От этого вопроса Гэрэл растерялся. А когда он не знал, что сказать, он закрывался — ощетинивался, начинал говорить холодно и грубовато.
— Знания и мне давались нелегко, а письменность — особенно. Я начал учить иероглифы слишком поздно, мне было около восьми лет, поэтому я посвящал обучению много времени ежедневно, — неохотно признался он. — Поэтому я и сейчас стараюсь находить время для этих дел. Простите, но больше мне нечего рассказать.
Он не хотел обидеть императора невежливостью, но он не был мастером светских бесед, да и не годилось его детство в качестве темы такой беседы. Тем более в присутствии министра и главы Ведомства Налогов.
…Чертовски нелегко давались ему знания. Но без них он бы просто не выжил. Он вспомнил себя в семь лет, и воспоминание трудно было назвать приятным: щуплый, недокормленный мальчик-слуга с желтыми волосами и странным лицом, плохо говоривший на языке Чхонджу; каждый день приносил ему новый урожай синяков, поскольку он, ясное дело, был жертвой всех уличных задир. Он молча глотал слезы, пытался давать сдачи — поначалу без особого успеха, — и учил местный язык. Хозяин разрешил Гэрэлу посещать уроки вместе с его собственными детьми — за это, конечно, следовало благодарить маму. Правда, ему запретили открывать рот, он должен был только молчать и слушать и вообще вести себя как можно незаметнее, но он был благодарен и за это. Если поначалу он дрался с обидчиками отчаянно, но без правил, царапаясь и кусаясь, как уличная кошка, то потом додумался наблюдать за тренировками хозяйских детей — во все глаза следил за движениями, которые показывал учитель борьбы, а потом пытался использовать в драках эти приемы. А самое главное — у хозяина была библиотека, и Гэрэл днями напролет просиживал там, постигая смысл похожих на диковинных насекомых знаков, придуманных в Стране Черепахи, и науку, которую они скрывали. В конце концов травить его стало бесполезно: он стал говорить на чхонджусском получше большинства местных, научился бить больно, а издеваться весьма изощрённо. Со временем он даже завоевал уважение других детей: оказалось достаточно пару раз придумать хороший план кражи и перехитрить городских стражников...
Он бы предпочел корпеть над стихами, заниматься финансами и составлять наряды, даже если это означало недостаток сна. Впрочем, спорить с Юкинари, чья жизнь труднее, он точно не собирался.
(Ему вспомнилась метафора императора с ящиками. «А что, если жизнь вовсе не должна быть непрерывным тасканием тяжестей?..»).
Император смотрел на него и, похоже, пытался догадаться, о чем он думает. Кажется, он понял, что чересчур сухой ответ не был продиктован гневом или обидой.
— Мне понравилось играть с вами в «Туман и облака», — наконец сказал он Гэрэлу. — Вы достойный противник. Если захотите сыграть еще, приходите сегодня в то же место в то же время, что и в прошлый раз.
Гэрэл удивленно поднял брови — казалось, единственную достойную обсуждения проблему они попытались обсудить еще в прошлый раз и так ни до чего толкового и не договорились, — но ответил, что всенепременно придет. Ведь может быть такое, что Юкинари действительно всего лишь хочет сыграть в «Туман и облака», не имея в виду никаких политических хитростей?
Император величественно кивнул и удалился.
Вечером он, как они и договорились, пришел в беседку в саду. Они играли, но больше просто говорили — и говорили, и говорили... На следующий вечер он тоже пришел.
Они с императором стали встречаться за игрой в «Туман и облака» каждый вечер.
Гэрэлу не давал покоя вопрос: зачем Юкинари было соглашаться на эти переговоры, если он сразу дал понять, что они закончатся ничем?
«Я хотел встретиться с вами лицом к лицу, понять, что вы за человек…» — сказал он Гэрэлу. Скорее всего, это было правдой, но правдой только на какую-то часть. Пообщаться с вероятным будущим противником и оценить его способности — дело, конечно, полезное. Но еще полезнее было бы перетянуть на свою сторону этого самого противника… Возможно ли? Это было бы очень самоуверенно со стороны Юкинари, но отнюдь не глупо, нет…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В этом случае и приглашение погостить в Синдзю обретало смысл. Чем дольше он здесь пробудет, тем больше у Юкинари будет времени присмотреться к нему, изучить его и внушить к себе любовь. Если подумать, именно этим император и занимался с момента их первой встречи: внушал к себе любовь, — и делал это очень умело, демонстрируя именно те качества, которые могли расположить к себе Гэрэла. Он казался идеальным, как герой одного из грошовых романов, от которых все наложницы в гареме императора Токхына заходились розовыми слюнями. Идеальный — и искусственный, как кукла, твердил себе Гэрэл, пытаясь прогнать симпатию к Юкинари; искуственный, как и всё остальное в этой стране. Тщательно продуманные реплики, рассчитанные на определенный эффект. Где надо — продемонстрирует царственность и глубокий ум, где надо — обескураживающую простоту и честность. Где надо — напомнит о трудном детстве, ненавязчиво надавит на жалость. И улыбка, всегда кажущаяся такой искренней, и этот понимающий взгляд… Несложный рецепт, наверняка неоднократно опробованный на министрах, губернаторах и гостях из соседних государств.
Его солдаты оказались в чем-то правы: Юкинари был так хорош, что люди теряли рассудок. Такие слухи возникают не на пустом месте, хотя дело, конечно, было вовсе не в красивом лице, а в харизме невиданной силы и многолетних упражнениях в манипулировании людьми. Гэрэл видел, что и с покрывалом на лице Юкинари умудряется проделывать то же самое: после пары бесед с ним людей любого пола, возраста и социального положения неотвратимо тянуло упасть к его ногам и поклясться в вечной верности и преданной службе.
Впрочем, Гэрэл думал об этом не столько с завистью, сколько с уважением. Он знал, как действует этот механизм. Он изучил его, когда из замкнутого угрюмого мальчишки-солдата вдруг стал командующим сотней, и обнаружилось, что хорошо уметь убивать недостаточно, надо еще и вести за собой людей. Но Гэрэл не очень-то рассчитывал на свое обаяние, предпочитая в общении прямоту, некоторую отстраненность, жесткость — а иногда и жестокость. Солдатам это было понятнее, чем доброта и обходительность. Всё равно он, с его странной внешностью, никогда не стал бы для отряда «своим» и не завоевал бы их любовь — зато этой внешности более чем подходил образ существа не от мира сего, мифического чудовища, непобедимого и безжалостного. Избранник Тигра, беловолосый демон, холодный стальной клинок государя Токхына. Он знал, как его называют за глаза: Гэрэл Жестокий. Это его устраивало; ему не нужно было, чтобы его любили, ему было достаточно, чтобы в него верили.
Но он отлично понимал, что красота, доброта, кажущаяся мягкость — тоже оружие. А в сочетании с проницательностью и знанием человеческой натуры — оружие мощнейшее. Он видел, как смотрели на Юкинари подданные — зачарованно, как кролики на коршуна, — и видел, как тот разговаривал с ними: как будто каждый из них был для него особенным. Он для всех умудрялся найти нужные слова — и для придворных, и для слуг. Вероятно, отпрысков знатных семей учат этому — учат проникновенно говорить и улыбаться, как учат изящным манерам, каллиграфии, подбору нарядов и прочему. Но не каждому дано достигнуть в этом деле таких успехов.
Все происходящее сейчас с Гэрэлом до боли напоминало одну из тридцати шести классических стратагем, известной как «красивый человек»: имея дело с явно превосходящим тебя силой противником, ослабить командира вражеской армии - то есть его самого, Гэрэла, - послав к нему красавицу или, в его случае, красавца. Воздействовать на него через чувства, притупить бдительность, убить в нем способность действовать рационально, заставить его пренебречь своим долгом и верностью стране. Правда, обычно в роли «красивого человека» выступала какая-нибудь певичка или смазливый актер. А до него снизошел сам владыка государства. Большая честь…
Беда в том, что когда ты уже, как любопытная муха, влип в сети обаяния этого «красивого человека», понимание сути происходящего ничуть не помогало - именно поэтому стратагема безотказно работала века напролет.
