– Признаться, я ничего не понял в манихействе, – вздохнул я. – Когда Мани проповедовал Баату, мне было немного жаль этого армянина, хотя он и предатель. Что вообще можно было понять из разглагольствований Мани?!
– Подумайте вот о чём, многоуважаемый Вадим, – серьёзно возразил Георгий Васильевич. – Прошло без малого две тысячи лет после того, как пророк Мани ушёл из кругов этого мира, а люди всё ещё помнят его имя. Два тысячелетия – это совсем немало, уверяю вас. Да, с детства Мани посещали видения, которые сейчас называют галлюцинациями. Ваши психиатры сделали бы из Мани тихого идиота, а вот в третьем веке он сумел создать своё учение. Мани много путешествовал, добираясь даже до Индии, он бывал в Вавилонии, Мидии и Парфии. По меркам III века, шестьдесят лет – это глубокая старость, ведь тогда жили гораздо меньше.
Мани, как многие пророки после него, пытался создать некое синкретическое учение, включающее буддизм, христианство и зороастризм. Когда-то манихейство было чрезвычайно распространено на Ближнем Востоке, манихеи были в Китае и в Индии, кстати, единственный на земле действующий манихейский храм находится в современном Китае. С манихейской ересью боролись в первые века христианства, её следы можно найти в доктринах многих еретических религий, в том числе, и катарской…
– Мне почему-то его жаль… – грустно сказал Ольга.
– Бескорыстная жалость – это достойнейшее чувство, присущее далеко не многим женщинам и мужчинам в этом мире, – склонил лысеющую голову дьявол. – Но я не человек, и жалость не имманентна мне.
– Ох… – сказал я, хватаясь за голову. – Ещё чуть-чуть, и меня тоже начнут посещать видения. Увидеть такое…
– Не беспокойтесь, – сказал Георгий Васильевич, кладя сигару. – Никаких видений у вас не будет, вы совершенно нормальны. И вы, мадам, тоже. А я, пожалуй, прогуляюсь вдоль канала. Отдыхайте, до завтра.
– Какой культурный дьявол! – заметила Ольга, дождавшись, когда за нашим гостем закрылась калитка, – цитирует Гёте и Пушкина… О религиозных текстах даже и не говорю, в конце концов, это его профессия.
– «Настоящим дьяволом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество», – процитировал я.
– Это кто сказал?
– Ленин.
– Кто-о?! Ты шутишь?
– Конечно, шучу. Вообще-то он писал про коммунистов, но если сейчас не шутить, с ума можно сойти. У нас пиво не кончилось? Давай-ка ещё по баночке…
Глава 6
…и теперь мне предстояло найти корабль, готовый отплыть в земли франков.
Морское могущество Византии давно осталось в прошлом. Императорские дромоны,[37] некогда наводившие ужас на врагов, ныне покоятся на дне или гниют на мелководье. Даже море, и то против ромеев, оно отступает, и некогда могучие и неприступные морские стены города теперь нелепо торчат на суше.
У крестоносцев своего флота тоже нет. Для перевозки людей, лошадей и грузов они нанимают венецианские или генуэзские суда, но, поскольку торговать ромеям больше нечем, порты по большей части заброшены, волноломы разрушаются, причалы заплывают песком, а в маячных башнях давно потухли огни, теперь там обитают лишь морские птицы.
Единственный порт Константинополя, в который ещё заходят суда, когда-то был императорским – в нём могли швартоваться только галеры василевса. Теперь же войти в него может беспрепятственно любое судно, нужно лишь заплатить пошлину.
Я спустился на захламлённый, грязный причал и пошёл вдоль пришвартованных судов в поисках дома капитана над портом, так как надеялся получить у него совет насчёт выбора судна. Капитана из франков я нашёл в портовой конторе. Он полулежал на столе и что-то мычал, сжимая в руке пустой кубок и распространяя вокруг себя скверный запах прокисшего вина, рвоты и давно немытого тела. На полу валялись пустые винные кувшины, причём некоторые, казалось, были разрублены, под ними виднелись засохшие лужи. В левой руке опьяневший рыцарь сжимал обнажённый меч, на лезвии которого я разглядел бурые разводы. Пришлось осторожно покинуть комнату, чтобы не разбудить пьянчугу, и искать портового чиновника из ромеев. Вскоре я нашёл его в комнатушке, заваленной всяким хламом. Судя по жиденькой всклокоченной бороде, он не был евнухом,[38] но напоминал печальную, облезлую и тощую обезьяну.
Я изложил ему своё дело. Чиновник изумился:
– Как это ты осмелился зайти к рыцарю? Он пьёт вино уже третий день подряд и ничего не ест. Время от времени ему начинают мерещиться морские змеи и демоны, и тогда он начинает рубить их мечом. Порубит все кувшины, потом начинает плакать, прячется под стол и засыпает. А как проснётся, зовёт меня и опять требует вина, но денег не даёт, только грозится зарубить. Мне кажется, он потерял рассудок…
– Его разум просто отравлен вином, – сказал я. – Я мог бы отрезвить твоего рыцаря, но, боюсь, ему это не понравится, и тогда он зарубит нас обоих.
– Нет, нет, почтенный, сохрани тебя Господь от этого неразумного поступка! – замахал руками чиновник. – Я лучше брошу порт и уйду, куда глаза глядят, всё равно ведь жалованье не платят!
– И ты поступишь мудро, почтенный, но сначала объясни мне, как выбрать корабль, на котором я мог бы добраться до Франции, не слишком рискуя своей жизнью.
– Зачем тебе плыть в землю франков? – вытаращил глаза чиновник. – Тебе что, здесь их мало?
– Я целитель, и должен постоянно совершенствоваться в своём искусстве. Я слыхал, что в тамошних землях живут врачи-иудеи, которые владеют неизвестным нам знанием и берут учеников – когда за деньги, а если повезёт, то и бесплатно. Я молод ещё и пока не обременён семьёй, вот и решил совершить это путешествие.
Чиновник покачал головой.
– Твоё желание, конечно, похвально, но в надежде спасти чужие жизни ты рискуешь потерять свою. Ты задумал очень опасное дело!
– Всё в руках Божьих, – пожал я плечами. – Я молился и получил благоприятные знамения. Поэтому скажи лучше, какой корабль выбрать? – и я опустил в руку чиновника монету.
– Выбрать? – удивился он, спрятав монету. – Кто говорит о выборе? У тебя нет никакого выбора. Суда на другой конец Ойкумены уходят и вообще-то нечасто, а сейчас и подавно. Вон, видишь двухмачтовую венецианскую галеру? Только она одна и идёт во Францию. Тебе несказанно повезёт, если капитан согласится принять тебя на борт. Потому что ты можешь прождать другого корабля всё лето и не дождаться. А потом придут осенние шторма, и никаких кораблей не будет вообще. Да не стой же столбом, беги со всех ног!
– А сколько может стоить проезд? Спрашиваю, чтобы не заплатить лишнего.
– Ты заплатишь столько, сколько с тебя потребуют, или останешься на берегу, вот и всё. Скажу в последний раз: поспеши, ибо удача может от тебя отвернуться.
***
Указанная галера качалась у причала с убранными вёслами. Вероятно, груз уже был в трюме, потому что сидела она в воде довольно низко. На борт были перекинуты две доски, исцарапанные и потемневшие. Их края с неприятным скрипом ездили туда-сюда по апостису[39] и плитам причала. Идти по этим доскам было страшно, хотя вода (правда, весьма грязная) была рядом, а плавал я хорошо. Опасность состояла в том, что галера могла легко раздавить упавшего между причалом и своим бортом. Прочтя краткую молитву и вспомнив гимнастику, которой я занимался под руководством отца, а впоследствии и самостоятельно, я благополучно пробежал по сходням и оказался на палубе.
Галера была пуста – ни гребцов, ни воинов из охраны не было. На корме под навесом из рваной парусины лежал человек. Он ел маслины, горкой лежавшие на блюде, выбирая самые крупные, и скользкими от масла пальцами стрелял косточками в чаек, вьющихся над водой.
Был он в засаленной кожаной безрукавке, надетой на голое тело, кожаных штанах, и красных ковровых туфлях, на голове красовалась странная шапочка конической формы с кисточкой наверху, на поясе висел кривой нож. На предплечьях и на груди на кожу были нанесены какие-то рисунки. В левом ухе качалась массивная золотая серьга в виде подковы. По моим представлениям, именно так и должен был выглядеть морской разбойник.
Тем не менее, я подошёл к нему и вежливо спросил:
– Скажи, почтенный, где я могу увидеть капитана этой галеры?
Человек ткнул себя пальцем в грудь и что-то буркнул.
– Я правильно понял, ты и есть капитан?
– У-гу-мх.
– Служащие порта сказали мне, что твоя галера идёт во Францию. Это правда?
– У-гу-мх.
– Берёшь ли ты пассажиров?
– У-гу-мх.
Несколько раздражённый такой манерой вести разговор, я всё же решил довести дело до конца и, сдерживая себя, спросил:
