Свободной рукой — той самой, что навсегда теперь забинтованным обрубком в памяти, — Дмитрий осторожно касается моей щеки. Не гладит. Просто касается двумя пальцами, как бы проверяя, настоящая ли я, реальная ли, не исчезну ли от прикосновения. Прагматичная я уже пугаюсь: сейчас начнем целоваться, и пропалим мой костюм. Не уследим ведь за сигаретами! Дмитрий убирает волосы с моего лица. Прикрываю глаза… И вдруг отлетаю в дальний угол тамбура. Тьфу! Нашла где встать!
— Димка, больно? Ой, Марина, ты не ушиблась? — Ринка выглядит по-настоящему перепуганной.
— Нашла где стоять! — ругается Ринка, в точности повторяя мои мысли. Потом со всей силой и умениями массажистки растирает мне ушибленную поясницу. — Так и насмерть пришибиться можно…
— Ничего, — ощупываю ушибленное место. — Я что-то не сообразила, что здесь дверь. А ты, к Передвижному? — и сама чувствую, как фальшиво звучат мои интонации, но поделать ничего не могу. Как стандартная злодейка из дешевого мексиканского сериала, которая что-то задумала и коварно обманывает теперь главную героиню, я с приветливыми ужимочками строю Ринке глазки. — Рин, хочу тебя попросить, ты Передвижного спроси о том, что в буклетах. Ты же знаешь, он меня не терпит — а тебе ответит. Интересно же…
На самом деле о буклетах, как я только что поняла, Передвижной мог рассказывать бесконечно и кому угодно. Все, кто побывали с ним на этой просветительной беседе, уже знали об этом и предупреждали: «Если не хотите на час у него застрять, про буклеты с лозунгами и текстом о пользе искусства для масс молчите, он их, кажется, сам сочинял, и потому на них слегка подвинулся…» Накануне передвижной распорядился, чтоб каждый выделил полчаса и зашел в штабной вагон для получения инструкции. Все, конечно, удивились, но пошли. Судя по взгляду, Дмитрий успел уже переговорить с вернувшимися и прекрасно знал, к чему приведет вопрос о буклетах. Ринка, судя по заспанной физиономии, только умыться и успела, прежде чем нас искать кинуться. Значит, ни с кем еще не говорила и о запретной теме ничего не знает. Знаю, что потом буду отмазываться и утверждать, что сама не знала, к чему приведет вопрос. Знаю, что буду врать, мол искренне интересовалась содержанием буклетов….
Мне делается немного стыдно, но весело.
— Хорошо, сейчас закину в рот какой-нибудь хавчик, и пойду к Передвижному. Обязательно спрошу про буклеты, не волнуйся. Ох, нехорошо получается. Передвижной утром просил появиться, а уже день вроде…
Как ни смешно, в смысле соблюдения официальных правил Ринка оказалась девочкой весьма скрупулезной, страшно боящейся что-то нарушить.
«Я так боюсь всего этого официоза, всех этих бумажек и расписаний…"»- рассказывала она, заполняя анкету участника тура, — «Так боюсь, что заполняю их до ужаса тщательно. Теперь уже почти никогда не ошибаюсь»
Меня бумажки и правила не пугали, а раздражали, поэтому я заполняла их не глядя и ошибалась всегда. Ринка страшно удивлялась такому моему отношению.
— Только дайте мне сначала кто-нибудь сигарету, я со вчера не курила!
Ринка склоняется над моей пачкой Честэра, а мы с Димкой синхронно закатываем глаза к потолку, демонстрируя друг другу, насколько несвоевременным считаем вдруг проснувшееся в Ринке желание с нами поболтать. К счастью, после первых двух затяжек Ринка морщится:
— Тьфу! На шару и уксус сладкий, а с бодуна и сигарета гадкой кажется… Никакого счастья в жизни! — Ринка выбрасывает сигарету и уходит. — Димка, — кидает она, уходя, — А ты, что ли, уже поел? Хороший мальчик, после гулянки, да в такую рань встать…
Дверь плавно закрывается.
— Димка! — передразниваю Рину я, делая ударение на последнем слоге, — Да ты пользуешься серьезным спросом! — замечаю.
— Не выдумывай! — неожиданно резко, он хватает меня за руку. — Хоть Димка, хоть Вася, хоть спросом, хоть без проса… Лишь бы дали спокойно пожить. Идем!
Кажется, у него не осталось больше сил на словесное фехтование и он начал говорить прямо. Как ненормальные, держась за руки, мы несемся через вагон. Бегущий внутри по хожу поезда — несется быстрее самого поезда. Мельком гляжу в окно и горжусь нашей скоростью. Последнее купе — мое.
— Не закрывай на защелку, мы потом не откроем…
— Потом? Не все ли равно, что будет потом? — защелка клацает, отрубая нам все пути к спокойной жизни.
Всегда и во всем человек стремится к комфорту. Исключение — секс. Все, что в остальной жизни принято считать неудобствами, в сексе называется романтикой. Отвлекаюсь на миг от ощущений, оцениваю происходящее со стороны. Обнаруживаю себя в весьма затруднительной для движений позиции. Лежу, согнувшись, как каучук, на жесткой холодной поверхности откидного столика. Впивающуюся в поясницу окантовку столешницы не замечаю, и больно царапаю ступни о дурацкие железяки на боковой обивке верхних полок. В треугольнике моих устремлённых ввысь ног ритмично раскачивается Дмитрий. В зеркале на двери отражаются размеренные скачки его веснущатой спины, вокруг — отражения из окна: проносящиеся мимо поезда пустые глазницы недостроенных зданий, заброшенные строительные фургончики, незарытые котлованы. Урбанистический пейзаж за окном, урбанистическое музыкальное сопровождение в виде тревожного стука колес, усилившееся вдруг качание поезда, урбанистический секс: Дмитрий огромным сваезабойником, что монотонно стучит на каждой стройке, вгоняет себя в меня. Мощными толчками, хорошо, сильно, еще…
— Дима, Димочка, — издаю бессвязные стоны, кусаю свой палец, чтоб не кричать. — Дима, Димочка, Ди-и-им-к-а! — первый раз в жизни тяну так чьё-то имя. Смакую вкус слова.
Не дождалась его, опередила. Но не огорчаюсь. Врут, мол, бывают любовники, которые с первой же встречи так друг другом проникаются, что живут долго и счастливо, умирают в один день и кончают в один миг. Первая встреча — всегда стресс. Принюхаться, изучить, осмотреться. Никаких излишеств пока, никаких фантазий и ухищрений. Подчиняемся охотно, подчиняем аккуратно, чтоб не спугнуть, а познать собеседника. Синхронность чувств и полное слияние приходит с опытом. И с каждым новым партнером этот опыт нужно нарабатывать заново. Пока мы — просто партнеры, позже, возможно, научимся сливаться в одно целое…
Встречаюсь взглядом с Дмитрием. Он заметил мое выбывание из игры и тоже вернулся к реальности, остановившись.
— Как ты? — спрашивает, будто мы не виделись триста лет.
— Хорошо, — отвечаю с улыбкой и тянусь укушенным пальцем к его лбу, чтоб промокнуть капельки пота. — Нам бы в цирке выступать, — показываю взглядом на свои ноги.
— Прости, я машинально… Распял тебя, как маньяк… — не выходя из меня, он обхватывает обоими руками талию. — Я весь в тебе, — шепчет, — Весь, по самую макушку. Не представляешь, как это приятно…
Как ребёнка, он прижимает меня к себе, выпрямляется, кружит. Оказывается, он невероятно силен. Несмотря на стройную довольно фигуру, пушинкой я никогда не считалась. Вспоминаю вдруг, что у нас непростительно мало времени. Выбираю момент, цепляюсь руками за верхнюю точку, торможу вращение, усаживаю Димку на полку.
— Поехали?
Закрываю глаза, отпускаю неистовость, отдаюсь ощущениям, радуясь свободе движений. Я ведьма — иствикская ведьма на шабаше… Спина перегибается через Димины крепкие ладони. Стоп! Чувствую вдруг, как меня подхватили, перевернули, швырнули на покрывало…
— Не сейчас, — шепчет он. — Не люблю амазонок.
И тут поезд гудит раненным зверем и въезжает в туннель. Мгновенно темнеет. По купе с сумасшедшей скоростью проносятся невесть откуда взявшиеся тени и блики. Все смешалось. Отбойным молотком дрожит надо мной Дима.
— Марина, Маринка…
С грудным стоном отрывается от меня.
— Мари-и-и-ночка! — Перекатывается на бок, утыкается головой в подушку, рычит, порывисто гладит руками мои плечи, трепещет. Кажется, всё…
В окно снова заглядывает дневной свет. Поезд резко сбавляет скорость. Раскачивается лениво и весело, будто ни в чем не виноват, и не нагнетал мгновение назад обстановку своим безумием. Уже не бежит, а ползет. И, наконец, вовсе останавливается…
Лежим тихо-тихо, восстанавливаем дыхание. Его пальцы находят мою ладонь, теребят с нежностью.
— Забыла сказать тебе волшебное слово «спираль», — спохватываюсь.
— Главное вовремя! — на одном выдохе сокрушается Дмитрий. — Впрочем, что я мелю. Конечно, вовремя. Буду знать. На будущее буду знать.
Хмыкаю, посмеиваясь. Думаю, что все такое могло произойти только со мной. Меньше недели в туре, и уже завела себе любовника. Причем, сначала обидела, потом отпугнула, и уж потом завела. И тут умудрилась все напутать и не предупредить о правилах пользования… Как-то совсем непохоже на себя проявляюсь, на самом-то деле. Хотя, наверное, это естественно. Новая жизнь должна приносить новые связи и новые манеры. Причем, чем быстрее их принесет, тем лучше. Потому что больше времени останется на развитие отношений и собственное перевоспитание. И потом, когда эта новая жизнь закончится, то следующая придёт бок о бок с приятными воспоминаниями и уверенностью в завтрашнем дне: в окончившейся жизни, ведь, вот как здорово получилось, значит, и в грядущей так будет. А еще, я думала, что Дмитрий — то, что надо. Подкорректировать чуть-чуть, привить «любовь к амазонкам» и… Обхватываю руками-ногами, прижимаюсь по-детски. Типа, доверчиво… Дмитрий кивает вопросительно.
