class="p1">Я встал с колен и прошел в ванную. Надо было смыть кровь, чужую кровь. Отражение в зеркале мало напоминало мою довольную обычно физиономию, но это был я, хотя вряд ли уже тот, кто еще вчера ныл по поводу каких-то мещанских атрибутов счастья. Налюбовавшись, я хотел положить пистолет куда-нибудь поближе и вдруг заметил лежащий на полке телефон. Еще не веря в свою удачу, я схватил его и нажал на кнопку – на большом дисплее высветился номер. Дрожащими руками я спрятал телефон в карман и, торопливо смыв с себя кровь, вытерся висящим на позолоченном крючке полотенцем. Моих отпечатков было столько, что если бы я попытался их стереть, мне пришлось бы вычистить весь номер, и, поразмыслив, отказался от бессмысленной затеи.
Как и в доме на Ордынке, меня посетила мысль, что отпечатков моих пальцев все равно нет ни в одной картотеке, а если меня схватят внизу, то и пистолета хватит, чтобы остаток жизни я провел в самых крытых лагерях моей необъятной родины, в которой заведений подобного типа было предостаточно.
Перед дверью я вновь остановился, вспоминая, не остались ли здесь какие-нибудь факты, могущие навести полицию на мой след, когда одна мысль пронзила меня, чуть не вызвав инфаркт. Конечно, есть! Как я мог забыть об этом?! Ведь Гера специально для меня приобрел портфель, в котором лежали документы на переоформление его квартиры, доверенность, выписанная на мое имя, и еще какие-то бумаги, в которых также могло упоминаться мое имя. Я помнил, где лежал портфель, и, ощутив запоздалый страх, кинулся в комнату, где он и должен был находиться.
Черный, из кожи какого-то динозавра, портфель-сумка лежал на кровати, на которой ночью спал Герман. Постель была не убрана, но портфель оказался закрыт. Надеясь, что все бумаги по-прежнему в нем, я схватил его и уже хотел выскочить из комнаты, когда увидел на прикроватном столике фотографию ребенка в дорогой рамке. Это был, вне всякого сомнения, Герин сын. И размерами, и чертами лица мальчик так походил на моего одноклассника, что мне показалось, что это фотография его отца в юности. Лишь присмотревшись, я понял, что не ошибся, и это его сын, который был сфотографирован в детском парке развлечений.
Открыл портфель, положил туда фотографию, чувствуя вновь подступивший к горлу комок. Надо было торопиться, а я все никак не мог покинуть номер, где мертвецов было в пять раз больше, чем живых.
У выхода я остановился и, наклонившись к неподвижно лежавшему Герману, с опаской взял его за кисть в надежде нащупать хоть какой-то пульс, но мое сердце билось так оглушительно громко, что санитар из меня все равно не вышел бы. Впрочем, выступившая на его губах кровь говорила сама за себя – Герман был мертв, и при всем желании я не мог его воскресить.
Поднялся с колен и еще раз осмотрелся в номере на предмет улик против меня. Вроде бы ничего не осталось. Прихватив Герин пиджак, в который можно было завернуться и еще осталось бы место двоим, я в последний раз посмотрел на мертвого друга, ценой своей жизни спасшего меня, и тихо, почти про себя сказал:
– Прости, Гера…
Я вложил ему в руку пистолет, с которым было хоть и жаль, но необходимо расстаться, и вышел из номера…
Часть четвертая
По коридору навстречу шла пожилая, ухоженная женщина иностранка – она улыбнулась, когда проходила мимо. Я попытался улыбнуться ей в ответ, но, наверное, у меня вышло не очень приветливо, потому что она поспешила отвернуться. Ну и ладно. Меньше сможет рассказать, когда в гостинице начнется переполох и доблестная полиция начнет допрашивать всех постояльцев гостиницы, живущих на этом этаже.
Прижав длиннющий Герин пиджак к груди, чтобы хоть как-то скрыть пятна крови на футболке, я шел не торопясь, чтобы не вызывать лишних вопросов у стоявших в дверях охранников, пристально смотревших прямо на меня. Я уже пожалел, что оставил пистолет в номере, хотя и не собирался никого убивать. Достаточно было бы просто припугнуть, но судьба меня сегодня просто обожала. Один из охранников что-то шепнул другому, и тот, презрительно скривившись, стал смотреть в другую сторону.
Уже во второй раз меня приняли за мальчика по вызову, но, как ни странно, в этот раз я не имел ничего против. Да, я такой, а что? Жить-то как-то надо!
Я сотворил на своем лице слащавую улыбку, и в этот раз у меня получилось лучше. Охранник, не удержавшись, чтобы не посмотреть еще раз на пидора, увидев мою улыбку, чуть не выругался, так резко отвернувшись от меня, что я испугался, как бы он не вывихнул себе шею.
Я вышел на улицу. Вечерело. Вечер в Москве – это вам не сумерки на Гавайях. Здесь в это время всегда такая суета, что порой хочется сбежать на необитаемый остров и хоть пару часов не думать о пробках на дорогах, давке в метро и шуме, который сопровождает все это. Но так было раньше. А сейчас мне нужно было находиться в толпе, и чем гуще была толпа, тем спокойнее я себя чувствовал.
Я дошел до «Детского мира», то и дело озираясь по сторонам, но, поняв, что меня никто не преследует, немного успокоился. Надо было принять решение по поводу, где мне сегодня ночевать, потому что домой возвращаться было нельзя. С каким-то безразличием я подумал, что Кэт, моя маленькая воровка Кэт, так ни разу сегодня и не позвонила, если не считать утреннего звонка. Но его можно было и в самом деле не считать, потому что, судя по всему, она была жутко пьяна. Я отметил, что мне абсолютно безразлична ее судьба и что вчера меня снедала не ревность, а лишь чувство уязвленного самолюбия и злости.
Отметив этот факт, я перестал о ней думать, и мысли потекли в другом направлении. Нужно было выработать программу действий, но для этого необходимо найти безопасное место, где можно было бы спокойно над всем поразмыслить и заняться мобильным телефоном, который мог вывести на заказчика. Я стал перебирать в уме всех своих знакомых, отметая родственников и друзей, не желая навлечь на их головы беды, поймав себя на мысли, что те, о ком я думал, в сущности, мне безразличны. И то, что с ними могло случиться то же, что и с Германом, меня не очень волновало.
Я почувствовал себя свиньей. Мне нельзя было находиться в чьем-либо обществе, потому что я приносил с собой смерть. Вспомнилась бедная Лида, не знавшая, что это был последний поцелуй в ее жизни, и в голову пришла одна идея. Обдумывая, я направился в сторону Кузнецкого Моста, надеясь, что продавцы газет все еще торгуют пахнущими дешевой типографской краской листками и мне удастся раздобыть какой-нибудь «МК», в котором была масса объявлений об услугах интимного свойства. Мне не нужна была проститутка, я хотел уединиться в какой-нибудь сауне, сняв ее на всю ночь, благо деньги имелись, и там подумать обо всем обстоятельно. На улице не получалось, да и надо было привести себя в порядок, не мог же я разгуливать по столице в футболке с пятнами крови разных групп? ЦУМ был рядом, но входить туда я не стал, опасаясь, что мой вид вызовет у местной охраны вполне законное желание поинтересоваться, что это за личность такая. В конце концов, сколько можно выдавать себя за гомосексуалиста? Тут вам не Голландия,
