Сейчас, когда таверна стала, наконец‑то, приносить прибыль, трактирщик впервые за многие годы разомлел от барышей, стал особенно жаден и придирчив — понятно же, что наулыбавшись вдосталь видному посетителю, его работница поступит, как все незамужние бабы — выскочит замуж и, весело помахивая передником, убежит нянчить детей да попиливать благоверного. А хромоножка Зария вряд ли сможет повторить трудовой подвиг этой вертихвостки.
Поэтому вечером того же дня, Багой, насупив для пущей солидности брови, предпринял то, что в мире Василисы называли превентивными мерами — провел с девушкой воспитательную беседу на тему — можно или нельзя строить глазки посетителям. Ответ был один — нельзя. Улыбаться улыбайся, но только по острой необходимости, ежели харч пересолила или там муху в похлебке кто отыскал, а чтобы дальше этого — ни-ни, а то ишь…
Васька сделала серьезное лицо, проникновенно покивала и последовала совету работодателя. Ей нравилось в его таверне, и портить отношения с, в общем‑то, довольно адекватным мужиком не хотелось, тем более в новом мире девушка еще не очень обжилась. Опять же Зария есть — на кого такую оставишь?
Поэтому стряпуха каждое утро принимала озабоченный вид и всячески старалась нацепить на лицо серьезную мину. Однако от Глена не скрывались веселые смешинки, искрами мелькавшие в ее глазах. Стряпуха была забавная. Невысокая, мягкая, улыбчивая, с ворохом кудрей. Очень уютная и в то же время очень отовсюду заметная.
Поэтому, несмотря на внезапно посерьезневшую кухарку, люди в харчевню шли. А Багой хмурился каждый раз, когда беззаботная работница забывалась и улыбалась незнакомцам во все десны. Трактирщик старался держать хохотушку хотя бы подальше от зачастившего в таверну дэйна, подсылая к тому колченогую Зарию.
Вот и сейчас зыркнул на чернушку, чтобы поспешила, но та столь неловко собирала со столов грязные миски, что по всему было видно — сегодня дэйна обслуживать Василисе.
Хлопнула дверь, но корчмарь этого не услышал, поскольку весь сосредоточился на мысли о несовершенстве мира и непостоянстве баб.
— Дэйн, а дэйн, что‑то ты сюда едва не каждый день ходишь, — напротив того, от кого Багой ревностно старался держать в стороне стряпуху, остановился высокий рыжеволосый мужчина.
Хищное лицо придавало ему определенное сходство с ястребом, чуть прищуренные синие глаза смотрели пронзительно и испытующе.
— Здравствуй… отец, — с небольшой заминкой произнес дэйн.
Во взгляде жреца промелькнуло мстительное удовольствие. О-о-о… он знал, как такие не любят служителей храмов, говорящих напрямую с богами! К тому же, какой он ему отец? Они были ровесниками.
Почему дэйны не любили молельников? Да потому, что те единственные, кто напоминали им и окружающим о том, что эти мужчины — всего лишь послушное орудие богов, исполняющее вышнюю волю. Не какие‑то особенные, не избранные, не спасители. Жалкие наемники, которым и жизнь‑то оставляли только потому, что не печально их было терять.
Да, не любили дэйны жрецов, но, увы, боги сказали свое слово.
— Здравствуй. Так что же ты сюда зачастил? — пришедший легко опустился напротив и застыл, словно ожидая откровений.
Дэйн улыбнулся ему с такой же прохладцей во взгляде:
— Да вот… ем иногда. Наслаждаюсь. Все‑таки непросто быть орудием богов. Да и голод, опять же… терзает, как всех обычных людей — несколько раз в день.
— М-м-м, — с едкой насмешкой протянул собеседник и неожиданно произнес, — и все же я не понимаю, почему дэйны женятся? Ты не объяснишь? Вы ведь, хотя и воины, но не обычные наемники. По сути, бездумные исполнители небесной воли, а значит должны быть послушным оружием в руках небожителей — лишенным сомнений, страха, привязанностей. Я даже вопрошал об этом высшие силы, но увы, так и не получил ответа.
Служитель храма обернулся и смерил равнодушным взглядом приближающуюся к их столику Василису. Хотя… может, этот взгляд казался не таким уж и равнодушным.
— Здравствуй, красавица, — расплылся он в улыбке.
Девушка улыбнулась в ответ.
Единственным посетителем, которого она приветствовала всегда с неизменно отсутствующим видом, был именно этот. Стряпуха Багоя словно чувствовала деланность добродушия в голосе мужчины, словно была уверена в неискренности его слов.
— Ты так и не сказала мне, — тем временем продолжил молельник, — откуда у тебя на руках эти узоры?
— А вы так и не сказали, как вас зовут, — парировала Лиса и повернулась собеседнику жреца, а в глазах уже прыгали радостные смешинки. — Дэйн, тебе как всегда или новенькое чего‑нибудь?
— А есть новенькое? — спросил тот.
— Ну, могу предложить знатную слоёнку, ты же сластена.
Слоёнкой Василиса назвала некое подобие «Наполеона», которое смогла изготовить в здешних условиях, пропитывая медом и обсыпая коржи орехами.
Дэйн на секунду улыбнулся уголками губ, а потом кивнул.
— А вы что‑то будете? — уже другим тоном обратилась она ко второму посетителю, смотревшему на нее с мрачным подозрением во взоре.
— Меня зовут Андалу, — спокойно сказал тот.
— Не верю! — тут же возразила девушка, — вот… точно не Андалу. Так есть что‑нибудь будете?
Храмовый служитель прикрыл на секунду глаза и только крепко сжатый кулак выдавал его раздражение.
Он ничего не мог предъявить этой дерзкой девчонке. Магии в ней не было ни на грош… Веселая, всегда обходительная, она не нарушала никаких порядков — ну подумаешь непонятные узоры на руках! За такое не заточишь в темницу. Но де-е-ерзкая!
Да еще эта хромоножка, которая всюду за ней таскается, словно тень… Странная кухарка, одним словом. Она не боялась его. Да, собственно, никого не боялась! Он попытался выведать, есть ли у нее семья, но… оказалось предмет его подозрительных наблюдений совершенно одинок. Даже дома своего у Багоевой стряпухи не было. Жила тут же — при харчевне. И откуда только такие берутся?
— Принеси что‑нибудь на свой выбор, — махнул, в конце концов, рукой жрец, и снова повернулся к своему собеседнику. — Итак?
Дэйн чуть откинулся назад, постукивая пальцами по столешнице.
— Итак? — повторил он эхом. — С какой целью отец, который не снисходит до простых людей без воли богов, освятил своим присутствием плохенькую харчевню? В очередной раз.
— Голод… терзает, — парировал служитель.
Молчаливый поединок взглядов продолжался до тех пор, пока Василиса не принесла обоим трапезу. Поставив перед молельником широкое блюдо жаркого, она подмигнула дэйну, подвигая ему тарелку с большим куском слоёнки.
