— Глупый ты еще, не понимаешь своих желаний… — Немного помолчав, добавил: — Пойду схожу к Гэмалю, просил зайти в гости.
Оро глянул на учительницу и, схватив руку деда, прижался к ней лицом.
— Я с ним пойду, а? — попросился он.
— Иди, иди, — разрешила Оля.
«Как все это необычно и как интересно, — подумала девушка, опускаясь на стул. — Какая это огромная школа, какое большое испытание, чтобы проверить, насколько человеческое у тебя сердце. Здесь можно так ошибиться, если не быть настоящим человеком…»
Оля долго сидела на одном месте, погруженная в задумчивость. И вдруг, как это часто бывало с ней, девушке стало необыкновенно весело. Подвижная, энергичная, она принялась убирать свою и без того чистенькую, уютную комнату, напевая что-то беспечное, веселое. На глаза ей попался патефон. Не долго думая, Оля схватила первую, которая ей попалась, пластинку, завела патефон. Это оказался вальс Штрауса. И вдруг Солнцевой страшно захотелось потанцевать.
— Ой, как любила я танцевать! — вслух воскликнула девушка, комично всплеснув руками. — Хлебом не корми, только дай потанцевать!
Оля рассмеялась, вспомнив, как однажды в педучилище на нее нарисовали в стенгазете дружеский шарж за то, что она каждую перемену увлекала своих друзей и подруг в веселый танец.
— Вот попасть бы сейчас в танцевальный зал! — мечтательно произнесла Оля. — Так закружилась бы, чтобы аж дух захватило!
А звуки вальса неудержимо влекли ее в танец. Схватив стул, Оля закружилась по комнате. И нежное лицо ее стало по-детски наивно-восторженным.
19
Зима наступила внезапно. Ночью выпал снег, ударил мороз. Белизна слепила глаза. На море, до самого горизонта, виднелось хаотическое нагромождение ледяных торосов. Кое-где еще заметны были разводья, над ними стояли густые клубы пара. У берега скопление торосов казалось особенно густым. Словно тучное стадо диковинных белых зверей подошло к береговой черте, да так и застыло, пораженное намертво. Чем-то очень древним, седым временем ледниковой эпохи веяло от этих торосов, оцепеневших в холодном безмолвии.
Возбужденные дети бегали по поселку, радуясь первому снегу. Толстые и немного неуклюжие в своих меховых одеждах, они напоминали медвежат. В громком лае заливались собаки, соскучившиеся по нартам.
Оля Солнцева, окончив учебный день, пошла к бригадиру комсомольской бригады Рультыну. У дома Рультына оказалось несколько охотников, осматривавших новую нарту, которую сделал сам бригадир.
— Здорово, комсорг! — воскликнул Рультын, весело приветствуя Солнцеву.
— Здравствуй, бригадир, — в тон ему ответила Оля. — Рассказывай, как дела в бригаде. Сводку в райком комсомола надо посылать.
Рультын сразу стал серьезным. Не спеша он достал из кармана блокнот, начал листать.
— Зачем тебе блокнот? Ты же и так все отлично помнишь, — рассмеялась Оля.
— Помню, это верно, — немного смутившись, ответил Рультын, — зато блокнот какой! Смотри, золотые буквы, а тут вот вся азбука! — Бережно спрятав блокнот, бригадир добавил: — Ну ладно, слушай!
Рультын рассказывал о своих охотничьих делах так, словно перед ним стоял сам председатель колхоза, а не русская девушка, которая и след песца не отличила бы от заячьего. Ну что ж, что она не знает, где след песца, а где след зайца. Зато она знает, где тропа к сердцу охотника, которое сейчас так взволновано предстоящими большими делами. Разве они, янрайские охотники, не видят, как их учительница желает им удачи? Разве она не живет одними думами, одними мечтами с ними?
Все ближе и ближе первый день охоты. Председатель спешит. Он с досадой отмечает, что у него еще много бестолковой суетни. Беспощадно ругает себя. Присматривается к Гэмалю. Итти по его тропе! Не забывать об илирнэйцах. Не отстать от илирнэйцев!
Как-то пришла в Янрай весть, что илирнэйцы оборудовали мастерскую и теперь сами ремонтируют испорченные капканы. Янрайцы немедленно переняли их опыт. На второй день возле правления колхоза была разбита большая палатка. Посреди палатки стояла на чурбане наковальня, чуть дальше горела обыкновенная буржуйка. По полу валялись испорченные капканы, цепи, охотничьи копья. Пытто и Гивэй, облаченные в фартуки из мешков, стояли у буржуйки.
— Да у вас тут мастерская настоящая! — обрадованно воскликнула Оля, входя в палатку.
Гивэй окинул пренебрежительным взглядом палатку.
— Ну и сказала ты, Оля, разве это мастерская? Вот когда я на полярной станции работал, вот там была мастерская. Столько инструментов разных! Точило само крутится! Электричество его крутит. Станки железо, как дерево, режут!..
— Почему же ты ушел оттуда?
Гивэй нахмурился и сказал, не глядя на Олю:
— Нос свой куда не следует совал. Руку себе чуть не оторвал машиной. Сильно хотелось мне знать, что внутри машины имеется. Совсем еще глупый был. Без спросу в машины лез. Механики побоялись меня в мастерской оставлять. Пришлось уйти.
В палатку вошли Гэмаль, Айгинто и еще, около десятка охотников.
— Разведчики из восточных охотничьих участков пришли! Говорят, что следы песцов на каждом шагу попадаются! — громко сообщил Тиркин, желая порадовать хорошей вестью Пытто и Гивэя.
— Это вот им спасибо надо сказать, — Пытто указал рукой на Гэмаля и Айгинто. — Они песцов на наших участках задержали. Помните громкий разговор на берегу моря, когда Эчилин в свою байдару охотников звал?
— А как же, помним, конечно помним, — отозвался Тиркин. — Если бы не выставили подкормку вовремя, не было бы столько песцов сейчас у нас на участках.
В палатке был и Эчилин. Сначала он хотел промолчать, но недобрые взгляды охотников заставили его отозваться.
— Зачем такие злые слова говоришь обо мне, Пытто? — обиженно сказал он. — Разве я плохого хотел колхозу? Не подумал немножко, это верно. Казалось мне, что с подкормкой песцов еще подождать надо.
Эчилину никто не ответил.
На буржуйке закипел чайник. Откуда-то взялись кружки, блюдца. Началось чаепитие. Охотники шумно отхлебывали чай, возбужденно обсуждали свои охотничьи дела.
— Радоваться нам, конечно, есть чему, — заметил Гэмаль, — но есть чему и печалиться.
Охотники выжидающе умолкли.
— Много еще у нас беспорядков, — продолжал Гэмаль. — Вот Нотат с Иляем чуть не подрались из-за охотничьих участков. Каждый старается, чтобы поближе к дому было, чтобы чаще на ночь домой приходить.
— Иляй боится, чтобы жену у него ночью кто-нибудь не украл, — пошутил один из охотников.
Гэмаль на миг смутился, подозрительно глянул на шутника.
— Я вот боюсь, что не один Иляй думает каждую ночь с женой в теплой постели спать, — вздохнул Айгинто.
— Да. В доме или яранге песца не поймаешь, — вздохнул и Пытто, протягивая Гэмалю трубку.
— А вот Эчилин совсем свой участок оставил. Куда-то в тундру приманки увез, — сообщил Гэмаль. — А Тиркин плохо свои приманки замаскировал. Волки их почти совсем прикончили. Весь труд зря пропал.
Охотники недовольно зашумели.
— Некоторые охотники своих молодых собак до сих пор ни разу в нарту не запрягли, — сказал Айгинто. — На чем они к капканам ездить будут? Весть до меня такая дошла, что илирнэйцы в свои охотничьи избушки на самых дальних участках на целую зиму свечей, спичек, керосину, чаю, табаку привезли… Все это закупили на каждую бригаду, чтобы не ездить с участков своих зря в поселок. А у нас что получается? У нас некоторые бригады даже дров не смогли заготовить на всю зиму. Видите, сколько еще неполадок у нас?!
— Вот почему я и говорил, что нам есть чему радоваться, но есть и чему печалиться. — Гэмаль поднялся. — Мы не маленькие дети. Преждевременная радость может нас незрячими и глухими сделать. Я думаю, это всем понятно. И, пожалуй, сегодня нам хватит разговаривать. Через три дня ставим капканы!
Охотники покинули палатку. Через три дня ставить капканы!
Пытто снова вытащил из буржуйки раскаленный добела кусок железа, а Гивэй взялся за молот.
— А все ли молодые охотники умеют как следует ставить капканы? — обратился к председателю Митенко. — Я так думаю, поведу-ка их на участки, проверю всех до одного…
— Правильно, Петр Иванович, веди их на участки, — одобрил Айгинто.
Безграничны снежные просторы. Чиста и ослепительна их белизна. Далеко вокруг заметны замысловатые узоры песцовых следов. Петр Иванович Митенко, отдавший более половины жизни охотничьему промыслу, ведет за собой молодых охотников, заставляет читать следы.
— А вот этот след, как по-вашему, какой давности?
— Так думаю, что песец этот еще утром здесь пробежал, — ответил пятнадцатилетний юноша Эттын.
— Почему? Объяснить надо! — строго требует Митенко.
— Потому, что ночью поземка была. А эти следы совсем не засыпаны.
