С тяжёлым сердцем я отправился в каюту, где лежал крестоносец, распахнул дверь, чтобы было посветлее, и заглянул. Больной лежал на спине в одной измятой рубахе и стонал в забытьи. Это был рослый мужчина лет сорока, широкоплечий, с длинными спутанными волосами и вислыми усами. Бороду он брил, но сейчас щетина отросла, щеки впали, и крестоносец был похож на мертвеца. В каюте тяжело пахло потом, кожаной амуницией и железом. В углу на полу каюты валялись меч и кольчуга.
Несколько мгновений я вглядывался в лицо больного, потом облегчённо вздохнул – я не видел грозных признаков ужасной болезни. Войдя в каюту, я сел на край лежанки и взял больного за руку. Она была холодна и мокра от пота, лунки ногтей посинели, пульс был редким и неровным. Крестоносец был на пороге смерти, но это была не чума! Это была болотная лихорадка, симптомы которой я знал очень хорошо.
Капитан стоял на палубе и тревожно заглядывал в каюту. Он увидел, что я взял больного за руку, и лицо его просветлело.
– Слава Иисусу Христу, – пробормотал он и набожно осенил себя крестным знамением.
Я оставил больного и подошёл к капитану, но тут галеру качнуло и я, чтобы устоять на ногах, непроизвольно схватился за его плечо. Капитан же стоял так твёрдо, как будто его ноги прибили к палубе гвоздями.
– Так это не?.. – тихо спросил он, чтобы не услышали гребцы.
– Нет, это болотная лихорадка.
– Ты уверен?
– Целитель никогда не бывает до конца уверен в поставленном диагнозе, но это не то, чего ты опасался. Эта болезнь вообще не заразна.
– Он умрёт?
– Все мы в руках Господа, но я буду его лечить и сделаю что могу. У меня есть нужные снадобья.
– Спасибо тебе! Если этот крестоносец будет жить, вторую половину платы за твой проезд я возьму с него, а если он всё-таки умрёт, то не возьму с тебя.
– Отчего такая щедрость?
– Ты рисковал жизнью. Я попросил тебя, и ты не отказал, хотя мог.
– Целитель не отказывает в помощи страждущему.
Капитан сделал знак, что не хочет более спорить, и спросил:
– Что тебе потребно для лечения?
– На галере есть уксус?
– Сколько тебе нужно? Бочку, две?
– Достаточно будет кувшина. Ещё потребуется полотно, горячая вода и вино. Остальное у меня есть.
– Всё будет. Но… прости меня, я всё-таки спрошу ещё раз: у тебя нет сомнений?
– Говорю тебе: я знаю этот недуг. Больной будет то метаться от жара, то биться в ознобе от холода. Если он не умрёт сегодняшней ночью и завтрашним днём, он будет жить, потому что приступ минует. Я буду сидеть с ним, поэтому вели еду и питьё для меня носить в его каюту. Горячая вода должна быть постоянно, ибо я должен протирать его кожу тёплой водой, смешанной с уксусом.
– Наконец-то боги послали нам знающего целителя, – сказал капитан, не замечая, что грешит язычеством. – Может, согласишься стать нашим судовым цирюльником? Хотя, что это я… У меня не хватит денег платить тебе.
Я засмеялся.
– Я ещё не успел исцелить крестоносца, а ты превозносишь меня до небес!
– Я уже немолод, – покачал головой капитан, – видел много всякого, и отличить опытного целителя от дешёвого шарлатана могу без ошибки. Иди к нему, а я распоряжусь насчёт всего потребного для лечения.
***
У постели больного крестоносца я просидел всю ночь. Болезнь его протекала так, как я и предсказал – он то метался в горячке, и тогда я обтирал его уксусом, то дрожал от холода, и тогда я укрывал его всем тёплым, что удалось найти на галере. Я настаивал на горячем вине свои травы и дважды сумел напоить его.
Под утро, в тот самый зыбкий час, когда жизнь больного колеблется на тонкой нити, готовой оборваться, он открыл глаза и, увидев меня, вероятно, долго не мог понять, кто я такой и как очутился в его каюте. Потом попытался что-то сказать, но запёкшиеся губы не позволили ему это. Я намочил полотно в уже порядком остывшем вине и сначала протёр ему губы, а когда они разлепились, влил немного в рот.
Взгляд рыцаря стал осмысленным, и он что-то спросил у меня на языке франков.
– Ты говоришь по-гречески? – спросил я.
– Так себе…
Акцент у крестоносца был ужасающий, но всё-таки мы смогли понять друг друга, так как в Константинополе ко мне приходили недужные франки и я немного научился их языку.
– Кто ты? – спросил больной.
– Целитель. Моё имя – Павел, я ромей.
– Павел Иатрос…[44] – повторил он. Так я впервые услышал прозвище, которое станет моим вторым именем в Лангедоке. – Послушай, Павел, у меня нет денег и вообще ничего ценного, чтобы заплатить за твои труды, только меч, но его я не отдам! Я не звал тебя… Если Господом мне суждено умереть, значит, так тому и быть. Уходи…
Он стал задыхаться, на лице его выступил пот.
– О деньгах мы поговорим потом, когда твой недуг отступит, а сейчас молчи, иначе ты сведёшь на нет труды моей бессонной ночи. Пей! – я протянул ему глиняную чашку, в которой были настояны на вине лекарственные травы.
Крестоносец усмехнулся и закрыл глаза. Я придерживал его голову до тех пор, пока он не выпил всё. Вскоре больной заснул. Жар спал, дышал он ровно и спокойно, щёки слегка порозовели.
***
Я вновь дежурил у постели крестоносца. Он сидел, опершись спиной на стенку каюты, и осторожно, пробуя каждую ложку, ел похлёбку. Казалось, он никак не мог поверить в то, что его душа вернулась в тело, а тело каким-то чудом опять способно дышать, есть горячую, пахнущую специями еду, пить вино, говорить…
– Ты великий целитель, ромей Павел, – сказал рыцарь, отдавая пустую чашку. – Знаешь, я ведь уже готовился отдать Богу душу, но боялся умереть без исповеди, а грехов за мной числится предостаточно… Эта проклятая лихорадка давно треплет меня, но никогда приступы не были такими сильными. Я рассчитывал добраться до Массилии,[45] там, в одном монастыре мне, наверное, смогли бы помочь, но припадок случился посреди моря… Оно бы и стало моей могилой, но всемилостивейший Господь почему-то решил придержать меня на этом паршивом свете и послал тебя.
– Разве можем мы судить, чей удел жить, а чей – умереть? Ты идёшь на поправку, и я рад этому. Каждый считает свою болезнь какой-то особой, какой не может быть у других, а на самом деле, ты страдаешь болотной лихорадкой, довольно обычной среди людей твоего образа жизни. Тебе просто не доводилось лечиться у знающего врачевателя.
– Наверное, ты прав, но скажи, что ждёт меня дальше?
– Полностью избавиться от лихорадки ты уже не сможешь никогда, но если будешь следовать моим советам и принимать лекарства, которые я назначу, приступы будут редкими и слабыми, и ты сможешь дожить до глубокой старости.
– Никогда не думал, что ангелы господни бывают с таким изрядным носом и трёхдневной щетиной, – улыбнулся крестоносец.
– На себя посмотри! – огрызнулся я. – Краше в гроб кладут! До чего ты себя довёл! Мощи и то лучше выглядят!
Крестоносец провёл рукой по скрипучей щетине и скривился:
– Н-да-а, ты прав. Побрей меня, будь другом, а?
– И не подумаю! На такой волне я перережу тебе горло, и все мои труды пойдут насмарку. Потерпи до вечера – на берегу попросим цирюльника тебя побрить, раз уж я сделал его работу. Кстати, а как твоё имя? Всё забываю спросить…
Рыцарь приподнялся:
– Гильом де Контр. И он твой должник, иатрос Павел.
– Да лежи ты! – прикрикнул я на него. – Ну что за наказание? Вот привяжем к лежанке – будешь знать!
Гильом де Контр не ответил. Горячая еда сделала своё дело, он опять задремал.
Теперь самое время было поесть и поспать мне.
***
Наша галера приближалась к Геллеспонту.[46] Чаще шли на вёслах, иногда, когда был попутный ветер, поднимали парус. Плыли только в светлое время. Когда над морем начинали сгущаться сумерки, галера причаливала, гребцы вытаскивали её нос на песок и привязывали к камням и деревьям толстыми канатами. На берегу выливали из бочек пресную воду, которая очень быстро портилась, и набирали свежую, готовили горячую пищу, стирали одежду. Капитан помнил все удобные и безопасные стоянки, но всё-таки отходить далеко от берега опасались – мало ли что может случиться в чужой земле. На ночь выставляли вооружённых часовых. Эта предосторожность однажды спасла наши жизни.
В один из дней рулевой заметил на горизонте парус большого корабля, по виду – военной галеры. Капитан встревожился, поскольку для нас встреча с морскими разбойниками означала верную смерть. На галере было несколько воинов, оружие было и у гребцов, но выстоять против пиратов мы всё равно бы не смогли.
Чтобы не привлекать внимание, капитан приказал снять мачты и уложить их на палубу, что и было выполнено со всей возможной быстротой. Гребцы понимали опасность и старались изо всех сил. Капитан направил нашу галеру ближе к берегу. На вопрос крестоносца, зачем он лишает себя возможности маневрировать, капитан объяснил, что для пиратов страшнее всего потерять корабль, который может напороться на прибрежные скалы. Мы же наоборот должны держаться как можно ближе к берегу. Даже если придётся выброситься на берег, это даёт нам шанс выжить – вряд ли пираты будут сражаться на берегу.
