— От земли до неба распери крыла во сто крат зола! — возглашали жрецы под мерный стук барабана. — Распери крыла — на стезе добра! Опали перо — во сто крат добро! Сварги свет сияет — коло вех земных венчает…
Энунд рассмотрел на небольшом насыпном холме, окруженном каменным кругом, два высоких деревянных изваяния. Одно явно было мужским — суровое бородатое лицо в удлиненном головном уборе с ободом, похожем не то на шлем, не то на шапку, и женское — продолговатый овал с тонкими бровями, обрамленный покрывалом, стянутым на лбу венцом. Перед холмом полыхал огонь, в который гарды подбрасывали поленья.
Жрецов Энунд насчитал пять. Все они, облаченные в длинные белые одежды с алыми поясами, поочередно сменяли друг друга, заводя речь раскатистым голосом и вращая в воздухе навершиями длинных резных посохов, которые иногда с силой опускали на землю.
— Что это за женское божество? — вопросил Бови у Торопа, понизив голос и указывая глазами на изваяние.
— Лада. Она супруга Сварога и мать всех светлых богов, — сказал боярин.
— Как наша Фригг, — пробормотал Гудред.
— Сварог и Лада неразлучны. Потому в день Небесного Отца ее тоже восхваляют и приносят ей требы.
Волки Одина, оставшиеся снаружи от палисада, наблюдали, как женщины в узорчатых платьях обносят народ караваями, завернутыми в матерчатые полотенца. Гарды, произнося славления богам и предкам, прикладывали к караваям обе ладони.
— Это требный хлеб, он будет сожжен на священном огне, — негромко разъяснил Тороп. — Касаясь его руками, мои сородичи желают блага всем своим предкам, с которыми их скоро свяжет огонь. Огонь на капище — мост между мирами. Он соединяет сердца людей с пращурами и родными богами.
После того, как караваи были отправлены в пламя, гарды начали подходить к большому чану с зерном и набирать его в ладони. Они огибали кострище по кругу, бросали в него зерна и вновь воздымали руки к небесам.
— Зерном поминают павших соплеменников, покинувших Явь, — проговорил Тороп.
— Гой, Свароже, премогутный боже! — восклицали жрецы. — Славу тебе речем по искону отчему, тако же пращуры наши рекли. На зеленом на лужку, под небом ясным, под солнцем красным. За лесами дремучими, за холмами могучими, где ветры-кони играют, где колославы соколами над землей порхают. Коло водим хоровод под Сваргой Синей, хлебом и чарою Батюшку радуем. Свят Свароже! До славящих тебя снизойди, трисветлый лик свой яви. Чтобы ярью потьму превозмочь, чтобы истый удел для рода выковать. Гой еси во славе боже силе праве!
Потом женщины, помогавшие жрецам, появились вновь с большими резными чашами в руках. Сначала они плеснули несколько капель в огонь, а потом принялись обносить народ. Собравшиеся гарды с поклоном прикладывались к чашам устами, делали большой глоток и выкрикивали хвалу богам и предкам.
— Это родовые братины, — заметил Тороп. — Питие суряное сердца людей богам отворяет.
— Смотрите, сородичи! — один из жрецов воздел длань к небу. — Отец Сварог смотрит на нас!
Весь народ оживился, запрокивывая головы вверх.
— Развергнулись Хляби Небесья, — продолжал жрец с необычайным воодушевлением, — озаренные Огнем Сварожьей Кузни. Белый Знич, блистая, как тысяча солнц, растопил облака, явив нам исток предвечной Прави!
Энунд невольно вскинул глаза к небесному пологу. В толще густых облаков и правда зародилось очень сильное сияние. Оно словно раздвигало тяжелые, плотные створки, высвобождая нестерпимый свет. Молодой хирдманн не отводил взора. Разростающееся сияние стало похоже на кровлю огромного золотого чертога. Слепящие блики будто выстраивали причудливые контуры сводов Асгарда. А на фоне лучащихся светом исполинских строений угадывались тонкие очертания фигуры Отца Богов.
Энунду показалось, что он видит и пышные сады неведомых деревьев, и серебристые ручьи, и крылатых дев в длинных одеяниях, кружащих над спелыми лугами. Он видел семицветную радугу, вздымающуюся крутым мостом, видел золотую ладью, бороздящую необъятное море небес…
Из забвения Раздвоенную Секиру вывел крепкий толчок Агнара.
— Пойдем, — сказал кузнец. — Обряд гардов закончился.
В самом деле, люди внутри палисада святилища начали расходиться. Кланяясь резным изваяниям богов и своим жрецам, они покидали луг в одиночку или целыми семьями.
— Пора и нам, — Олав вопросительно посмотрел на Торопа.
— Полагаю, ярл, ты видел достаточно, — улыбнулся боярин. — Будем возвращаться. После обеда нам нужно продолжить путь.
Олав кивнул, и воины развернулись к перелеску. Они сделали несколько шагов, как вдруг их остановил звучный, полный внутренней силы голос.
— Обожди-ка, боярин, — это к Торопу обратился один из гардских жрецов-служителей. — Потолковать надобно.
— Чего тебе, старый? — Тороп не сумел скрыть легкой растерянности.
— Да так, — отвечал жрец. — Али забыл меня? А я тебя помню. Не раз с князем видал. И в Кремне, и в Полоцке.
— Не забыл я тебя, Пачемир, — проговорил боярин. — Ты у нас в гриднице бывал, советы давал Сбыславу.
— Советы к разуму хороши, а к пустой голове мудрость не приложишь.
— Дерзишь, старый, — Тороп угрожающе нахмурил брови.
— Ты на меня зубами не скрипи, — осадил его жрец. — Норов свой крутой будешь перед своими холопами показывать.
— Прости, Пачемир, — боярин опустил глаза. — Чего ты от меня хочешь?
— Пошли пройдемся. И гостей своих с собой возьми. Здесь недалече.
Тороп нерешительно обвел глазами хирдманнов. Старому волхву отказать нельзя, нужно уважить. Волхвы все знают, все видят. Никто не ведает, сколько уже живет Пачемир на белом свете. И при Боривите на княжий двор являлся, и еще при отце его князе Дукоре. На вид телом жидок, но не дряхл. Уж Торопу известно, сколько силы в членах старых волхвов ходит — супротив нее ни один зрелый гридень, похваляющийся удалью, не сдюжит. Только сила эта другая, больше на огонь похожая. Недаром не трогают волхвов ни хищные звери, ни лесные лиходеи.
По извилистой тропе между длинным косогором с еще молодыми тополями и болотистым кочкарником Пачемир привел своих гостей под темнеющие своды ивняков. Шагая среди высокой травы и пахучих папоротников, Тороп размышлял, что же на уме у старца. Пачемир не обманул. Скоро он остановился, указав взглядом на строения, проступившие за пышными ветвями. Боярин еще удивился, что в подлеске все ивы были одинаковыми — росли тремя стволами из одного корня.
— Это Лес Триглава, — ответил на его невысказанный вопрос волхв. — А перед нами — Трояново Урочище.
Тороп ощутил еще большее удивление. Он никогда не слышал, чтобы поблизости от капища Сварога и Лады в Угодьях Волосынь было и другое святилище.
— Это место для посвященных, — пояснил Пачемир. — Здесь мы наблюдаем за ходом небесных светил. Посторонним сей чертог переступать не дозволено, но сегодня случай особый.
Тороп и хирдманны, слышавшие эти слова, замерли в ожидании. Они уже заметили, что святилище представляет собой круг из высоких вертикальных бревен, испещренных знаками рун. Каждое из бревен отстояло от других на расстоянии трех-четырех шагов и было увенчано лосиными рогами или клыками вепрей. В середине вздымалось оплетенное ивняком округлое сооружение с конусоверхой кровлей, покрытой вереском.
— Троян воплощает суть Тремирья, — проговорил старый волхв. — Это силы Прави Сварога-Батюшки, Яви Перуна-Ратая и Нави Велеса-Чаровника, соединенные на заре времен, чтобы повергнуть Змея Пучины Разрушения. Через триединство лад вершиться на Свете Белом. Свароже — вышний Искон небес, незримый, но постигаемый сердцем. Перуне — живородящее движение всех существ, узнающих себя в потоке созидания. Велесе — порядок изменений, дарующий животокам гибкость и нескончаемость обличий. Из этих трех начал, что по-иному Дидом-Дубом-Снопом зовутся, и плетется бытие наше всеродное.
Хирдманны Олава засопели от натуги. Доходить пониманием до столь сложных вещей им было трудно. Объяснения гардского жреца сильно смахивали на темные речи готи из Скона, которые некоторым из них доводилось слышать во время больших обрядов в Свеаланде.
Между тем, Пачемир поклонился святилищу и вступил в проход столбища, в который вела тропа. Неожиданно для Волков Одина тишину разорвали хриплые птичьи крики и постуки крыльев. Десятки черных воронов возникли словно из ниоткуда, заполнив все верхушки столбов урочища. Тороп и хирдманны вздрогнули. У них появилось необъяснимое волнение. Приблизившись к сокровенному месту, все они, как один, ощутили присутствие невидимых, но явных сил. Воздух в святилище был густым, он будто ходил волнами, закручивал спирали и обдавал лица людей то холодом, то жаром. От этого даже начинали топорщиться плащи хирдманнов, надуваясь, словно ветрила.
