Бесконечная, однообразная позиционная война лишила нас почти полной возможности видеть когда-либо немца, а потому заглянуть с поста при помощи телескопа в его жизнь, в тылу — казалось нам большим наслаждением. Неоднократно офицеры говорили мне, что им страшно хотелось бы побывать на короткое время в немецком тылу и хотя бы вскользь ознакомиться с его жизнью. Я всегда в душе соглашался с ними, а телескоп давал мне возможность составить себе картину значительной части повседневной жизни за германскими окопами. Рано утром, однажды, когда я работал в школе 1-й армии, нужно было показать вновь прибывшему из Англии унтер-офицеру германские окопы. Мы отправились на позиции и выползли лесом на бугорок, дававший великолепный вид на позиции. Этот бугор представлял собою идеальный пункт для наблюдения и раньше здесь стояли три поста, но, как случалось частенько, вновь прибывшей дивизии понадобились некоторые материалы для каких-то построек, которые и были взяты оттуда, чем, конечно, эти посты были выданы немцам. Пребывание на этом бугре поэтому было отнюдь не безопасно, ибо никто не мог знать, когда немцам вздумается открыть по нему огонь.
В описываемое утро солнце взошло ясно и величественно, озолотив местность своими первыми лучами, и несколько смягчило грустную картину всеобщего опустошения, так как повсеместное разрушение на фронте во второй и третий год войны производило на зрителя жуткое и подавляющее впечатление. Мало было красивых мест, в особенности в этой части фронта, но в это утро воздух был полон особой неги, и душа человека радовалась жизни. В наш телескоп мы вскоре могли разобрать кой-какое движение за германскими окопами. Движение было мирное — резервисты носили пищу в больших котлах. Впереди нас не очень далеко было маленькое возвышение, видимо, укрепленное бетоном. К нему подошли два немца, неся через плечи наполненные два больших котла, и вскоре подошло их еще четверо. Вскоре все скрылись в блиндаже. Я сказал офицеру, бывшему с нами, что блиндаж следовало бы обстрелять артиллерией, на что он ответил мне с улыбкой: «Мы пробовали несколько раз, но ничего не выходит. Легкие снаряды просто дают рикошеты. Наша артиллерия пристрелена к этому месту, так что при первой надобности мы пустим в ход тяжелые гаубицы».
Некоторые из таких укрытий действительно поддавались лишь огню наших тяжелых орудий. Без сомнения полезно иметь такие пункты, где можно укрываться от артиллерийского огня, но и нужно знать, когда выходить из них и не просиживать под землею слишком долго. Много немцев было спасено, благодаря блиндажам, но еще больше, я считаю, погибло таких, которые не вышли вовремя и были в конце концов засыпаны обломками блиндажа, разбитого нашими снарядами.
Но вернемся к тому дню.
Пребывание на бугорке осталось навсегда, без особой причины, одним из моих самых живых воспоминаний о войне, вероятно, вследствие окружавшей нас тишины, дававшей возможность наблюдать, как противник спокойно исполнял свою работу.
Меня поражало, что вид у немецких солдат был далеко не такой молодцеватый, как у наших людей. Маленькая кругленькая шапочка немецкого рядового всегда напоминала мне почему-то поварской колпак, и если французская стальная каска была красива, то про английскую отнюдь нельзя было сказать того же, а немецкая буквально была отвратительна. Зато цвет немецкой формы был чудесный и очень трудно распознавался на местности.
Ведя наблюдения из какого-нибудь поста в тылу, можно было сравнивать немцев и англичан, и нет никакого сомнения, что было гораздо легче обнаружить англичанина, чем немца. Объясняется это не цветом английской формы — наше хакки так же отлично сливается с фоном местности, а чрезмерно большим и плоским верхом фуражки. Эти фуражки, очень распространенные в британской армии, являлись, если можно так выразиться, вывесками для солдат, и даже мягкие шапки, носившиеся офицерами, были слишком заметны. Какая бы то ни была плоская поверхность неминуемо дает отражение световых лучей; отблеск солнца равносилен движению, а всякое движение притягивает телескоп наблюдателя так же, как магнит притягивает железо.
Идеальная армия, если бы ее обмундирование зависело от меня, носила бы головной убор странной формы и, во всяком случае, с неправильным очертанием.
Но мне нечего распространяться на этот счет, достаточно будет просмотреть читателю снимки в этой книге, чтобы убедиться, какой помехой являлась фуражка с резкими очертаниями (см. фотогр.).
Глава VII
Обучение в школе 1-й армии
Научить солдата в 17 дней хорошо стрелять — дело не легкое. Школа снайпинга в 1-й армии была учреждена с целью обучения офицеров и унтер-офицеров, которые в свою очередь должны были служить инструкторами в своих частях, а потому на курсы присылались люди, уже умевшие хорошо стрелять; исключений было немного и в таком случае оставалось только отсылать плохих стрелков обратно в свои части. Хотя, таким образом, к нам на курсы попадали исключительно хорошие стрелки, но мы почти всегда увеличивали меткость их стрельбы на 30–40 %. Удивительно, сколько может быть сделано в этом отношении, когда обучающие и учащиеся работают в полном согласии.
Каждый курс начинался предварительным осмотром винтовок и лекцией об их чистке и сбережении, в которой неизменно подчеркивалась необходимость доводить при чистке канал ствола непременно до блеска.
Вначале встречались трудности при обучении стрельбе с телескопическим прицелом, по крайнему недостатку таковых. Зачастую офицеры, которые, на мой взгляд, должны были бы лучше понимать суть дела, высказывали мнение, что лучший способ обучения состоит в том, чтобы выпустить возможно большее число выстрелов на дальность 750–900 шагов. Трудно было внушить им, что единственная ценность телескопической винтовки заключается в ее выдающейся меткости, и что винтовка теряет значительную долю этого ценнейшего качества, если из нее много стрелять, и даже лучший в мире стрелок не сможет добиться кучности боя от расстрелянной винтовки.
Поэтому необходимо было найти такой способ обучения, при котором телескопические винтовки употреблялись бы для боевой стрельбы, как можно меньше. Исходя из этого, мы требовали, чтобы каждый обучающийся привозил с собой две винтовки, одну с телескопическим, другую с открытым прицелом, и до тех пор, пока он не доказывал своего искусства в стрельбе из обыкновенной винтовки, ему не разрешалось стрелять из телескопической.
В самом деле, человеку, безукоризненно стреляющему из обыкновенной винтовки, не трудно достигнуть максимальной меткости и из телескопической винтовки.
Наибольшим затруднением при обучении снайперов, не только в нашей школе, но и во всей Британской армии, являлось то обстоятельство, что телескопический прицел у таких винтовок казенного образца был приклепан к стволу не сверху, а сбоку, с левой стороны ствола. Такая неудачная установка вела ко всякого рода недоразумениям. Прежде всего она влияла на меткость стрельбы — приходилось вводить соответствующую поправку; кроме того, стреляющие сваливали винтовку на бок, а некоторые жмурили правый глаз, а прицеливались левым. Но хуже всего в позиционной войне было то, что для этого бокового прицела бойницы наших щитов оказались слишком, узкими, и когда ствол винтовки вводился в бойницу, в прицел видна была лишь задняя плоскость щита или в лучшем случае левый край отверстия бойницы. Несмотря на повторные запросы, мы так и не добились удовлетворительного объяснения — почему именно прицел был прикреплен не сверху, а сбоку; нам всегда отвечали, что эта система была принята для ускорения огня[24].
Вероятно, образец винтовки был выработан в Военном Министерстве и указывал на полное непонимание сущности применения телескопического прицела соответствующим конструктором.
Снять прицел с винтовки, требовало не более двух секунд времени, и предполагать, что снайпер будет вести быстрый огонь, не снявши телескопического прицела, — значило выказать невероятное и непростительное невежество.
Во всяком случае, такой ошибки немцы не сделали, хотя у них и было много других ошибок. Как бы то ни было, на фронт были присланы винтовки именно вышеописанного образца, и когда нашим высшим командованием во Франции были сделаны представления по этому поводу в Лондон, то оказалось, что изменение в конструкции винтовки невозможно, так как заводы были уже приспособлены к выработке такого образца. Без сомнения, не один немец уцелел в результате применения такой неудачной конструкции.
Привожу конкретный пример. Однажды, находясь в окопах, я был занят наблюдением в телескоп за нейтральной зоной. Рядом со мной был снайпер, вооруженный одним из моих собственных маузеров с прицелом над стволом, при помощи которого он был в состоянии свободно стрелять через бойницу в щите. Было раннее утро, и ночные тени не успели еще совсем исчезнуть с поверхности земли, когда на немецкой стороне показалась партия солдат, очевидно, работавших в мертвом пространстве. Им оставалось пройти лишь несколько саженей до своего окопа. Мой сосед — снайпер — выстрелил, а два других снайпера, подальше, вооруженные казенными винтовками и дежурившие у своих бойниц, не оказались в состоянии выпустить из своих винтовок ни одного выстрела, так как немцы, уходя в сторону, быстро вышли из того узкого поля зрения, которое им давала казенная винтовка при стрельбе в бойницу щита. Правда, они быстро покинули свои посты, чтобы выстрелить поверх бруствера, но немцы успели уже скрыться.
