуныл. Работал-то я по-прежнему водолазом, а какие у водолаза деньги. Тогда меня и попутал бес. Я решил, а чем черт не шутит – напишу-ка я заявку на изобретение, отправлю ее в соответствующий комитет и получу государственную поддержку. В смысле денег на покупку часов – ну, не ходиков, так хотя бы будильников. Написал я, в общем, эту заявку, назвал себя народным изобретателем, запечатал ее в конверт и бросил в почтовый ящик.
И вот проходит неделя, и является ко мне человек. Представляется: такой-то, такой-то, газета «Ленинградская правда», корреспондент. Прибыл по заданию редакции к народному изобретателю, то есть ко мне. Расскажите, говорит, кто вы есть, воевали ли, имеете ли награды. И давно ли увлекаетесь изобретательством. И что уже успели внедрить. В масштабах, говорю, государства успел внедрить лишь спецкаблук для бахил, увеличивающий прочность сцепления между грунтом и ногой водолаза. И рассказал во всех подробностях про каблук. После этого часа четыре, если не пять, я излагал ему свою теорию времени, рисовал карандашом цифры, расписывал, какие возможности открывает машина времени человечеству. Три чайника кипятку выпили и две сахарницы сахару извели, до того как корреспондент ушел. Сфотографировал меня на прощанье, обещал, когда статью напечатают, обязательно меня известить.
А потом, прошел где-то месяц, встречает меня на лестничной площадке сосед и тычет пальцем в газетный лист. Сам хохочет, будто кто ему подмышками чешет. Я, как глянул, куда он тыкал, то чуть в лестничный пролет не свалился – так меня переломило от возмущения. В газете, на последней странице, жирными, заметными буквами было написано в юмористическом духе: «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!» И под названием добавлено: «Фельетон».
В общем, этот гад из газеты, вместо того чтобы рассказать людям правду, выставил меня на всенародное осмеяние, сделал из меня ушлого махинатора, пытающегося обманным путем выманить народные деньги.
Я полгода ничего делать не мог, все у меня из рук валилось – из-за этого проклятого фельетона. Выручила меня любовь; спас я однажды женщину. Дело было летом, в июне. Работал я на донных работах, проверял фарватер Фонтанки на наличие посторонних предметов, вдруг гляжу – мамочки мои родные! – прямо у меня перед носом погружается на дно чье-то тело. Сопелкина Вера Павловна – это была она. В тот момент я еще, правда, не знал, что тело принадлежит Вере Павловне, узнал я об этом позже, уже в каюте, на борту нашей баржи, когда женщину привели в чувство и отпаивали чаем с лимоном. Но влюбился я в нее с первого взгляда, там, на дне, среди водорослей и мутных пузырьков газа. Сердце ёкнуло под водолазной броней: вот, подумалось мне тогда, девушка моей светлой мечты. Как она очутилась в воде, объяснялось довольно просто. Ехала на речном трамвайчике, на палубе, облокотившись о борт. Народу, кроме нее, на палубе не было ни одного человека – все сидели внутри, в салоне. Вдруг видит – плывет совсем рядом кукла, такая же в точности, что когда-то была у нее в детстве. Она потянулась вниз, думала, что легко дотянется, а тут суденышко качнуло волной, она потеряла равновесие, не удержалась и упала за борт.
Любовь меня вдохновила. Изобретения сыпались из меня, как из волшебного рога. Я придумал электромагнитный гвоздь; я создал прибор для обнаружения останков мамонтов на глубинах до восемнадцати метров; исследуя обычную паутину, я выяснил, как зависит от толщины шнурка оптимальное количество дырочек на ботинке, и изготовил идеальный ботинок. Все это я посвящал ей, и если бы не печальные обстоятельства, не позволяющие главному изобретению моей жизни обрести материальное воплощение, я бы и машину времени тоже посвятил ей.
О брате я совсем позабыл, думал лишь о своей Вере Павловне. Я водил ее по воскресеньям в кино, покупал ей семечки и мороженое. Иногда мы заходили ко мне домой, играли в шашки, слушали патефон. Я показывал ей плоды своей изобретательской деятельности. Я краснел, когда случайно моя рука прикасалась к ее руке. Я не знал, какими словами рассказать ей про свои чувства, а если бы даже знал, умер бы, наверно, со страху, прежде чем начать разговор.
Как-то вечером в январе, в субботу, с Верой Павловной мы сидели у меня дома, пили чай с баранками и вареньем и слушали по радио Бунчикова. Вдруг в прихожей пропел звонок. Я открыл, это был брат. Вид он имел помятый, от одежды несло болотом и какими-то звериными запахами.
– Ты умный, – заявил он с порога, даже не поздоровавшись. – Так помоги мне сделать искусственную пиявку. А Государственную премию честно поделим между собой – треть тебе, а мне что останется.
Я опешил от такого странного предложения. Поздоровался, предложил раздеться, провел в комнату. Познакомил с Верой Павловной, налил чаю. Пил он жадно, баранки ел, не разжевывая, чайной ложкой таскал варенье из общей вазы. Когда варенья оставалось совсем на донышке, он откинулся на спинку венского стула, сложил руки на животе и сказал:
– Ты же брат мне, мы же вместе росли. А брат брату никогда не отказывает. Помоги мне сделать искусственную пиявку.
И он принялся очень нудно рассказывать, что занимается медицинскими опытами, что дома у него целый зверинец, что в зоомагазине, где трудится Зойка, его жена, завсегда списывают часть товара на бой, пишут в накладной, мол, подохло животное от случайной смерти, пока в клетке везли из Африки, а сами его или к себе домой, или на птичий рынок через подставных лиц.
– Я ужас как животных люблю, – сказала вдруг Вера Павловна.
– Правда? – брат взял с тарелки предпоследний баранок и оценивающе посмотрел на нее.
– Да, особенно рыбок и попугаев. – Вера Павловна почему-то смутилась и ладошками прикрыла глаза.
– Ну уж этого добра у нас пруд пруди. Зойка рыбок таскает ведрами. Мы котов ими кормим, на которых я ставлю опыты. Попугаями тоже кормим, но, правда, реже.
– Вы – ученый? – Сделав щелочку между пальцами, Вера Павловна смотрела на брата.
– Есть такое дело, – гордо развернув плечи, ответил брат.
– Наверное, физик? – Щеки Веры Павловны стали розовыми. Она убрала с лица ладони и уже смотрела на брата, не отрываясь. – На циклотроне работаете?
– Что вы, моя работа гораздо важнее и интереснее. Я – медик, а по совместительству – дрессировщик.
– То есть как это? – перебил я. – Допустим, медик – оно понятно. Раз ты служишь на пиявочном производстве, значит с медициной хоть каким-то боком, да связан. Ну а дрессировщиком-то с каких пор ты успел заделаться? И что это за опыты на котах, про которые ты только что тут рассказывал?
– Про опыты сказать пока не могу. Опыты эти секретные, и разглашению не подлежат. Я, может, подписку дал, понимаешь? Поэтому про опыты умолчу. Намекну только, что связаны они с проблемой омоложения, а в будущем возможно что и бессмертия. А то, что я дрессировщиком подрабатываю, так это в свободное от работы время. Ты же знаешь, меня с детства к зверью тянуло. Да и живу я не так богато, как следовало бы. А лишних денег не бывает, это и дураку ясно. Вот ты нуждаешься, честно скажи, в деньгах? Судя по тому, что чай с баранками пьешь, не нуждаешься. Или баранки только так, одна видимость? Дамочкам пыль в глаза пускать?
– Ну почему не нуждаюсь, – отвечал я, – очень даже нуждаюсь.
И тут меня как прорвало. Я ему рассказал обо всем – и про машину времени, и про фельетон, и даже про Веру Павловну, как я ей не дал утонуть. И главное, конечно, про деньги, нужные мне на покупку будильников.
– Значит, так, – ответил мне брат. – Деньги я тебе дам. Естественно, в долг. Месяца на два. Брат ты мне, в конце концов, или не брат. Дам, но на определенных условиях. Во-первых, ты поможешь мне сделать искусственную пиявку. Во-вторых, когда эта твоя машина будет готова, разрешишь мне время от времени ей пользоваться. В научных, конечно же, целях.
Мы ударили по рукам, и уже через пару дней моя квартира наполнилась голосами часов. Работа шла как по маслу. Сначала я создал замедлитель времени, потом ускоритель, потом ускоритель с замедлителем совместил. Брат бывал у меня чуть ли не каждый день, наблюдал за ходом работы. Всякий раз, когда он являлся, приходила и Вера Павловна. Тогда я на эти совпадения внимания не обращал, думал она приходит ради меня, да и работа не позволяла отвлечься. Уходили они обычно вместе, а я до ночи сидел над своими схемами и – думал, клепал, отлаживал.
Наконец моя машина была готова. Как сейчас помню тот мартовский вечер, когда проходило первое испытание. Я купил цветы. Пришла Вера Павловна, и я ей эти цветы вручил. «Посвящаю свою машину вам», – эту фразу я заготовил давно и, когда ее говорил, чувствовал, как горят щеки. Брат пришел на полчаса позже и почему-то мрачный.
– Кто начнет? – спросил он, проходя в комнату и плюхаясь на мой промятый диван.
– Начать лучше с какого-нибудь предмета. Например, вот с этого коробка со спичками. Затем попробуем на тараканах или клопах. А там уж дойдет очередь и до кого-то из нас. Предлагаю в качестве подопытного себя.
