происходит снижение рождаемости лучших элементов населения, взявших непосильное бремя налогообложения через выезд из Европы, этим поражены особенно верхние и средние классы. Лондонская газета «Saturday Review» объяснила это очень ясно: «У человека с 2000 фунтов стерлингов в год сборщик налогов берёт 600 фунтов. Оставшиеся 1400 фунтов, в связи с уменьшением стоимости денег, имеют покупательную способность, примерно равную 700 фунтам за год до войны. Ни один молодой человек не будет поэтому, думаю, жениться при доходе менее чем 2000 фунтов стерлингов в год. Мы думаем, что молодой человек в верхних и средних классах — это человек, начинающий с ничегонеделания, приходит к 2000 фунтов стерлингов в год, пока он не вступит в брачный возраст. Таким образом, продолжение вида будет осуществляться почти исключительно классом работников низкого и среднего калибров мозга».
В том же духе «London Times» описывает в следующих словах термин «смерть среднего класса»: «Дело в том, что при нынешней стоимости жизни, настоящем налогообложении, при сегодняшней цене домов, «семья», как этот термин используется, невозможна. Он означает не дискомфорт, но лишения с последующим ухудшением здоровья. Поэтому гораздо лучше воспитывать одного здорового ребенка и позволить ему разумное образование, чем пытаться воспитывать троих детей на недостаточном питании и без надежды предоставить обучение и работу в их жизни. Но беда не останавливается на достигнутом и любыми средствами продолжает действовать. Общеизвестно, что браки, особенно браки среднего класса, в настоящее время откладываются в данный момент из-за жилищных и продовольственных трудностей, и не может быть никаких сомнений, что многие мужчины избегают брака вообще из-за тяжелого финансового положения, который накладывает мир на его настроения; достопримечательности семейной жизни на зарплату, едва хватающую на двоих, не воодушевляют. В бакалавриате человек может заниматься по своим интересам, сохранять свою свободу действий и может позволить себе развлечения вместе со своими друзьями. Он уклоняется от альтернативы тяжёлой работы, ведёт скромный образ жизни, имеет минимум удовольствий и максимум беспокойства».
Хотя война не пришла в Америку так, как это было в Европе, её расово злые эффекты очевидны и здесь. Недавняя редакция «New York Times» хорошо описывает не только некоторые из последствий войны, но и некоторые из результатов этой недальновидной филантропии, в которой предусмотрены наказания бережливым и уважаемым элементам — нянчиться с благотворительными убежищами и недальновидностью. Редакция написала: есть заявление комиссара здравоохранения Копленда, что рождаемость коренных американцев снижается по сравнению с иностранными элементами в нашей популяции. В этом нет ничего нового, разве его замечания о том, что спад был ускорен в результате войны. Такой результат был неизбежен уже давно, что очевидно. Преобладающим иностранным элементом являются наёмные работники, чьи доходы росли упорно, шаг за шагом, вместе со стоимостью жизни. Выходцы коренного происхождения являются преимущественно интеллектуальными работниками, их зарплаты остались большими, как и были. Результатом стало резкое снижение их уровня, имеющее, возможно, только проверку их и без того низкого уровня рождаемости. Во время войны комиссар благотворительности Бёрд С. Колер сообщил, что в первый раз в истории его комиссии образованные люди, бывшие до сих пор самоподдерживающимися и уважающими себя представителями среднего класса, принесли ему своих детей, говоря, что они больше не могли купить им еду и одежду.
Статистика доктора Копленда о младенческой смертности говорит о том же: «Среди младенцев, родившихся у коренных матерей, стоимость 90 на 1000 — в отличие от 79 для французских матерей; 75 — для богемских, 69 — для австро-венгерских, 64 — для русских, 58 — для шведских, и 43 — для шотландских». Эту разницу Доктор Копленд связывает с тем, что американские матери менее склонны пользоваться станциями детского здоровья. Родившие матери «привыкли полагаться на эти и другие правительственные агентства» лишь под сильным принуждением, как приведение родителями среднего класса воспитывать своих детей к уполномоченному благотворительностью, к кому американцы обращаются за государственной помощью в их семейной жизни. Между тем, эти люди коренного рождения платят в основном в виде налогов многим «государственным органам», чтоб помочь работнику иммигранту и его семье. Во время войны Генри Фейрфилд Осборн протестовал против этой несправедливости на земле, против того, что она делала жизнь невозможной для образованных американцев, чей дом является оплотом наших национальных традиций.
«Так серьёзная ситуация стала очевидной в статистике нашего населения. В 1910 году в Нью-Йорке было 921318 коренных американцев, происходящих из коренных выходцев, иностранного или смешанного происхождения было 1820141 человек, а из родившихся 1927703 — в общей сложности 3747844, в отличие от 921 318 выходцев коренного родительского возраста. Полные данные за 1920-й год ещё не доступны, но доктор Копленд является авторитетом для утверждения, что доля тех, чьи традиции иностранного происхождения, стремительно растёт. Его заявление заканчивается увещеваниями против контроля над рождаемостью, дух, достойный восхищения, хотя его логика не ясна. Он имеет в виду не противозачаточные средства, а большую рождаемость среди американцев более старой иммиграции. Она, как он считает, обладает лишь моральным значением, но его собственное заявление показывает, что они имеют более глубокий базис в современных экономических условиях. Они были, несомненно, подчёркнуты войной, но они были уже в течение многих десятилетий перед ней и продолжают осуществлять свое влияние с нарастающей силой».
Именно это. Страшная война просто ускорила расовое обнищание, долго работавшее до неё; сделала несколько тоньше жизненную линию цивилизации, уже бывшую тонкой, и дала толчок ожесточенной энергии тех, наделив полномочиями варварства и хаоса, кого мы сейчас непосредственно рассматриваем.
Глава IV
Соблазн примитивности
Бунт против цивилизации гораздо глубже, чем мы склонны предполагать. Разрабатывая могущую быть убедительной современную доктрину восстания, они просто сознательные «рационализаторы» инстинктивного желания, возникающего из эмоциональных глубин. Одним из наших жёстких, но спасительных разочарований является знание того, что наши отцы ошиблись в своей любящей вере в автоматический прогресс. Мы сейчас подходим к реализации, что, помимо прогресса, есть «регресс»; что в будущем — не более «естественное», чем движение назад; наконец, что оба движения являются вторичными явлениями в зависимости от характера человеческих резервов.
Теперь, когда мы понимаем неизбежное недовольство отдельных лиц или групп, расположенных на культурном уровне выше своих врожденных способностей и их инстинктивного желания вернуться из этих неудобных окрестностей в другие низшие, но более благоприятные, мы можем начать ценить силу атавистической силы, всегда стремящейся разрушить развитые общества и перетащить их вниз на более примитивные уровни. Успех таких попыток означает один из катаклизмов, известных как социальная революция, и мы уже показали, насколько глубокой является регрессия, и насколько велико уничтожение социальных и расовых ценностей.
