Я не мог этого понять! Мы же договорились, она вроде все поняла, но зачем-то вошла!
Я не мог больше оставаться в этом номере, издали наблюдая, как гибнут люди, пусть и малознакомые. Скрипнув зубами, словно у меня завелись глисты, я выскочил из комнаты и, стараясь бежать на цыпочках, помчался к нашему номеру. Остановившись возле не до конца прикрытой двери, я приложил к ней ухо, но, как ни старался, ничего не услышал. Надо было на что-то решаться, так как в любой момент по коридору могли пройти постояльцы или обслуга, и было бы непросто объяснить, почему я стою с огромным пистолетом.
Толкнув дверь, я прыгнул внутрь, падая и перекатываясь через себя. Я часто видел такой трюк в кино и всегда считал это идиотизмом. Всегда, но не сейчас, когда над головой вновь запели свою короткую песнь смертоносные шмели. Несколько пуль вонзились в дверь, еще парочка в стену над самой головой, и я почувствовал на губах привкус известки. Краем глаза увидел, откуда вырывался огонь, и, не очень заботясь о точности прицела, несколько раз нажал на курок пистолета, вытянув руку в том направлении. Шмели умолкли. Осмелев, я поднял голову. Из такого положения было видно лишь тело Германа, лежавшего почему-то на боку. Я поднял руку с пистолетом, даже не зная, остались ли в нем патроны, и медленно приподнялся. Третий убийца лежал навзничь и, судя по всему, вставать уже не собирался. Похоже, я становился матерым убийцей, ведь если считать того, кем прикрывался от пуль его напарника, на моей совести было уже четыре трупа! И это всего за несколько часов. Видимо, пришла пора пересмотреть свои жизненные принципы.
Я встал и закрыл входную дверь. Не хватало еще, чтобы меня увидел кто-нибудь и вызвал полицию – попробуй-ка объяснить, что это была необходимая самооборона. Но хуже всего было то, что я увидел, после того как закрыл дверь и повернулся. Справа от последнего из убитых, в трех шагах от него, лежала Лида. Еще не веря, я быстро шагнул к ней, так и не выпустив из рук пистолета.
Девушка лежала так спокойно, что вначале мне показалось, что она спит. Абсурдность надежды стала понятна почти сразу, как только я увидел (не могу даже сосчитать, в который раз за сегодняшний день!) растекавшуюся вокруг нее лужу крови. Я не верил, не хотел верить, что она погибла. Этого не должно было случиться, но глаза видели другое. Вокруг меня, близко друг к другу, лежали пять человек, и все они были мертвы. Я опустился на колени возле девушки и одернул задравшуюся юбку, оголившую красивые ноги. Пощупал ее запястье, но она была мертва. То, во что она не верила, случилось – ее молодая, полная надежд и перспектив жизнь оборвалась именно сейчас, и случилось это по моей вине! Наверное, ее застрелили сразу, как только она вошла в номер, подозреваю, от неожиданности.
Убийца лежал недалеко от нее, и, глядя в его лицо, я почему-то не испытывал никаких эмоций. В самом деле, как можно ненавидеть машину, сбившую пешехода? Разве это машина убила его? Нет! Тысячу раз нет! Пешехода сбил водитель, который вел машину, и уже совершенно не важно, намеренно он это сделал или случайно. Так и этот тип, который умер с тем же безразличным выражением на лице, которое было у него, когда он убивал сам. Не он убийца, он та самая машина, а настоящий убийца тот, кто послал его и других убить меня! Кто-то нажал на педаль газа, и машина послушно въехала в живого человека. Но машина ошиблась, и вместо меня погибли двое невиновных людей!
Я присел рядом с телом девушки, не в силах отогнать обуревавшие меня мысли. Так тоже бывает. Бывает, что водитель, увидев на дороге медленно бредущую на красный свет старушку, пытается свернуть с дороги, чтобы не сидеть за убийство выжившей из ума старухи, и машина, теряя управление, летит на встречную полосу, по которой движутся автомобили с людьми, не подозревающими, что час их пробил; на автобусную остановку, где стоят люди, спешащие по своим делам, которые можно было отложить, знай они прикуп, вытянутый безжалостным слепым случаем! И все! Старушка благополучно переходит дорогу, направляясь по своим, никому кроме нее самой не нужным делам, даже не предполагая, что по ее вине только что погибли невинные люди.
Этой тупой, выжившей из ума старухой был я, а водителем тот сукин сын, который, не считаясь с количеством смертей, пытался прикрыть свою блудливую задницу, готовый ради этого на что угодно, включая убийство невинных людей! Я встал, чувствуя, как уходит бурлящая злость, уступая место холодной ненависти. Ненависти, которая будет жить во мне до смерти одного из нас.
Никаких клятв я не давал. Зачем? Я сам стал клятвой, проклятой, сеющей вокруг себя только смерть. Я не знал, как найду затеявшего все это, начиная с притона на Малой Ордынке, но не сомневался – не будет мне покоя до тех пор, пока не найду того, кто сломал мне жизнь, из-за которого погибли мой лучший друг и почти незнакомая девушка!
Нужно было уходить, потому что кто-то мог слышать раздававшиеся в номере выстрелы, но перед этим нужно было кое-что сделать. Я отодвинул большое кресло, под которое закинул мини-диск – маленькая, черная коробочка с таинственной надписью 32 лежала там, где и должна была. Я поднял ее и положил в задний карман брюк. Потом подошел к ноутбуку, на который записывали эту порнографическую дрянь, увидел, что диска там нет и понял, где его искать. Подойдя к убитому мной самолично и не испытывая ни малейшей брезгливости и вообще никаких чувств, быстро обыскал его. Два неотличимых друг от друга диска лежали во внутреннем кармане его дорогого, но слегка подпорченного в двух местах костюма.
Я вытащил их и уже собрался уходить, когда в голову пришла неожиданная мысль. Вновь наклонившись к мертвецу, я обыскал его еще раз, но в карманах не было ничего, кроме пачки американских денег, перетянутых резинкой поперек лица давно почившего президента. Подумал и переложил их в свой карман. Ему они не нужны, а мне пригодятся. Никаких документов у него не оказалось, и я перешел к другому убийце. У этого не оказалось даже денег, не говоря уже о каких-то документах. Оставался последний, верно послуживший мне щитом. Перевернул его на спину и начал методично обыскивать, измарав руки в крови. Он лежал на спине, и глаза его были открыты, а я, теряя всякую надежду найти хоть какое-нибудь указание хоть на что-нибудь, по второму разу проверял содержимое его карманов, в которых также было пусто, когда вдруг почувствовал, что его глаза не просто открыты, а смотрят на меня! Подонок был жив! Я наклонился к его лицу и, встряхнув его за отворот пиджака, спросил, стараясь не закричать:
– Где девушка?! Куда вы дели Катю?!
Убийца тихо застонал, но глаз не закрывал, продолжал смотреть на меня. Я еще раз тряхнул его, и он снова простонал. Очевидно, потряхивания разбередили его раны, но боль приводила его в чувство, а я не собирался позволить ему скрыться в спасительном забытьи.
– Я спрашиваю, где девушка, которую вы похитили?!
Раненый убийца скривил рот, и я услышал его тихие слова:
– Везучий… урод… – и закрыл глаза. В этот раз навсегда.
