ему нравилось. Так он и блуждал от одного мастера к другому.
Их матушка, тетка Котлета, совсем тронулась умом и больше никого не подпускала к своему дому, бросая в прохожих объедки и поленья. Люди совсем перестали к ней заходить, хоть и раньше не горели желанием это делать. Только почтальон, обреченный приносить ей каждый месяц деньги, которые отправляли для нее сыновья, волей-неволей навещал ее. На эти деньги она и жила, продолжая всех ненавидеть и проклинать. Я хоть и не любила тетку Котлету, но все равно пожалела ее.
– Как-нибудь зайду вас навестить, – пообещала я. – Или вы сами приходите.
Мартин засмущался. Иногда случается, что человек, очень большой и сильный, который может одним ударом свалить лошадь средних размеров, в душе оказывается добрым, сочувствующим и стеснительным. Наш разговор прервал слуга, доложив, что Рональд хочет меня видеть.
– Плохо, – сказала я.
– Он тебя обижает? – спросил меня Мартин, как когда-то уже делал, искренне переживая и желая помочь.
– Хуже. Он обо мне слишком уж заботится, – мрачно ответила я и виновато поплелась в библиотеку, а где же еще ему быть? Неужели он вчера еще не все сказал, что думает о нашей с Освальдом прогулке?
– Тебе нельзя идти на церемонию королевской проверки, это слишком опасно, – начал он без предисловий. – Геральт – сильнейший маг, будет толпа народа, он растворится в ней и сможет сделать с тобой все что захочет. Он сможет тебя украсть даже с королевского балкона, не говоря уже о карете, в которой придется туда ехать.
– Рональд, я уже пообещала Альберту. Как я ему скажу, что передумала? Да и кого он найдет вместо меня? У него времени почти не осталось, всего неделя.
Альберт будто почувствовал, что речь зашла о нем. Дверь открылась, он просунул в комнату рыжую голову.
– А что такие кислые? – поинтересовался он.
Мы рассказали.
– Брось, Рональд, – Альберт развалился в кресле. – Там будет столько стражи, что муха не пролетит незамеченной. Если ты волнуешься – можем Освальда с собой взять – пусть рядом стоит.
Рональд послал за Освальдом, чтобы услышать и его мнение, надеясь, что он поможет ему нас переубедить. Его ожидания не оправдались, Освальд принял нашу сторону. Он попытался успокоить Рональда, сказав, что вряд ли Геральт захочет безобразничать у всех на виду. Альберт подтвердил, добавив, что, скорее всего, Геральт подберет другой день и время, чтобы прикончить его невесту. Рональда это заверение почему-то не успокоило.
– Вы собираетесь рисковать жизнью из-за простой прихоти! – снова попытался переубедить нас он. – Было бы хорошо вообще перенести эту проверку на другое время, ведь под ударом может оказаться и сам Альберт, и кто угодно в толпе.
– Второй раз я подготовки к церемонии не перенесу! – наотрез отказался Альберт. Он вообще не воспринимал ситуацию всерьез. В конце он вспылил, обвинил Рональда в том, что тот все привык за всех решать и что заботится обо мне и о нем, как папочка, а от него этого никто не ждет и не просит. Мы так ни до чего и не договорились.
Спор продолжался бы и дальше, но в этот момент вошла Василика, привлеченная шумом. Настроение наемницы было непривычно мечтательным и романтичным. В руках она держала букет пестрых дорогих на вид цветов, завернутых в шуршащую бумагу. Сочетание было таким диким, что все на минуту замолчали. Это было все равно, как если бы Рональд вошел в гостиную, с гордостью держа перепачканную землей лопату.
– И кто это моей старушке подарил цветы? – шутливо поинтересовался Освальд даже без тени ревности.
– Как ты меня назвал?
Никто не ожидал, что невинная фраза Освальда может разозлить кого-либо, но Василика вспыхнула от нее с жаром доменной печи.
– Я не ошибаюсь, что ты – безродный самоучка, ставишь мне в укор мой возраст? – прошипела она сквозь зубы.
– Ты старше на четыре года, смирись с этим, – все так же спокойно ответил Освальд.
– Не указывай мне, что делать, – Василика повысила голос. – Вы, мужчины, всегда считаете себя в праве командовать. Гельмут Кривой надежно вдолбил в ваши головы идею, что женщиной можно распоряжаться, как вам вздумается! Вы искренне считаете свой пол достойным, сильным, благородным, а хочешь я расскажу тебе правду? Мужчины отвратительны в каждом своем проявление и выжили до сих пор только потому, что за ними присматривают самонадеянные дуры, верящие в чудо, такие, как эта, – она ткнула пальцем в мою сторону. – Настоящий мужчина, если бы такой где-нибудь нашелся, никогда не опустился бы до намеков о возрасте! – она перешла на крик, отшвыривая букет и доставая из ножен на поясе меч.
– Хотел бы я увидеть такого! – поддержал Освальд ее слова с энтузиазмом, так и стоя, скрестив руки на груди. Его спокойствие разозлило Василику еще больше.
– Ты бездарь, сморчок безвольный, баран кучерявый, тощий глист с руками-веревочками, не способный даже меч в руках удержать. Будь проклят день, когда я вышла за тебя! – Василика в ярости замахнулась, целя в Освальда точно и четко, даже не пытаясь сделать выпад ложным. Освальд был к этому готов. В Василику полетело замораживающее заклинание, и она, совершенно обездвиженная, застыла на месте с занесенным мечом. Освальд шагнул к ней, вынул оружие из ее рук, отбросил в сторону и приобнял жену за талию:
– Ну ты же знаешь, что я пошутил. Ты у меня молодая и прекрасная. Не обижайся. Тебе надо тренировать выдержку, иначе ты дальше простой наемницы не пойдешь, а ты ведь очень хочешь и заслуживаешь больше любого мужчины, – примиряюще сказал он и разморозил Василику, чмокнув ее в нос.
Но она не унялась, власть Освальда над ней лишала ее ума и заставляла забыть обо всех приличиях. Едва снова обретя возможность двигаться, Василика зарычала и ядовито процедила:
– Все твои старания с куполами, толстыми томами по сравнительной магии, бесконечным обучением в академиях – это просто попытка как-то прикрыть свою неполноценность, которую я, как твоя жена, каждую ночь наблюдаю в постели! Я никогда тебя не любила, и никто не любил! Разве что мамочка, наивно спутавшая твои кудряшки с мозгами.
Тут Василика сама поняла, что перегнула, но гордость просить прощения не позволила. Тогда она все еще зло, но уже немного и виновато подняла букет и меч, и пошла в свою комнату.
Сказать, что мы чувствовали себя неловко – ничего не сказать. Мои уши пылали, Рональд смотрел в пол, тактично делая вид, будто ничего не произошло, Альберт откинулся на диване и притворялся спящим. Освальд старался не показывать, но ему было больно, обидно и стыдно. Знал ли он, что от нас с Рональдом бесполезно прятать свои чувства? Вряд ли, потому что он все равно попытался. Вояки и вправду думают, что любой спор можно решить силой
