— Вы чего? — удивился Петька.
— Да так, — сказал Андрей Ильич. — Интересный ты парень!
— А что, разве нельзя? Учитель, правда, говорит, что нельзя, и в книжках то же, но я не верю.
— Нельзя, — сказал Андрей Ильич. — Таких двигателей нет. Я тоже мечтал построить, и многие мечтали, но ничего не вышло.
— Почему? — спросил Петька.
— Не знаю, — сказал Андрей Ильич. — Наверно, потому, что вечного ничего нет. Все изнашивается, стареет, умирает.
И когда он сказал это и увидел удивленное лицо Петьки и его чистые безбоязненные глаза, он вдруг почувствовал, что сказал вещь невозможную, неприличную и глубоко лживую. Петька не понимал его, не мог он понять этой усталой мудрости и поверить в нее не мог.
— Зачем вы сюда приехали? — спросил он, повторив вчерашний вопрос своего отца.
Андрей Ильич вспомнил лесника, который верил в себя и не сомневался в самом главном, и вздохнул. Они не знали о его забракованном проекте, и о больном сердце не знали, и о той длительной напряженности, с которой он подошел к своей самой ответственной грани, — вот как реактивный самолет подходит к такой грани, у которой начинается звуковой барьер. Андрей Ильич не преодолел своего барьера, но почему его потянуло сюда, к своим истокам, зачем он вдруг захотел увидеть затопленную им самим деревню, землю, этот забытый лес? Или эта земля ему, как мифическому Антею, даст новые силы, но зачем они, если проект уже сделан другим, да если бы он и не был сделан, все равно Андрей Ильич не верит уже в вечный двигатель, которым загорелся Петька. Или верит? Ведь принесла же его сюда какая-то сила, принесла независимо от его намерений.
— Вечером Нежданка на свиданье придет, — сказал Петька, подымаясь. — Вы поспите в холодке, а я пойду в талы новое удилище срежу.
Он ушел, не объяснив, кто такая Нежданка, а Андрей Ильич лег на привядшей травяной подстилке у шалаша. Всю последнюю неделю здесь он не курил, решив окончательно бросить, много спал и, подчиняясь заботам старой лесничихи, пил молоко и бродил по лесу. Он заметно посвежел, и лесничиха, убедившись, что «корм в коня», стала к нему еще заботливей. Будто родная мать хлопотала. Наверно, она чувствовала всю беспокойную работу, происходящую в нем, чувствовала важность этой работы и ценность его самого, если радовалась, что он посвежел и загорел.
Андрей Ильич незаметно уснул и проснулся уже к вечеру, ощутив, что кто-то настойчиво щекочет его босые ноги. Он сел на траве и увидел возле себя хитро улыбающегося Петьку с тетрадью в руке. Наверно, этой тетрадкой он и щекотал его.
— А я домой съездил, пока вы спали, — сказал он. — Сейчас ловить будем, вставайте.
Жара уже спала, солнце спряталось за пышное кучевое облако над лесом, еле ощутимо тянул по озеру легкий ветер.
Андрей Ильич поднялся, сполоснул у берега лицо, вытерся подолом рубахи и занял свое место в лодке.
— Ты что за тетрадку привез? — спросил он Петьку.
— Узнаете потом.
Они встали на прежнем месте и раскинули удочки.
Первая же поклевка сбила полусонное состояние. Андрей Ильич засуетился, вскочил, вырвал поспешно удочку — маленькая рыбешка, с палец величиной, извивалась весело, будто смеялась над ним. Впрочем, подсек он ее ловко, хорошо поддел. Нисколько не хуже Петьки, может, ловчей самого Петьки.
Андрей Ильич поправил смятого червя и вновь закинул. Ждать пришлось долго, минут сорок, если не больше. Петька опять таскал окуней и басисто крякал, а Андрей Ильич терпеливо ждал. Зато уж потом клюнуло, да как клюнуло! Поплавок боком повело в сторону, он перевернулся и, булькнув, сразу пропал. Андрей Ильич потянул удилище к себе, оно не поддавалось, дрожало (а может, это руки дрожали?) и выгнулось дугой. Петьке крикнуть? А если спугнешь? Леса вся ушла в воду, тонкий конец удочки чертил, и брызгал, и звенел от напряжения, удилище рвалось из рук, Андрей Ильич вытянулся над водой и, удерживая его и боясь сорвать, нагибался все больше, наклоняя лодку.
— Теперь потяните чуток, — сказал Петька сзади. В голосе его чувствовалось волнение. — Еще чуть-чуть… еще. — Он сунул в воду сачок на длинной ручке и ждал. — Отпустите чуток, сорвется… Теперь подтягивайте…
У лодки бешено забился пенный водоворот, Петька крякнул, взмахнул сачком, и в лодку упало что-то громоздкое, оглушительное, сверкающее.
— Не кит, — сказал Петька, глянув на вспотевшее лицо Андрея Ильича, — зато сазан что надо, мечта!
Андрей Ильич опустился на лавку и стал искать по карманам сигареты, забыв, что бросил курить. Петька оглушил прыгающую рыбину веслом и нагнулся, любовно ее рассматривая.
— Везучий вы, — сказал он с похвалой. — Такой сазанина, чешуя по пятаку…
— Чуть было не сорвался, — сказал Андрей Ильич, чувствуя неутихающее волнение и азарт, которого он так ждал в последнее время.
— Сорвешься в таких руках! — хохотнул Петька. — Да и леска у меня крепкая — полхвоста у лошади выдергал.
— Прочная. Как ты смастерил такую?
— Не впервой нам. Садитесь, теперь пойдет.
Вскоре Андрей Ильич выудил еще двух сазанов, и опять они с Петькой волновались, пока не втащили рыб в лодку, а втащив, радостно разглядывали, щупали и, перебивая друг друга, вспоминали подробности удачной ловли. Они сидели на корточках, носом к косу, возбужденно говорили, как два сверстника, довольные друг другом, и не было Андрея Ильича, ученого-гидротехника, не было его многодумных трудов, седины, морщин — ничего не было. Просто два человека в охотничьем азарте радовались и были счастливы своей удачей. Такого откровенного счастья Андрей Ильич никогда не испытывал.
Они говорили с Петькой междометиями, знаками и отлично понимали друг друга. Когда издали раздался призывный рев, Андрей Ильич догадался, увидев улыбку Петьки, что это Нежданка. Поднявшись, они увидели у копешки сена на другом берегу двух молодых лосей — самца и самку. Самка стояла впереди, у самого берега, и, подняв тупоносую морду, глядела на лодку.
— Нежданка! Нежданка! — позвал Петька.
Лосиха замычала на этот раз тихо и успокоенно, а лось попятился и стал под деревом.
Петька разделся, достал из сумки горбушку хлеба, круто посыпанную солью, и, подняв ее над собой, соскользнул в воду и поплыл, загребая одной рукой.
Он плыл по самой глубине, не смущаясь расстоянием до берега, довольно значительным, когда плывешь наискось, почти по диагонали, и держал над собой посоленный хлеб, чтобы его не замочить.
По мере удаления от берега он плыл все медленней, а примерно на середине пути (устал, что ли?) неловко перевернулся на спину и окунулся с головой. Наверно, он хлебнул при этом воды, потому что тотчас повернулся на живот и растерянно забил ногами, развернувшись прямо к берегу.
— Нежданка, Нежданка! — донесся его испуганный голос.
И Андрей Ильич, едва уловив этот голос и еще не поняв его значения и смысла, был уже в лодке и летел по озеру стремительно и неудержимо, как пожарная машина, крича во все горло: «Держись, держись!»
И этот крик и Петькин зов словно бы разбудили равнодушное спокойствие древнего озера и леса, оживили их тишину, и она отозвалась тревожно-озабоченным эхом.
Андрей Ильич греб изо всех сил, весла изгибались от резких рывков, и вода расступалась перед лодкой широкими усами.
Нежданка вошла в воду почти сразу же после зова своего кормильца, и он выплыл, обняв ее за шею, и уже кормил хлебом и гладил, когда лодка ткнулась носом в берег, осыпав на себя куски глины.
— В сеть ногой попал, чуть не запутался, — сказал Петька. — Вы поезжайте, а то она вас боится. Я берегом приду. И как это я забыл про сеть?! Говорил же батька…
Андрей Ильич поехал обратно, недоверчиво глядя, как лосиха трется горбоносой мордой о мокро-блестящее плечо Петьки, а лось стоит под деревом в отдалении и терпеливо ждет, сторожко поводя ушами.
Черт знает что, как во сне. В сказочном невероятном сне. Озеро, лоси, сеть, мальчонка, древняя опасность утонуть. Андрей Ильич еще дрожал от возбуждения, опасливо глядел на берег и чувствовал, что он готов броситься к Петьке, если настороженный лось пойдет к нему. Эта его тревога и озабоченность не улеглись и потом, когда Петька возвратился и они стали варить уху. Он боялся, как бы мальчонка не обварился кипятком, не обжегся в пламени костра, не порезался ножом, когда чистил рыбу. И хотя это было смешно — Петька лучше его знал такую работу, — он тревожился и чувствовал, что судьба мальчишки ему не безразлична. И вместе с этим чувством пришло ощущение своей силы и способность сделать все в решительный момент.
А Петька сидел на траве, чистил ножом рыбу и рассказывал, что позапрошлой весной старую лосиху задрали волки, а лосенка отец разыскал в чаще, и Петька долго выпаивал его коровьим молоком, а осенью, когда лосенок подрос, выпустил в лес. Всю зиму Нежданка навещала дом лесника, а нынешней весной Петька перенес встречи на озеро. Когда он бывает занят и не является, Нежданка зовет его, а не дождавшись, приходит домой и сердится, не хочет брать хлеб.
