Эллиот поднял голову, его серые глаза жарко блеснули. Он снова поцеловал ее, заставив лечь на стол, и вытянулся на ней во весь рост.
Каждое движение его языка, каждое прикосновение его губ, было осторожным и неторопливым, заставляя Джулиану вести себя все безудержнее и безрассуднее.
И уже когда ей показалось, что он сейчас отпустит ее, может, для того, чтобы привести в порядок одежду на ней и отвести наверх, Эллиот схватил ее за запястья. Одним резким движением он поднял Джулиану со стола и поставил рядом, прижав к себе. Его руки полезли ей под юбку.
– Я хочу избавиться от этого, – проворчал он. – От всего. Я не могу добраться до тебя из-за этого дурацкого турнюра.
Джулиана проделала сложную процедуру, избавившись от нескольких слоев юбок, чтобы остаться в турнюре.
За него взялся сам Эллиот. Нетерпеливыми руками он стал срывать на нем крючки, и Джулиана знала, что потом снова нашьет их. Эллиот кинул проволочный каркас на пол, куда тот улегся с таким же стуком, как волынка Хэмиша.
Потом очередь дошла до панталон. Их оказалось легко расстегнуть и спустить. Теперь Джулиана стояла голой в столовой! Освещенной несколькими канделябрами. Правда, на ней все еще оставались чулки – белые, шелковые, схваченные шелковыми подвязками, и ее любимые, расшитые бисером туфли.
Эллиот опять усадил ее на стол. Его рука отколола на талии булавку, которая удерживала на нем несколько ярдов шотландки. Эллиот избавился от нее. И стало видно, как он огромен и как он возбужден.
Расстелив шотландку на столе, Эллиот уложил на нее Джулиану. Раздвинул ей бедра, примерился и вошел в нее.
Глава 10
Его снова наполнило ощущение того, что все происходящее с ним правильно. Это даже еще больше подстегнуло его возбуждение. И совсем не потому, что ему требовался дополнительный стимул, чтобы обладать горячей и влажной Джулианой. Что за глупость!
Она была само желание и добродетель. И пахла глицериновым мылом, а еще чуточку французским парфюмом и женщиной, которая хочет его. От вида собственного фаллоса, входящего в нее, от вида жестких завитков рыжих влажных волос вокруг он распалялся еще больше.
В страсти взгляд Джулианы стал тяжелым. Грудь резко вздымалась от учащенного дыхания. У нее была роскошная грудь с молочно-белой кожей и с нежными, как шелк, ареолами сосков.
Джулиана крепко держалась за Эллиота руками и бедрами. Их слившиеся тела словно превратились в одно целое. Вот теперь он в безопасности, в этом раю – в ней. Если бы можно было остаться в ней навсегда, все пришло бы в норму. Все прошлое растворилось бы и исчезло без следа, осталась бы одна Джулиана.
Он двигался внутри ее и наслаждался тем, как ее лицо становится мягче от пережитого удовольствия, как ее волосы разметались по шотландке на столе. Она открылась навстречу ему, восхитительная, голая, его Джулиана. Он так часто думал о ней, представляя, как сделает это, но реальность оказалась в тысячу раз лучше фантазий.
В реальности он мог физически ощущать ее близость, фактуру и температуру кожи, аромат ее желания – это выветривало из его головы все мысли до последней. Он мог коснуться нежной кожи, ее шелковистых сосков, услышать очаровательные звуки, которые издавала Джулиана и которые означали, что ей нравится то, чем он с ней занимался.
Каждое ощущение ее близости рождало отдельное наслаждение, но вся целиком она была намного прекраснее того, что он мог себе вообразить в самых смелых фантазиях.
Неожиданно его охватил озноб. Это пот выступил на его разгоряченной коже. В нем где-то в самой глубине родилась дрожь. Это означало, что близок пик наслаждения.
Эллиоту он был не нужен. Ему не хотелось добиваться разрядки. Ему хотелось навсегда оставаться в ней и не размыкать их объятий.
Эллиот застонал, не в силах противостоять требованию собственного тела. Он прижал к себе Джулиану, выплескивая в нее семя. Обвил ее руками, а она цеплялась за него.
– Эллиот… – донесся ее шепот.
Одно лишь слово в тишине комнаты, освещенной свечами. Но его было достаточно.
Джулиана не могла понять, как долго они пролежали вот так. Ее голова покоилась на сильном плече Эллиота. Возле ее уха колотилось его сердце. Она коснулась губами кожи под его нижней губой и почувствовала вкус соли.
Эллиот продолжал удерживать ее в объятиях, не отпуская от себя.
Одна из свечей зашипела, когда фитилек утонул в расплавленном воске, да поднявшийся ветер хлопал створкой окна.
Все остальное было объято тишиной. Джулиана почувствовала себя сказочной принцессой в старинном замке, а рыцарь, который привел ее сюда, показал ей другой мир, про который ей ничего не было известно. Запертая в этом месте, она за эти два дня узнала больше, чем за тридцать предыдущих лет своей жизни.
Тело Эллиота было массивным, как основание его дома. Однако она ощущала его хрупкость. Если нанести точный удар в точку уязвимости, он может обрушиться в один момент, как эти старые стены. Джулиана должна сделать все, чтобы такой момент не наступил.
В коридоре, за дверью в столовую, вдруг возник шум. Оглушительный удар, потом звон разбитого стекла, а за ним – тяжелый топот. И пронзительная ругань на пенджаби. И низкий мужской рев.
Джулиана в тревоге подняла голову. Они с Эллиотом полностью раздеты, не считая его носков и ее чулок. Килт расстелен на столе, как скатерть. На него Эллиот уложил ее. Их одежда разбросана по полу, а в комнате всего один выход. Не убежать и не скрыться.
Прямо за дверью послышался голос Макгрегора:
– Отстань, женщина! Нельзя держать мужчину в заключении в его собственном доме.
Камаль разразилась ругательствами. Из всех женщин только у нее одной был такой громкий голос. Их шаги быстро протопали мимо двери. За ними последовала Чаннан, явно пытаясь разрядить ситуацию.
Эллиот крепче обхватил Джулиану.
– Не беспокойся, – сказал он ей на ухо. – Махиндар не пустит их сюда. Он стоит на страже по ту сторону двери.
Джулиана вспыхнула:
– За дверью? Я же отослала его на кухню.
– Махиндар охраняет любую дверь, за которой я нахожусь. Он прекрасно знает, что может произойти, если меня побеспокоить.
– Что может произойти?
Он пожал плечами.
– Изувечу любого, кто вздумает ворваться ко мне. Если я немного не в себе, могу наброситься.
Его рот превратился в тонкую жесткую линию, как будто он уже решил для себя, что бороться с собственным безумием бессмысленно. Он смирился и сделает все от него возможное, чтобы сосуществовать с этим.
