— Пей чай, остынет.
— Вита!!!
— Ну что? Что? Что?
— Если бы… Если бы я знала, что у меня нет таланта, что мне никогда не стать хорошей актрисой… Неужели ты думаешь, я просила бы тебя об этом? У меня ведь тоже гордость есть… Я даже поступать бы не ездила три раза подряд. Но ведь есть талант, и еще какой! Я чувствую… И другие чувствуют… Все чувствуют… Но только не те люди, от которых все зависит! Я не понимаю, в чем здесь дело, но это явно по твоей части. Неужели так трудно было помочь?.. Просто глаза им раскрыть…
— Ну вот. Чай и правда остыл. Схожу подогрею…
Шар-рах!
Заварочный чайник летит на пол и разбивается вдребезги. За ним — тарелка с печеньем. Коробка конфет.
— Ты что, совсем ошалела?!
Вита крепко схватила сестру за руки — ниже локтей.
— Пусти! Ты меня идиоткой считаешь, да?! Ты у нас такая знающая? Такая умная? Такая взрослая? Ни х… ты не взрослая! Такая же девчонка, как и я! И жизнь не лучше, чем я, знаешь! Хуже еще! Проспала ты всю жизнь!.. По какому праву ты на меня сверху вниз смотришь?!
Вита опешила. В таком состоянии сестру она не видела никогда. Конечно, с Ленкой иногда случались истерики, как и с большинством женщин — когда слишком много выпьет или с очередным парнем всерьез разругается… Но такого перекошенного лица, такого дрожащего от злости голоса, такого ненавидящего взгляда — причем взгляда, обращенного на нее, — Вита припомнить не могла.
— Да ты что, на самом деле?! Ну-ка, успокойся. Когда это я на тебя сверху вниз смотрела, давай-ка вспомни. Ну что тебя дрожь колотит? Не будешь больше посуду бить? Вот так. Бери свое «Собрание», давай сядем и поговорим по-нормальному. Если я тебе в чем-то помочь не могу, на это есть свои причины, ничего не попишешь. И не тебе здесь границы проводить — чего я не могу, а чего не хочу. Ты этого знать не можешь. — Сглотнула, перевела дыхание. — Не в том дело, что я тебя несмышленышем считаю, пойми!..
— А в чем тогда?! Я же не требую, чтобы ты мне свои колдовские секреты выдавала… Я хочу простого человеческого объяснения, почему так происходит… Я правды хочу!.. И это не только моего поступления касается. — Нечаянно сломала недокуренную сигарету, обожглась, бросила в пепельницу не потушив; в голосе опять появились истерические нотки. — Что с Юркой происходит? Не может быть, что ты не знаешь! Это ты… Что ты с ним делаешь?..
— Насчет Юрки я тебе говорила с самого начала… — Вита изо всех сил старалась держать себя в руках. — Ты должна была с ним расстаться, и все было бы в порядке. Ты меня не послушалась…
— Мне плевать, что ты там говорила и что я должна была сделать! Меня интересует одно: по-че-му?!
Вита впилась ногтями в ладони.
— Почему? Хорошо, я скажу. Ты в тот раз была права: я сама влюблена в него и страшно ревную. И вот, так получается, что…
— Врешь!!!
Сорвалась на визг. Вскочила. С размаху стукнула кулаком по стене.
— Ты врешь! А я хочу знать правду! Правду! Как же, влюблена, ревнуешь! Кому-нибудь другому рассказывай… Ты никогда никого полюбить не сможешь, ты же холодная, как удав!
— Зато ты у нас слишком страстная и пламенная! — Вита чувствовала, что ее тоже заносит, но ничего не могла с собой поделать. — Ладно бы просто трахалась со своими мужиками и удовольствие получала! Так нет, ты же в них во всех влюбляешься, как кошка, до потери памяти!
— Не до потери памяти! И не во всех…
— Вот именно. Не во всех.
Вита распрямилась как пружина, встала с кресла, быстро ушла к себе в комнату и вернулась с большой черной папкой в руках.
— Правду хочешь знать?! Смотри! Читай!
Швырнула папку на кресло. Та раскрылась, и оттуда посыпались фотографии, газетные вырезки, клочки бумаги, исписанные неровным, корявым почерком…
Лена замерла в нелепой позе, с полуоткрытым ртом. Даже всхлипывать перестала.
— Вита, что это?
Вита ничего не ответила. Сунула руку в карман.
— Да, кстати, ключ свой забери. Вот он. Твой ненаглядный успел стащить. Проведать меня недавно приходил. Ой, как не вовремя!
— Что?!! — Лена широко раскрыла глаза и прислонилась к стене. — Ты его?.. Что с ним?!
— Ничего, жив-здоров. Пока.
Вита опустилась в свободное кресло и закрыла лицо ладонями.
Она слышала, как сестра тихо отошла от стены, как скрипнула в ее руках кожаная папка, как зашелестели листочки бумаги. Мысли мельтешили в мозгу как сумасшедшие. Надо принимать решение. Отступать уже поздно.
— Я все объясню тебе, Лена, Прямо сейчас… Ты меня, наверное, монстром будешь считать… Не надо, пожалуйста. Я ни в чем не виновата. Я не могу с этим справиться.
Солнечным, но уже по-осеннему прохладным августовским днем по улице шла красивая рыжая девушка в белом пушистом свитере и короткой черной юбке. Шла быстрым уверенным шагом, не обращая внимания на восхищенные реплики парней, не глядя по сторонам. В небольшом, кипящем зеленью дворике она несколько секунд помедлила, сверяясь с номером дома, и — как будто окончательно на что-то решившись — вошла в подъезд. Поднялась по темной, недавно вымытой лестнице, подошла к двери, обитой блестящей черной клеенкой, и по-деловому надавила на ярко-розовую кнопку звонка. Дверь открыли почти сразу же. Высокий светловолосый парень вытаращил глаза от изумления.
— Ты? Откуда?.. Уже приехала?.. Ах, ну да! Ты же мне вчера звонила. Знаешь, я в последнее время… Ты как адрес узнала?
— Не важно. Ты дома один?
— Да. Проходи.
— Нет, не стоит. Я пришла сказать одну вещь. Очень важную. По телефону нельзя.
— ?
— Юра, ты только пообещай, что ни о чем меня не будешь расспрашивать. Я скажу только то, что обязана сказать, и ни слова больше.
— Я не знаю…
— Ты сильный парень, я не считаю нужным тебя как-то подготавливать… Мы расстаемся. Навсегда. Тебе лучше уехать из города. Хотя бы на время.
— Ленка, ты что?..
От неожиданности Юра растерял все слова. Застыл на месте. Даже не сразу понял, о чем она говорит.
— Это все, для чего я пришла. Поверь, я знаю, что делаю. Уезжай. Пожалуйста. Как можно скорее. Это единственное, что может тебя спасти.
Юра сжал ладонями виски. До него постепенно доходил смысл ее слов. И этот смысл не укладывался в голове. Мозг яростно сопротивлялся, не желал признавать, что это происходит на самом деле.
Как бы он ни измучился за последние пару месяцев, как бы ему ни было плохо, ни разу мысль о расставании… Нет, это невозможно! Он готов терпеть все издевательства ее сестренки, готов мирно уживаться с омерзительными синими мордами и хищными красными человечками, готов медленно агонизировать…
— Ленка!!!
— Юрочка, не надо. Не вынуждай меня… Пойми, это единственный выход.
Долгая мучительная пауза.
— Все. Я пошла.
Она резко отвернулась и взялась за ручку двери.
И он вдруг с предельной четкостью осознал, что она действительно сейчас уйдет. Навсегда. И после этого будут бессмысленны любые телефонные звонки. Любые умоляющие записки. Любые бдения под ее окнами. Она ставит точку.
Он сорвался с места, оттолкнул ее от двери и повернул в замке ключ. Не понимая, что делает, он кинулся к ней, обнял, стиснул так крепко, как только мог, и начал покрывать ее лицо и волосы бешеными, ожесточенными поцелуями. Он ее не отпустит!
— Юра, не надо! Этого нельзя! И раньше было нельзя, только я не знала. Отпусти меня! Ты даже не представляешь…
Она вцепилась в его руки острыми ноготками. На ее лице отражался неподдельный испуг. Но он уже ничего не замечал. Ни о чем не мог думать. Перед глазами поплыли клубы багрового дыма.
Он схватил ее на руки, стремительно внес в комнату и бросил на скрипучую, не застеленную кровать. За несколько секунд стащил с нее юбку вместе с тонкими кружевными трусиками. Лихорадочно целовал в губы, не давая произнести ни единого слова. Даже если все, о чем она говорит, — правда… Даже если это его убьет… Глупышка! Она хотела сделать расставание как можно более строгим. Уйти, не подарив ему даже последнего поцелуя. Не прикоснувшись к нему на прощанье. Потому что прекрасно знала, что за этим последует… Знала, что он не выдержит… И что она сама не выдержит… И расставание не состоится… Она все еще пытается владеть собой, пытается оттолкнуть его, вырваться, что-то объяснить. Но еще немного — и она подчинится его ласкам, ответит на них, блаженно, как всегда, раскроется ему навстречу… И примет их общую судьбу как неизбежность!
Он это знает. Он может угадывать ее самые сокровенные мысли и чувства. Он изучил каждый лепесток ее души…
Девушка сделала последнюю отчаянную попытку освободиться, замерла и сдавленно вскрикнула. Не от удовольствия, а от физической боли — перепутать невозможно. Юра в недоумении отстранился и сквозь стремительно рассеивающиеся клочья багрового дыма вгляделся в ее лицо. Черты перекошены, глаза широко раскрыты, верхняя губа закушена до белизны… Он вскочил и первое, что увидел, — расплывающееся на простыне ярко-алое пятно.
