Разумеется, не исключена полностью возможность эпизодического личного проникновения арабских купцов в славянские земли, а славянских – в мусульманские страны. О таком проникновении сообщает как будто Ибн-Хордадбе, если, конечно, отнестись к его свидетельству с полным доверием и считать, что под руссами он понимает именно славян, а, скажем, не болгар: руссы выходят на любой берег Каспийского моря, «а иногда привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад»[199]. Сообщения о путешествиях арабских купцов в Восточную Европу многочисленны, однако нет ни одного, о котором с полной уверенностью можно было бы говорить как о свидетельстве непосредственного знакомства арабов со славянскими землями. Сообщение Ибн-Фадлана, наблюдавшего славян в Булгаре, конечно, не идет в счет, т. к. он дальше Булгара не бывал.
Наиболее обычным в восточной торговле славян оставался, несомненно, обмен на определенных международных рынках-торжищах. В литературе давно уже установилось мнение о существовании двух таких центров на территории Восточной Европы: хазарского Итиля и волжского Булгара, причем первому отдается явное предпочтение перед вторым. Представления о торговой роли Итиля долго основывались исключительно на письменных источниках, более подробных для Хазарии, чем для волжской Болгарии, пока П. Г. Любомиров не попытался подкрепить их материалами монетной топографии[200].
Основой для П. Г. Любомирова послужила нерасчлененная по периодам топография монетных кладов и отдельных находок. На смешанном материале топографии П. Г. Любомиров и рассматривал вопрос о торговых путях древности как о явлении настолько неизменном, что находки начала IX в. и начала XI в. были положены на одну карту, а выводы признаны имеющими одинаковую силу для явлений, разделенных двумя столетиями.
Главнейшим путем восточной торговли П. Г. Любомировым назван путь из Хазарии по Донцу в Киев, а отсюда на север по Днепру в Западную Европу. Именно таким путем оседали, по мнению П. Г. Любомирова, восточные монеты на всей территории южной Руси, у радимичей, древлян, дреговичей, на Смоленщине и в Псковщине. Булгару присваивалось значение рынка лишь для северных областей Руси – Новгорода и вятичей – и, конечно, для Западной Европы.
Представления о значительной важности хазарского пути укреплялись в дальнейшем работами Ю. В. Готье[201], П. И. Лященко[202], А. Д. Русакова[203], базирующихся в большой степени на той же работе П. Г. Любомирова. Р. Р. Фасмер, критически относившийся к построениям П. Г. Любомирова, также отдал некоторую дань его авторитету в этом вопросе, допуская проникновение куфических монет в ранний период их обращения в Европе хазарским путем[204].
В действительности, если обратиться к хронологическому анализу монетных находок за два с половиной века обращения куфической монеты в Восточной Европе, выясняется, что весь комплекс монетных находок на нижней Волге и на нижнем Донце, который можно было бы связывать с торговым движением непосредственно с территории Хазарского каганата, состоит из двух кладов[205] и нескольких отдельно поднятых монет[206]. Доли процента монетных находок по отношению к общему их количеству в Восточной Европе характеризуют не столько степень монетного обращения у хазар, сколько полное отсутствие этого обращения. Сношения Древней Руси с Итилем посредством предполагаемого южного пути также достаточно убедительно опровергаются этими материалами. Здесь сознательно приведены все монетные находки на территории Каганата вплоть до начала XI в., чтобы уже не возвращаться к этому вопросу. На протяжении всего периода восточной торговли с конца VIII в. до начала XI в. единственными воротами, через которые шла торговля Руси с Востоком, фактически был Булгар.
Наблюдения над топографией кладов второго периода обращения дирхема позволяют установить те пути, по которым восточная серебряная монета распространялась в пределах Восточной Европы. Некоторая часть монет с момента установления первых местных связей Восточной Европы с Востоком уходила в Прикамье. Двусторонняя связь Булгара с Прикамьем была выяснена выше, когда ставился вопрос о распространении в конце VIII в. сасанидских монет на землях восточных славян. Другая очень значительная часть восточной монеты уходила на юго-запад, по Окскому пути, который связывал Булгар с Киевом. О важности этого пути в системе торговых связей Древней Руси постоянно забывают, между тем его значение трудно переоценить. Из Киева монеты по Днепру на юг не распространялись. Полное отсутствие в русских кладах IX в. византийских монет свидетельствует о том, что становление так называемого Пути из Варяг в Греки произошло не в IX в., как полагает П. И. Лященко, а несколько позже. В первом периоде обращения дирхема часть монет из Киева распространялась вверх по Днепру на территорию радимичей, но уже после 824 г. на протяжении всего IX в. на ней не зарегистрировано не только ни одного клада, но даже ни одной отдельной монеты.
Не менее обильный поток восточной монеты направлялся из Булгара через низовья Оки, по Клязьме и Нерли на верхнюю Волгу, далее, на территории кривичей и новгородских словен, уходя частично за пределы восточнославянских земель, в Западную Европу. В первом периоде обращения дирхема этот поток имел ответвление, уходящее на верхний Днепр и вниз по Днепру, где оно смыкалось со встречным движением из Киева.
Увеличение потребности в монете во втором периоде привело к большему оседанию ее на ближайших к Волге территориях. Дальних и конечных этапов своего прежнего движения поток серебра не достигал или достигал в сильнейшей степени ослабленным; верхнеднепровский путь разомкнулся. Движение масс монет, направлявшихся из Булгара в Киев, приобретает исключительно внутрирусский характер, а области, расположенные на среднем Днепре, надолго выпадают из сферы обращения дирхема и из системы косвенных международных связей. Последние играли немаловажную роль в развитии экономики восточных славян, активизируя их товарное обращение. Поэтому описанные выше явления для Смоленщины, Брянщины и восточной Белоруссии IX в. нельзя расценивать как прогрессивные. Выпадение этих областей из сферы монетного обращения неизбежно должно было вести к торможению их экономического развития.
Из 35 кладов второго периода, зафиксированных в Восточной Европе, сохранность 20 такова, что по ним можно судить о династическом составе русского монетного обращения в этот период, а в 8 кладах оказалось возможным произвести и хронологический анализ с разбивкой монет по десятилетиям.
Все клады этого времени, помимо установленного Р. Р. Фасмером исключительного преобладания в их составе аббасидских дирхемов азиатской чеканки, имеют еще и ту особенность, что самую определяющую их часть во всех случаях составляют монеты, чеканенные еще Харуном ар-Рашидом (787–809 гг.) и Мухаммедом ал-Амином (809–813 гг.). Возьмем ли мы клады 50-х, 60-х, 70-х или 80-х гг. IX в., эта особенность сохраняется неизменной. Как отмечено выше, во всех кладах IX в., кроме того, систематически встречаются ранние монеты начиная с 40-х гг. VIII в. Если проследить за хронологическим диапазоном состава кладов второго периода, то можно говорить о его постепенном увеличении. Состав старших монет остается более или менее неизменным, и из десятилетия в десятилетие происходит как бы приращение к составу уже обращающихся монет новых групп, недавно отчеканенных и ввезенных на Русь. Обновление состава монетного обращения выглядит односторонним, поскольку отсев более ранних монет как бы приостанавливается. Но было бы преждевременным делать вывод об использовании в этот период монеты в основном как объекта накопления.
Освобождение от ранней монеты и обновление состава монетного обращения в Восточной Европе VIII–X вв. осуществлялись по трем основным линиям. Во-первых, потертые, обломанные, а в громадном количестве и целые монеты хорошей сохранности постоянно уничтожались, служа сырьем для ювелирного производства. Во-вторых, постоянно происходил отлив части монеты на Запад. В-третьих, обновление монетного фонда русского обращения являлось отражением того же процесса на Востоке. Состав вновь ввозимых монет определял степень интенсивности отсева ранних монет уже на территории Восточной Европы. Если компенсирующий поток поступающей с Востока монеты состоял в основном из тех же ранних дирхемов, то как бы энергично ни поглощались монеты ювелирным производством или обращением северо-западных областей Европы, состав монетного обращения не мог существенно изменяться, так как невозможно допустить преднамеренную сортировку монет, учитывающую последовательность их дат.
Есть ли основания утверждать о преобладании ранней монеты на всем протяжении IX в. в обращении самого Востока? Для уяснения этого полезно обратиться к двум русским кладам, относящимся уже к началу X в. Один из них, так называемый Безымянный клад Эрмитажа (время и место находки неизвестны) с младшей монетой 909 г., содержит 153 дирхема, из которых 119 (т. е. 77,78 %) отчеканены еще до 810 г. Но наибольший интерес в составе этого клада представляет поразительное количество некоторых монет – «погодков»: 54 монеты отчеканены в 189 г. х. (805 г.) в Багдаде, а 48 там же в 191 г. х. (807 г.). Подобное же явление отмечено Р. Р. Фасмером в неопубликованном Киевском кладе 1913 г. с младшей монетой 906 г. В нем содержалось 2930 монет[207], из которых 462 принадлежали к багдадскому чекану последних лет правления Харуна ар-Рашида[208].
