– Я не убивала его. И то, что на его счетах есть какие-то деньги, тоже не знала. И о болезни тоже ничего не знала. Возможно, я не должна была так грубо вести себя с тобой. Но неужели ты еще ничего не поняла, Рита?
– А что я должна была понять?
– Да то, что до смерти Тимура я жила как в раю. А теперь, когда его нет, я вдруг поняла, что вся наша с ним жизнь была обманом и что Тимур встречался с Валентиной. Напрасно, во лжи прожитые годы. Теперь еще выясняется, что он был болен. Почему он мне, своей жене, не рассказал об этом? Не поделился? Да потому, что не считал, видимо, меня близким человеком. А вот ее, ту, с которой он и отправился на тот свет, считал. Думаю, она знала о нем все. И то, что у него нет долгов, – это тоже свидетельствует о том, что он мне просто морочил голову, как и всем остальным. А что касается того, убил ли он Минкина или нет, – это уже не ко мне. Ты прости меня, Рита. Не знаю, что со мной случилось. Я понимаю, ты хочешь мне помочь. Но пойми и ты меня. Ты, успешная, красивая, здоровая и любимая своим мужем женщина, приходишь ко мне, вдове. Да мне даже больно видеть тебя!.. Вот тебе моя правда. А теперь уходи. Возможно, когда-нибудь я и пожалею о том, что наговорила тебе. Но сейчас, повторяю, я не могу тебя даже видеть.
Я не поверила ей. Ей просто хотелось побыть вдвоем с Ренатом, осмыслить ту новость, которую я принесла им, – о болезни Тимура. Обсудить, как говорится, создавшееся положение.
Я буквально вылетела из квартиры Атаевых, чувствуя, как пылают мои щеки. Как, как она могла так поступить?! Ведь я помогала Марку расследовать убийство именно ее мужа – Тимура! И вместо того чтобы оценить мое участие и принять мое сочувствие, она обвинила меня в том, что у меня нет никаких законных оснований вмешиваться в ход расследования. Она говорила это таким уверенным тоном, что мне даже показалось, будто бы они с Ренатом уже обсуждали эту тему и меня. Хотя истинная причина такого хамства, конечно же, заключалась в том, что я, возможно, действительно раздражала ее одним своим видом благополучной и счастливой женщины. Однако оправдывать ее я все равно не собиралась. Больше того, я вдруг поняла, что, испытывая теперь уже неприязнь к этой женщине и жгучую обиду, потеряла всякий интерес к этому делу. Однако я не могла остановиться на полпути, ведь я планировала отправиться в Пристанное – подышать свежим воздухом и заодно выяснить, не продавал ли кто там дом и как этот дом мог быть связан с именем Валентины Неустроевой.
В машину я садилась, с трудом сдерживая слезы. У меня было такое чувство, словно меня ударили по лицу.
Да еще этот дождь. Я уже и не знала, то ли дождь заливает мое стекло, то ли слезы – глаза.
Пробка в центре города вызвала у меня сильнейшее раздражение, мне захотелось даже повернуть обратно, домой, переодеться, надеть резиновые перчатки и, вооружившись кистями, продолжить работу над своим очередным натюрмортом. Запертая со всех сторон машинами, слушая шум дождя и вспоминая, как пинали меня сейчас в квартире Атаевых, я спросила себя: может, эта Альмира права, и мне действительно не стоит заниматься не своим делом? Кто позволил мне влезать в души людей, копаться в чужих судьбах, пытаться как-то повлиять на ход событий? Но, с другой стороны, сколько раз самовольно вмешиваясь в расследования, я помогала Марку найти убийцу и предотвратить другие преступления! Еще я подумала о том, что и Марку, вероятно, часто приходится сталкиваться с людской неблагодарностью и хамством, но он же мне не жалуется, он просто делает свое дело, и все. Значит, это просто я оказалась такой слабой, бесхарактерной, раз повелась на хамство Альмиры. Альмира… Да, может, это она убила своего мужа вместе с любовницей? Стоп. Алиби Альмиры. Где оно, это алиби?
Я позвонила Марку.
– Марк, а где была Альмира позавчера днем, когда отравили ее мужа и Валентину?
– У нее нет алиби. Она говорит, что была с дочерью дома, и подтвердить это, конечно, никто не может. А что? Ты была у нее?
– Да. Марк… Представляешь, она, можно сказать, выставила меня вон. Наговорила массу гадостей, сказала, что я раздражаю ее одним своим счастливым видом, а она, видите ли, вдова.
– Главное ты узнала? – сухо спросил Марк, ставя меня на место.
– Да. Она ничего не знала о том, что Тимур болен. И Ренат (он тоже, кстати, был там, у нее) тоже ничего не знал. Она устроила истерику, заявила, что Тимур, значит, обманывал ее. Потом сказала, что теперь долги Тимура повиснут на ней, что ей придется продать квартиру, машины.
– Я так и думал, она ничего не знает о том, что никаких долгов у Тимура уже давно не было.
– Марк, а что у тебя нового?
– Я был у матери Вероники. Она подтвердила, что вчера дочь была у нее вместе с детьми. Из разговора я понял: это вполне нормальная семья, теща уважает Егора, просто души в нем не чает. Обожает своих внуков, помогает, как может, дочери. Подтвердила, что сама помогала Веронике замывать детские сиденья от рвоты. А потом Вероника эти сиденья отвезла домой, да там и оставила, и с тех пор детей в машине не возила, потому что машина не заводилась.
– А она на самом деле не заводилась?
– Понимаешь, это непроверяемо. Каждый человек, хотя бы немного разбирающийся в машине, может сделать так, чтобы она не заводилась. Это мог сделать как Егор, так и Вероника.
– А мать Вероники? Она умеет водить машину?
– Этим я не интересовался. А что, ты и ее подозреваешь?
– Да мало ли. Понимаешь, я бы никого из них не подозревала, если бы трупы не оказались в их машине и в их гараже. Но Егора подозревать – как-то уж очень… Ну не идиот же он законченный, чтобы так подставляться и трубить всему миру о том, что у него в гараже – трупы.
– Вот видишь, ты не подозреваешь его, а это, быть может, результат спектакля, который он перед нами разыграл. Он и Дворкина мог сам спровоцировать на разговор о тебе. Но и это непроверяемо.
– Почему?
– Да потому что я не хочу разговаривать с мужиком, который положил глаз на мою жену.
– Значит, ты все-таки допускаешь, что Егор мог сам срежиссировать все это, чтобы на него не пало подозрение? Марк, по-моему, это самая настоящая чушь. И мы с тобой уже об этом говорили.
– Понимаешь, он мог так испугаться, что придумал этот идиотский ход.
– Марк, извини меня, но ты сходишь с ума. Егор – не идиот. Он просто запуганный человек, отец семейства, понимаешь, и, чего он на самом деле испугался, так это последствий момента, когда выяснится, что кто-то пользовался его машиной. Нет, прошу тебя, исключи Егора из списка подозреваемых.
– Хорошо, но тогда скажи – кого включить?
– Альмиру, – сказала я, не скрывая своей злости.
– Ты сейчас вся на эмоциях. Нельзя так, Ритуля. Успокойся. Ты вообще где? Дома?
– Нет, я стою в пробке на Соколовой.
– Надо же, я – тоже. И куда это мы направляемся?
– Пытаюсь выехать из города и отправиться подышать свежим воздухом в Пристанном.
– А это еще для чего?
Я рассказала Марку о телефонных номерах потенциальных покупателей дома в Пристанном, найденных мною в квартире Валентины Неустроевой. А также о белье, которое я взяла на экспертизу, чтобы выяснить, с кем незадолго до смерти она была в близких отношениях.
– Еще я нашла там старый телефон с эсэмэсками Тимура. Марк, похоже, они любили друг друга. Теперь и Альмира об этом знает, сходит с ума от ревности уже к покойному мужу, ненавидит Валентину.
– Что ж, теперь она не будет мучиться угрызениями совести, когда даст согласие Ренату выйти за него замуж.
– Я думаю, она уже дала согласие, – я так и не смогла справиться со своей ненавистью к обидчице. – Да, вот еще что. Нашла у Валентины в куртке чеки на моющие средства.
– Ну и что?
– Она покупала все это в Пристанном. Понимаешь, судя по ассортименту и объему купленных средств, она готовилась к большой уборке. Может, у нее есть там дом? И она его решила продать накануне смерти, а перед этим привести его в порядок?
– Рита, подожди минуту, я сейчас перезвоню Локоткову, он должен был узнать о недвижимости и машине Неустроевой.
– Хорошо, я подожду. Да только про машину я и так знаю – «Мерседес».
Он отключил телефон, а я подумала о том, что не задала Альмире еще один провокационный и ужасно неприятный для нее вопрос: выпадали ли у Тимура волосы. Можно было бы даже для наглядности показать грубиянке наволочку с мужскими волосами, прихваченную из квартиры Неустроевой, – может, она и узнала бы волосы мужа.
Конечно, это было бы слишком жестоко, но я не знала, сколько мне потребуется еще времени, чтобы успокоиться и перестать на нее злиться.
Марк перезвонил буквально через пять минут. Сказал, что на Валентину оформлена квартира, в которой она жила с Минкиным, и «Мерседес».
– Может, у Минкина был дома в Пристанном?
– Нет. Я проверил. Не было.
– Значит, дома в Пристанном у Валентины не было. Хорошо, Марк, спасибо. Хорошо бы еще выяснить, где ее машина. Кстати, ты не продиктуешь мне номера?
