– Льется же, ты что, не видишь? – Регина завернула кран, стараясь говорить как можно мягче.
– Вижу. – Данила повернулся на бок, вытягиваясь в ванне в полный рост.
Он проспал до трех часов дня. А в четыре снова приехали врачи – два светила детской педиатрии, которых Виктор Москалев разыскал по знакомству.
Результатом этого осмотра были новые уколы витаминов и выписанные направления на анализы – «на всякий случай сделаем мальчику полную диспансеризацию».
Прошло два дня, а вопрос, ГДЕ БЫЛ ЕЕ СЫН, так и оставался загадкой для Регины. А потом случилось сразу много событий – Виктор Москалев должен был лететь с группой сотрудников на совещание министров внутренних дел стран СНГ в Казахстан. Командировка всего на полтора суток, раньше это было обычным делом в их семье, но сейчас отчего-то Регине хотелось, чтобы муж не отлучался из дома. Некие коллизии произошли и в отношениях с милейшей Надеждой Макаровной, после возвращения Данилы у нее был какой-то настороженный вид.
Она даже намекнула, что, мол, наверное, попросит расчет – мол, что-то со здоровьем неважно, и все такое… К ее увольнению Регина уж совсем была не готова. Вроде бы потом этот вопрос заглох – Надежда Макаровна в шесть вечера собралась к себе домой, обещав завтра прийти к девяти.
Регина осталась дома с сыном. Он был у себя, полулежал в пижаме на кровати. И телевизор у него был включен – громкий такой звук, какой-то сериал со стрельбой. Регина несколько раз заходила к нему, спрашивала, не надо ли чего, принесла ему кефир, вафли, которые он всегда очень любил. Телевизор работал, но Регине казалось, что сын ее смотрит куда-то… мимо… На открытое окно, на вечернее солнце, показавшееся на миг из-за туч.
Чтобы чем-то занять себя, отвлечься, Регина достала ноутбук. В Интернете, может, повезет – есть ведь, наверное, какие-то родительские форумы, где обсуждаются проблемы воспитания подростков, установления психологического контакта с подрастающими детьми. Да, да, вечная проблема – отцы и дети, а в их семье все это усугубилось длительной разлукой. Может, и правда Данила хотел вернуться в Питер к бабушке, только теперь не признается в этом?
В блужданиях по Интернету время летит незаметно, кроме родительских форумов, Регина нашла для себя и еще много чего интересного. Легла около полуночи, предварительно поднявшись к сыну. В комнате его было темно, телевизор выключен, Данила спал. Регина притворила окно, но совсем закрывать его не стала – май ведь, а ребенку нужен свежий воздух.
Это был обычный вечер, обычная ночь. Все плохое было уже позади, с этими мыслями она и уснула.
Тьма и на фоне ее багровая нить… Тянется, тянется, как живая, пульсирует… И внезапно рвется, рассеивая багровые брызги, пачкая ваше лицо… Сон?
Регина проснулась с бешено бьющимся сердцем. Провела ладонью по лбу. Нет ничего, это только испарина… Ей показалось… что ее разбудило? Ей почудилось, что в ее комнате, рядом с кроватью, кто-то есть.
Никого. Это ветер шумит за окном. Дождь… Какой сон странный, и разве такое можно назвать сном…
Она встала, не включая свет. Сколько сейчас может быть времени – три, половина четвертого? В горле сухо, а лоб влажный. Надо выпить воды, и, может, стоит принять валокордин? Чего она так испугалась во сне?
Она прошла через темный холл, невольно чутко прислушиваясь ко всем звукам в доме. Их не было – звуков. Ее окружала абсолютная тишина. Мерещится всякая мерзость… Вот что значит торчать часами в Интернете – голова как чугун.
Валокордин хранился на верхней полке дверцы холодильника, туда его ставила Надежда Макаровна. Можно было и тут, на кухне, не зажигать свет, просто открыть холодильник – там и так все найдешь.
Но вдруг Регина обо что-то споткнулась. Она нашарила выключатель – щелк! Свет – мертвенный электрический. На полу кухни что-то белеет. Она нагнулась. Это был пластиковый лоток, в них обычно в супермаркетах упаковывают мясные продукты. Клочки целлофановой обертки рядом, дно лотка было измазано сукровицей.
Регина подняла лоток. Это из-под охлажденных отбивных, она сама их покупала, их очень любил муж. Надежда Макаровна собиралась их замариновать с луком. Но как обертка оказалась ночью здесь, а не в мусорном ведре? Домработница никогда прежде не позволяла себе такой неаккуратности. И потом… она, Регина, ведь сама вечером сновала по кухне – наливала Даниле кефир, потом ставила чайник. Тут все было убрано.
Сукровица испачкала пальцы Регины. Забыв про валокордин, она повернулась к мойке, чтобы вымыть руку. И тут в кухне погас свет.
В темноте не было слышно ни звука. Потом легкое дуновение… Едва ощутимое колебание воздуха. Регина влипла спиной в мойку. «Кто здесь?!» – она не смогла этого крикнуть, горло перехватило. Едва слышный шорох… Что-то осторожно коснулось ее испачканных пальцев, что-то влажное, липкое… как будто языком провели по коже, слизывая, присасываясь пиявкой…
Не помня себя от ужаса, Регина взмахнула рукой, отбрасывая от себя ЭТО… Грохот – на пол полетел термос, стоявший на мойке, она задела его. И этот живой звук словно придал ей сил. Она бросилась к выключателю и…
Свет зажегся, и она увидела Данилу.
Прошло, наверное, несколько минут.
– Ты почему не спишь, сынок? – Она наконец справилась с собой, спросила его, сумела произнести эти несколько слов.
– Ты меня разбудила, мама.
У него был сонный вид, глаза полузакрыты, он был похож на лунатика в этот момент. «Что ты кричишь? Что с тобой?» – он не задал ей этих вопросов.
В холле при включенном свете (горели все лампы – люстра, бра) Регина смотрела, как он поднимается к себе в комнату по лестнице.
Оставив в холле и на кухне свет, она вернулась в спальню. Зажгла ночник. Попыталась взять себя в руки. Попыталась понять, разложить по полкам все. ВСЕ. Но нечего было раскладывать. Да, она смертельно испугалась. У нее просто не в порядке нервы – в этом все дело. Последние дни, дни страха и поисков, не прошли бесследно. В этом разгадка.
Она лежала в постели, смотря на дверь, слушая ночь. Потом веки ее отяжелели – что-то словно убаюкивало, навевая дремоту: усталость, нервы, а может быть, что-то еще – заунывное и протяжное, похожее на песню, где не разобрать чужих слов, где только голоса – сливаются, расходятся, вторят мелодии – флейта, волынка и барабан, глухо отбивающий ритм. Багровая нить на фоне тьмы снова возникла и тут же растаяла. Никаких тошнотворных брызг, никакой сукровицы…
Кто-то явился из темноты следом за флейтой – сильные руки, жаркие губы. Невозможно было не поддаться соблазну во сне, она не понимала – то ли ее любили, то ли насиловали жадно и нежно, обжигая поцелуями, распаляя, доводя до неистовства. Заставляя забыть обо всем – даже о том, что это всего лишь эротический сон, обманка.
Звук в темноте… словно клацнула входная дверь. Наверное, и это тоже приснилось.
Глава 17
Карамель
Как будто кто-то зовет… Тихий, хлюпающий звук…
Лера Кускова повернулась на бок, засунув сжатые в кулаки руки между колен. Этот звук… словно едят, глотают большими кусками, сосут что-то аппетитное, сладкое…
КАРАМЕЛЬ… Нет, это слово звучит по-другому, на чужом языке. Карамель – это всего лишь перевод. И это не только конфета – ТАМ, откуда доносится зов.
Маленькая ранка на губе все еще саднит, столько времени прошло, а она никак не заживает. Он укусил ее… Ранка как язва, как напоминание, чтобы она не забывала о нем.
А в школе они… Они вроде как с ним дружили. Но теперь школы не будет, ничего этого больше не будет. Будет что-то другое.
МНЕ СТРАШНО…
Пыль, пыль, пыль, белая пыль на дороге. Она везде – в горле, в носу, в волосах. ГДЕ Я? Что это за пыль такая, что это за дорога? Ничего не видно в пыльной мгле, не разобрать.
Натужно ревет мотор, старое железо дребезжит – по дороге катит грузовик. Такие только в кино, в старых фильмах… В кузове полно людей – загорелые, бородатые, странно одетые – тоже как в кино. У многих из них ружья, у других что-то вроде самодельных факелов. Осталось только поднести спичку.
Из кабины высовывается человек в военной гимнастерке, у него в руке пистолет. Он что-то кричит, машет рукой и стреляет. Те, кто в кузове, тоже начинают беспорядочно палить – куда, в кого? Пыль, пыль, пыль – ничего не разобрать.
Это было давно, много лет назад. Но отчего я так ясно вижу все это?
Лера Кускова сжалась в комок под одеялом. Приступ кашля… Это пыль всему виной, она уже в легких. Нечем дышать на этой дороге. Но это же просто сон… Это как фильм… Правда, ты не в зале сидишь перед экраном, а внутри. Помнится, когда она была маленькой, ей так хотелось сниматься в кино – ну хоть в «Ералаше». И вот она как будто внутри, там, за экраном. Это кино про нее и еще про кого-то, только…
ОНА СЕЙЧАС ЗАДОХНЕТСЯ!
Выстрелы… Что это, охота? Вестерн? Или это про войну? Нет, война там была позже. Это случилось еще до войны. Почему ей это известно? Да так, это же кино теперь про нее. И еще про кого-то. Про НИХ ВСЕХ.
