продолжил:
– Как-то очередной раз разоралась на кухне про то, что не на что мне кроссовки купить, а я хотел выход найти, взял и спросил, положено ли на меня от государства пособие. Тут она, будто её ошпарили, стала орать, мол, и государство на её проблемы положило: если зарплата больше восьми тысяч у обоих родителей, то пособие на детей не дают. «Корми сына, одевай, лечи, учи, потом мы у вас его заберём в армию, ну, может, там убьём! А если деньги на человека не выделяли, то его как бы и нет, я их выделяла на ребёнка, значит, мой сын – моя собственность!» – передавал Серый слова матери. – Так орала, всё мясо на сковородке сожгла… Наверное думала, что в этот момент отец в какой-нибудь квартире с какой-нибудь тёткой…
– А ты не пробовал её как-то успокоить? Она переживает за тебя, – сердобольно спросил Яша. Тут Серый бросил на него взгляд, полный боли:
– Она, не помню, когда в последний раз обнимала меня, и сестру тоже – сказал Серый, отворачиваясь от реки, и погрузив руки глубоко в карманы широких штанов. – Я как-то пробовал сам. Но она…
Серый замолчал.
– А у тебя сестра есть? Младшая? – спросил Яша, найдя в этой тяжёлой теме островок тепла. Но это ему показалось. Серый вперил взгляд в дальние огни бутиков, словно они были в чём-то виноваты, и он хотел их расстрелять. Вдруг он вздохнул, как бы желая выдохнуть из груди горюч-камень и теперь стал смотреть себе под ноги на мокрый асфальт. Яша чуял, что Серый хочет всё это рассказывать ему.
– Есть, старшая, Сашка, – тут Серый повесил паузу, длинную, как ночь, и горькую, как желчь, потом шмыгнул, мазнув ладонью под носом, и сказал, глядя в другую от Яши сторону, – в восьмом классе она… групповуху пережила, никому ничего не сказала… Призналась мне только года через два. Она – единственный человек, с которым у меня нормальные отношения всегда были. После того признания… Я её обнял, она – меня, потому что меня трясло и я хотел идти и убить тех мужиков, всех, кто попадётся… Она меня успокаивала, гладила, целовала, как мать должна, и мы сидели в темноте молча. Полночи. Плакали. С того вечера мы стали самыми близкими на всём свете. Я стал заниматься боксом, чтобы защищать её, даже учёбу подтянул, ну так, по некоторым предметам…
– А почему вы не заявили на тех?.. – спросил Яша пересохшим ртом.
– Так она же смолчала, и уже два года прошло, – где их искать? Мужики незнакомые и потом она сама попросила, чтобы… вобщем, это тайна. Она сама попросила молчать, – ответил Серый, и вдруг его словно посадили на оголённый провод, задёргался то ли в танце, то ли в судороге, и сказал, опять повернувшись лицом к безмятежным волнам речки, – хуже другое.
– Что? – спросил Яша, словно бы контуженный тем, что он услышал.
– В тот же вечер она призналась, вобщем… что занимается… этим. Понял?
– Нет, – Яша чувствовал себя новорождённым бараном.
– Проституцией занялась, сама уже, – Серый опять перевернулся, теперь лицом к дальним бутикам, в голосе сквозила злость и досада. – Понравилось ей! А я смотрю, у неё причёска иногда такая, как из парикмахерской, а на какие деньги? И угощала меня постоянно, то конфетами дорогими, – втихаря от родителей, конечно, – то пиццей кормила. Я потом, когда узнал, ничего этого жрать не стал, меня выблюет. У неё и шмотки новые завелись, но она их у подружки дома в сумке держала, чтобы на свои дела ходить в прикиде… Я помню, что сказал ей в конце – только наркоту не жри, Саш, – и тут она заплакала, проняла её моя забота!
Яшины зрачки, словно взрыв гранаты привлёкли зрачки Серого, метнувшие такую горечь, какой он никогда нигде прежде не встречал. Внезапно Серый смягчился, но засмеялся, нервно дёргаясь всем телом:
– Но с этим она у меня не дура, молодец. Она вообще отличница и аккуратная, мне вот футболки стирать любит… Обещала, что с этими походами завяжет… скоро.
Наконец, Серый опустил голову очень низко, и весь повис так, словно у марионетки обрезали все нитки после выступления. Мысли давно покинули Яшу, в нём бушевали чувства, и он обхватил Серого за плечи одной рукой, а другой нашёл его ладонь и сжал.
– Слышь, браток, – сказал он не своим голосом и не своими выражениями, – всё наладится…
Серый слегка ответил на пожатие, и криво, но благодарно улыбнулся, освободив свою ладонь.
– Ладно, хватит, – он похлопал Яшу по спине, – твой Барсук мне сказал, что мы, вроде, скоро надолго в Доле застрянем.
– Нет, я не знал, – сказал Яша, – а почему?
– Ну, занятий много, говорит, а потом какой-то праздник, – ответил Серый, и было видно, что у него отлегло на душе. Он хитро спросил, – а ты не хочешь Машку в Москве найти? Давай твоего Барсука попросим.
– Ты Расу хочешь найти? – Яша чувствовал себя оракулом, потому что Серый покраснел и растянул улыбку, от которой потеплел вечер, но на вопрос не ответил:
– А пошли, по мороженому?
И мальчишки пошли, а потом рванули вдоль парапета набережной наперегонки.
Глава 9. Маназ
От Дома Герани по каменной дорожке вниз по Спирали к морю шли одиннадцать ребят.
– А кого-то нет? – спросил Яша Маху, которая шла рядом с Расой.
– Нет Оли из Астрахани, – отвечала Маха, откидывая одну косу за спину.
– Сюда ведь попадают по желанию, – пояснила Эльвира, изящно вклиниваясь между Яшей и Махой.
– Значит, что-то не так, – вздохнул Петя-итальянец, который шёл позади всех. Яша замечал и раньше, что у этого щуплого смуглого паренька очень острый слух, настоящий дар природы.
– Что-то не так у нас со скоростью сегодня, – сказал Серый и все засмеялись, потому что по залитой солнцем дорожке Улиткиного Дола их вела большая черепаха с чёрным панцирем, высоким, как перевёрнутое ведро. Сол назвал её имя – Геката. Зато у ребят была возможность не торопясь прогуляться, рассматривая Дол, и, конечно же, пообщаться.
Серый вился вокруг Расы, но та почти не разговаривала. Она смотрела на Серого, не смущаясь, и улыбалась нежно, как ангел. Солнце Пятого мира то и дело проскальзывало сквозь прозрачные голубые камешки её крошечных серёжек, не забывая золотить её пушистые волосы цвета мёда. Голова её напоминала одуванчик. Одета она всегда была в одно и то же платье серого цвета, сплошь покрытое вышивкой серыми нитками, – изделие необычного изящества.
Яша же, несмотря на атаки шемаханской Эльвиры, переглядывался с Махой, и та весело улыбалась ему. Ей очень шли джинсы и простая рубашка, лёгкие спортивные тапочки в мелкий цветочек, покрытые тончайшей пылью каменных тропинок Улиткиного Дола. У неё была толстая шоколадная коса и круглые глаза цвета чая, если
