Нет.
Нет-нет-нет.
Она никогда и ничему удивляется, а уж тем более, если речь идет о давно забытом детёныше. Выкинутом на помойку за ненадобностью. Но детёныш-то ничего не забыл (пичалька! ☹☹☹). Он постоянно прислушивается к разговорам Ма и Папито, не обсуждают ли они частную жизнь дяди Вити и его «шлюхи-жены»?
Обсуждают, хотя и не так часто, как мне хотелось бы.
– Что и требовалось доказать. – В голосе Ма чувствуется удовлетворение. – Она наконец бросила этого пентюха.
– Не факт. – Папито, как всегда, осторожен в оценках.
– Да что ты! Краля не показывается уже второй год. Какие еще факты тебе нужны?
– То, что ее не было на семейных торжествах, – еще не показатель. Ты сама соглашаешься участвовать в них со скрипом.
– Благодари за это свою маман!
– Не начинай, Соня.
– Если бы ты затыкал ей рот с той же интенсивностью, что и мне…
– Соня!
Папито, как всегда пытается спасти Ма. Не дать ей перейти за грань, отделяющую благожелательного психоаналитика от обычной вздорной женщины. Которая через час уже будет жалеть о том, что наговорила.
– А твой брат? Всё делает хорошую мину при плохой игре?
– Что ты имеешь в виду?
– Взял бы да объявил: что-то пошло не так. И мы бы поддержали его по-семейному. Объяснили бы… очень деликатно, что не стоит жениться на девушке много моложе. С сомнительной репутацией… В результате прошлая жизнь разрушена да и на месте новой одни руины.
– Не нам судить.
– Ну, конечно! Другого ответа я от тебя и не ждала. Так куда она всё-таки подевалась? Виктор тебе не сказал?
– Мы не говорим о таких вещах. И встречаемся редко, ты же знаешь.
– Чудесная семья! Высокие… высокие отношения.
А здорово было бы появиться в разгар их препирательств. И вывалить всё «кверху мехом», как выражается Котовщикова. И защитить Изабо – ведь они не знают её так, как знаю я. Они не парили на Локо над трассой «Скандинавия», и не стреляли из «Кригхоффа», и не болтали обо всем на свете. И не сочиняли забойные сюжеты к фильмам, и не сидели в киношке, задрав ноги на переднее кресло, – как какой-нибудь ковбой или босс мафии.
Ма сочла бы это крайней степенью невоспитанности.
А наши отношения с Из – какими сочла бы их Ма? Та её часть, которая ответственна за психоаналитическую кушетку, наверняка посчитала бы Изабо инфантильной или чего похуже. А та, в ведении которой находится семейный бюджет и завтраки по утрам… О, ей было бы где развернуться! Изабо обманом втерлась в доверие к глубоко несовершеннолетней девочке, чтобы настроить ее против самых близких людей – родителей. Поселить в душе нетерпимость и нигилизм. Эти прихваты как раз в растлевающем духе семейки Новиковых: перессорить всех со всеми, наговорить гадостей, сочинить подлость. И после всего – аккуратно прикрыть за собой входную дверь, ухмыляясь.
А ещё, а ещё!.. Изабо могла научить Анечко-деточко дурному, у меня как раз самый подходящий возраст для этого. Дурное – это сквернословить, пить пиво и сомнительные энергетики (вряд ли воображение Ма готово к большему); ну и наркота с грибами – страшный сон Ма.
Они не узнают.
Так легче для всех, так правильнее. Потому что когда на поверхность всплывают вещи, от которых всем хотелось бы держаться подальше, – это не очень-то приятно.
Одна из таких неприятных историй происходит на второй год отсутствия Изабо, в день рождения Ба, которое приходится на первое января. В дате нет ничего удивительного. Ведь вся суть Ба как раз и состоит в том, чтобы вечно портить окружающим не только жизнь, но и праздники.
Присутствие всех членов семьи обязательно – такие правила существуют столько, сколько я себя помню.
Папито, наверное, может сказать о себе то же самое.
Из-за этого кретинского ДэРэ мы вынуждены встречать Новый год дома, и все планы Ма встретить его в другом месте идут прахом. Неплохо было бы съездить в Тай или на Гоа, чтобы дети – Анюта и Тёма – могли погреться на солнышке. Неплохо было бы отправиться в Европу, куда-нибудь в Альпы. Или в Лапландию, к оленям. Но нет, мы привязаны к Ба первоянварскими цепями, хотя ей самой от нашего визита на ДэРэ – ни холодно, ни жарко.
Но это еще один способ указать бездарному семейству на его истинное место.
Первого января у Ба (сначала в квартире на Конногвардейском, а затем – в загородном доме) собиралась только семья: Папито и дядя Витя с женами и детьми. Как показала практика – стабилен только Папито, жены и дети дяди Вити – величина непостоянная. В идеале должен был присутствовать еще один человек —
Саша, младший сын Ба.
Я почти ничего не знаю о Саше, он давно не живет в России и ни разу не приезжал сюда. Так решила Ба, а может – он сам, они давно не общаются. И Папито, такой нежный с нами и Ма, проявляет к своему младшему брату удивительное равнодушие.
Об отношениях Саши и дяди Вити ничего не известно.
Ма и Папито, обсуждающие всё на свете, тему Саши старательно избегают. А по тем отрывочным репликам, которые доносятся до ушей Анечко-деточко, составить цельной картины не получается.
– Может, все так случилось потому, что он поздний ребенок? – как-то спросил Папито у Ма.
– Не глупи, дорогой. Ты прекрасно знаешь, что здесь задействованы совсем другие природные механизмы.
– Не хочу даже знать о них.
– Ты ведешь себя как ребенок. Хуже того – как ребенок, воспитанный дурной и невежественной матерью.
– А как бы ты поступила на ее месте?
– С точностью до наоборот. Я лояльна к любым проявлениям человеческой натуры. Это – часть моей профессии.
– Так уж и ко всем?
– Ну… Почти ко всем.
– А если бы это случилось в твоей семье? – Папито понизил голос. – Ты была бы так же… лояльна?
– Эм-м… Зачем говорить об этом?
– Считаешь, что это ответ?
– Предпочитаю решать проблемы по мере их поступления.
– Значит, ты все-таки считаешь это проблемой?
– Не хватай меня за язык!
Папито торжествующе засмеялся. Не так часто ему удается загнать в угол Ма, играя на ее поле. А потом его голос стал серьезным и даже озабоченным:
– Скажи мне только… Это ведь не передается по наследству?
– Какой же ты всё-таки тёмный человек! – Ма снова почувствовала превосходство над простодушным Папито. – Хоть бы литературу соответствующую почитал, что ли.
– Еще чего! В руки ее не возьму, эту литературу.
– Через печатную продукцию это не передается точно, – засмеялась Ма.
– А… по наследству?
– Нет.
Интересно, о чём они всё-таки говорили? О какой-то болезни, поразившей позднего ребенка Сашу? Такой опасной, что ему пришлось уехать подальше от семьи. На ум приходит только когда-то услышанное от Ба —
«прокаженный».
Но ведь это не так!
А как именно – я никогда не решусь спросить у Ма или Папито. Если влезу с расспросами, сразу станет ясно, что Анечко-деточко «грела уши», а это в нашей семье не поощряется. Это нарушает картину всеобщей семейной гармонии, которую без устали рисует Ма.
Крупными мазками.
В старой семье Папито гармония и не ночевала. Ничем другим нельзя было объяснить ужасную сцену между Ба и дядей Витей, разразившуюся после торжественного обеда в честь ее ДэРэ.
Хренов обед, как всегда, был полон многозначительности и потуг на аристократизм. Столовое серебро, саксонский фарфор (этот фарфор Ма и Папито каждый год обсуждают вплоть до православного Рождества), и – вишенка на тортик! – тисненные золотом визитки возле каждого места. Чтобы, не дай бог, никто ничего не спутал и не уселся туда, куда не положено.
БЕЛЛА
ВИКТОР
ИЗАБО
АНАТОЛИЙ
СОФЬЯ
АННА
АРТЁМ
Четыре из семи визиток принадлежали нам, но плевать мне было на эти куски бумаги. На все, кроме одного, с надписью «ИЗАБО».
Она вернулась? Она приехала и сейчас войдет сюда? Как мы встретимся после ее отсутствия? – такого долгого, что я успела прибавить в росте целых четыре сантиметра. И много чего случилось еще, но единственное, о чем я думала тогда, – как же хорошо, что Анечко-деточко удалось отбояриться от брекетов! Брекеты – незакрытый гештальт Ма, чье детство пришлось на «совок». Без всяких брекетов и анестезии, зато с мышьяком и цементом в пломбах. Сама лишенная детских стоматологических радостей, Ма просто мечтала воткнуть мне брекеты в пасть, чему я активно сопротивлялась. Не без поддержки Папито:
