— Нормальный, современный и городишко?! — Ринка нарочно мажется еще сильнее, — Нонсенс! Если современный — то город. Если городишко — то отсталый…
Ясное дело, тут же принимаемся спорить, забрасывая друг друга фактами из прошлых городов.
— Горловка — городишко? — спрашиваю. — Понятно, что да. Ну и где ты там отсталость видела? Прекрати свой столичный снобизм демонстрировать!
— Или вот Лисичанск, — присоединяется к моей тираде Димка. — Маленький, старинный — это факт. Но весьма-весьма просветленный. Именно из-за некой своей отсталости и просветленный. Вспомните хотя бы ДК, где мы концерт давали. Вы это помните? Уникальный зал. 30-го года постройки, если не ошибаюсь. На стенах лепнина, потолки высоченные, а весь конструктив сцены деревянный. Вы ж — бабы, вас же такое не заводит, а я — протащился. Прикиньте, даже барабаны подъемников штанкет деревянные.
— Не ругайся! — отмахиваемся мы хором.
Димка с котом возмущаются в ответ. Димка текстом, вроде: «Имею полное право выражать свое мнение!» А Шумахер — оскорбительным мяуканьем, требующим, чтоб я вернула ему катушку с нитками. Дальше снова солирует Ринка:
— Ох, ну при чем здесь, что у кого деревянное… Нет, чтоб что-нибудь ультрамодное заметить, а то — лепнина на потолках. Тьфу!
Бедняжка страшно скучает по цивилизации. Божится, что по приезду в Москву обойдет все супермаркеты и дневные дискотеки. Почему дневные? «Да потому что на ночные с детьми не сходишь, а без малых, как вернусь из этого долбанного тура, больше ни шагу не сделаю. Месяца два точно буду кругом за собой в охапке таскать. Соскучилась!»
— Ультрамодное тебя уже ждало в Славянске, — подкалываю я.
Славянск реально удивил нас обилием валяющихся на дорогах использованных шприцов. А под погрузку аппаратуры нашим сценовикам выделили не грузовик или автобус — как в других городах, а… экипажи «Скорой помощи». Видать, самая распространенная машина в городе. Ринка, опасающаяся реакции наркоманов, едва не отказалась выходить на сцену. Зря, потому что принимали, как и везде. То есть радушно и бурно. Складывается ощущение, будто публику кто-то специально тренирует к нашему приезду. Такие все живые, такие приторно добродушные, такие цветочноупакованные. Не может быть зал таким сам по себе! Слащавость эта наверняка как-то искусственно стимулировалась предконцертной рекламой.
— Ну, вас! — распахивает дверь Ринка, избавляясь от духоты и своего изображения. — Димка, выйди, дай порядочным дамам приодеться. Не от стеснения прошу — такого от меня и не ждите. Все нормальные женщины не переодеваются при мужчинах вовсе не из стыдливости, а для того, чтоб было кого потом сражать неожиданно новым обликом. Сечете? Димка, выходи. Я жду…
Она опрокидывается на свою полку и мечтательно прижимает к груди плюшевого мишку.
— Вот как напялю сейчас свое декольте, вы обзавидуетесь…
Смешно, но почти все женщины тура спят, обложившись мягкими игрушками. На ощупь штуки потрясающие, но лично я все равно никогда не стала бы спать с такой штукой в обнимку. Спать надо или самой, или с мужиком или… в последние дни я спала с Шумахером. Ажурному коту надоели уже и Дмитрий и Валентин, и по ночам он начинал шкребстись под нашей дверью, чтоб я впустила его в купе. После этого Шумахер важно запрыгивал ко мне на подушку, вытягивался на полпостели и принимался урчать. К Ринке он с того случая с колготками больше не подходил. Обиделся. На шее у него частенько красовался Димкин бандан с пришпиленной к нему запиской, цивильно желающей спокойного сна, вроде: «Амазонкам — сказочных снов». Такая вот тайнопись. Особенно забавно было, что Ринка всякий раз просила озвучить ей послание соседнего купе, считая, что пожелания приходят нам обеим.
Дверь за Дмитрием прикрывается и наши отражения зависают в двух половинках зеркала. Ринка уже — стервозная брюнетка с яркими губами, я — все еще не накрашенная улыбающаяся физиономия с взъерошенной стрижкой и заспанными глазами.
— Нельзя смотреть в одно зеркало, — наставительно замечает Ринка. — Примета дурная, в одного влюбимся.
— Знаешь, — говорю, — Если действительно влюбимся, то хоть в одного, хоть в десяток — без разницы. Триста лет всерьез не влюблялась… А хочется… Впрочем, сейчас как раз тот период, когда есть все шансы отрастить связь до привязанности.
Не то, чтоб мне захотелось поделиться с ней происходящим. Просто так сказала. Скорее самой себе планку ставила, чем Ринке душу открывала. Закалываю челку, принимаюсь рисовать глаза поромантичнее.
— Серьезно? — Ринка удивленно вскидывает брови, тут же замечает несколько лишних волосков и хватается за щипчики. — А я уж думала, ты у нас ацтек. Десять дней уже в одном купе живем, а о мужике не слова от тебя не слышала. Все больше о всех этих твоих биографиях. Прям некрофилка какая-то из тебя получалась. Мы с Димкой на эту тему даже пересмеивались. Ну, мол, с нами-то все понятно, а вот Марина что себе думает? Так и собирается, что ли, весь тур в одиночестве провести?
Как интересно! Они, значит, с Димкой про меня сплетничали… Она, ладно, а вот он, красавец, нафига такие провокации создавал. Любитель красоты сюжета, блин!
И тут понимаю. То ли по Ринкиным интонациям, то ли потому, что сюжет фильма «Кабаре» в голове резко замаячил. Понимаю, и ничего не могу с собой поделать. Поворачиваюсь, смотрю на нее расширенными глазами. Спросить — не спросить, не знаю… Впрочем, Ринка такой человек, и спрашивать не надо, рано или поздно приспичит и сама все расскажет. Жаль только, что поздно так приспичило…
— Ну что ты так смотришь? — не выдерживает она, разрываясь уже от желания выговориться. — Хочешь спросить, сплю ли я с ним? Да. Сплю. Ну и что тут такого?
Далее, все по сценарию «Кабаре». Черт бы побрал эти постоянные совпадения. Падаю на полку, хохочу, не в силах успокоиться.
— Ты спишь с Димкой? — повторяю неистово.
— Да. — Ринка, кажется, тоже уже все поняла. — Что ты смеешься? Да!
— Я тоже!
Смех. До слез, до абсурдных междометий, до потока кажущихся теперь комичными воспоминаний… И о записке на шее Шумахера, и о моем недовольстве Ринкиным панибратством, и о кратковременных наших с Ринкой попеременных исчезновениях, и о Димкиной скрытности, понятно теперь зачем им придуманной…
— Эй, с вами там все в порядке? — Димка стучится в дверь, вызывая тем новый приступ нашего хохота.
— Нет, — отвечаем хором, синхронно вытираем тушь под глазами, и снова хохочем, от этой нашей синхронности. — Мы сошли с ума. Отстань от нас! — кричу засранцу-Димочке, — Потом увидимся…
Ринка всхлипывает в поддержку. Непонятно, не то от смеха, не то впадая вдруг в меланхолию…
Вот такая, блин, вечная молодость. Помню, что смеялась я тогда вполне искренне, а обиды совсем не было. Может, появилась бы, по спокойным размышлениям, да на спокойные времени не хватило. Сначала я Ринку успокаивала, потом цирка, нами с ней устроенного, стыдилась, потом Димку утешала, а потом… Потом не на кого уже стало обижаться, и уже Ринка меня успокаивала, уговаривая не брать на себя лишнего.
* * *
Обиды не было, а месть действительно имела место. Это только звучит страшно — «месть». Схожее со словом «смерть» звучание заставляет внутренне содрогнуться. На деле же, все происходило истерично, но довольно безобидно. Вот если б сценарист, пишущий наши жизни, тем и ограничился…
НПВ
— Быстрее, быстрее, поторапливайтесь! — поезд остановился и внезапно наполнился суматохой. Мы попросту не успели сообразить, что творится, и тут же оказались втянутыми во всеобщее оживление. Дверь нашего купе наглым образом распахнули и на пороге вырисовалась улыбающаяся Зинаида со связкой проводницких ключей в руках. — Освобождаем помещение! Никто не останется непричастным… — Зинаида уверенно шагала по коридору и властно вламывалась в каждое купе. — Все на волю! Все за мной! — командовала она. — Девочки?! — она с негодованием уставилась на наши зареванные физиономии. — В чем дело? Вы разве не знаете, что сегодня мой юбилей? Сходим на твердую почву и празднуем!
— Юбилей? — растерянно квохчем мы, синхронно хватаясь за косметички, и пытаясь сообразить, как же мы умудрились пропустить извещение о празднестве, и что теперь можно соорудить в качестве подарка. — Поздравляем. Но нас никто не предупреждал. Мы не знали…
Зинаида победно улыбается и шепчет интимно:
— Никто не знал. По правде говоря, я и сама не знала. Придумала этот юбилей только что. Просто, как повод для отмечания. Странно не отпраздновать что-нибудь в такой замечательный вечер, так отчего б не закатить торжество в мою честь?
Оказывается, не одни мы сочли необходимым провести предстоящий вечер в кабаке. Зинаида прикрывает дверь, подмигивает и смеется.
— Я странная, да? Старые артистки, знаете ли, имеют право на причуды. Какая ж я порядочная прима без капризов? — она оборачивается к зеркалу, и мы с Ринкой, словно от змеи, отскакиваем от нее, чтоб не дай бог не отразиться с ней в одном зеркале. Только дамы-собачки нам в фан-клубе засранца-Димки еще не хватало. Обнаружив, что реагируем странно, Зинаида негодует: — Что вас останавливает? Юбилей липовый, поэтому подарков не надо. Обязательно только присутствие. Понимаете, завтра последний концерт первой части тура. Необходимо сплотить дух коллектива! Жду вас на платформе. Быстрее, быстрее, поторапливайтесь! — снова кричит она, чудесным образом переместившись к дверям следующих купе.
